Анамнез декадентствующего пессимиста
Шрифт:
Если дураков заставить думать они придут в волнение, смутятся и найдут недобрый конец. Вон как день и ночь бегают, гоняясь друг за другом, вокруг земли, так и ты бегай от дум про жизнь, чтоб не разлюбить её. А задумаешься – разлюбишь, это всегда так бывает. Таких "призадумавшихся" людей много в российской жизни. (Укажи мне такую обитель, где бы русский мужик не стонал). Я знаю, что это от задумчивости, но не надо, чтобы все люди видели: вот юноша думает. Знаете, всё это в высшей степени гадательно, и я не особенно над этим ломаю голову. Корни знания горьки, а плоды его… – вершки. Пью за ваше здоровье, дружище, а вы выпейте за здоровье старого дуралея-идеалиста и пожелайте ему, чтобы он так идеалистом и умер. Он придвинулся ещё ближе ко мне и, с таким выражением, будто собирался рассказать
В маленьком человеке мы отчетливо чувствуем дыхание иных миров, откуда он только что пришёл. Впрочем, что за разница откуда ты родом и какого цвета у тебя кровь, главное, в какую землю ты упадёшь и на каком наречии скажешь своё последнее "прости". – Человек в этой жизни должен хорошо знать две вещи: зачем живет и зачем умрёт. Человек устроен так, что и на смертном одре он должен делать выводы. Помни о своем прошлом, чтобы твое будущее было прочным и надежным! Не забывай, откуда ты пришел, чтобы не забыть куда уйдешь!
Расслабленность есть упадок духа, его иссякновение. Значит, меня совсем нет? Есть только душа, колеблемая в волнах эмоций, набегающих и откатывающихся: волна радости – волна грусти, волна умиления – волна недовольства, волна задумчивой погруженности в… – волна безрассудства… И всё непонятно: зачем и почему в такой, а не другой последовательности, с такой, а не другой продолжительностью?.. Самый страшный вопрос – "зачем?". Моя жена, француженка, иногда задает такие вопросы, когда мы, оставшись одни поздно ночью, разговариваем перед сном. И я слышу подобные вопросы от других.
Недоволен был он собою и за то, что ему не удавалось внести в свою жизнь ничего интересного. «Эх, не удастся мне интересная жизнь, мало приятного на свете».
Да только всё это дрянь, не бойся, – прибавил он, хитро взглянув на меня, – всё вздор на свете!.. Натура – дура, судьба – злодейка, а жизнь – копейка! После этого стоит ли труда жить? а всё живешь – из-за омерзительного холодка любопытства: ожидаешь чего-то нового… завтра… придёт кто-то… кто-нибудь… особенный… или случится что-нибудь. Однако, чем же нам скрасить ожидание… Хочется о своей жизни что-нибудь сболтнуть: задетый за живое, теперь я вечно с кем-то говорю. Но какое-то любопытство въедливое, дурное, всякий раз меня толкает и всё ещё спрашиваешь у ленивого хохла: "А всё-таки, почём же пшено?" И так я и пру, кому какое дело.
"Да ладно, каждый день ты так не сможешь". Надоело бы, конечно, в конце концов… Небо всегда и везде остается одним и тем же… Это банально, и потому понятно. М-да, – обобщил он.
Привет! Что нового в мире, друг? Скажи мне, кудесник, любимец богов, – что день грядущий мне готовит, что сбудется в жизни со мною? «Там будет бал, там детский праздник. Куда ж поскачет мой проказник?» Наш пострел везде поспел.
Может быть, в конце крёстного пути, если ты стал сверхправильным, героем по самозатыканию своей глотки, ты откинешь копыта в соответствии… Но это без гарантий… чуть-чуть менее вонючим в момент подыхания, чем рождаясь… и тогда ты опрокинешься в ночь немного меньше портя воздух, чем при рождении дня… Но только не возьми себе в голову! На большее не рассчитывай!.. Смотри! Не пускайся в рассуждения насчёт больших вещей! Чёрт знает, как смешно и досадно! Пей, друже, пей за неудачу, разгони свою кровь, выжги тоску и плюнь на всё это дело. И давай-ка посидим, полюбуемся красивейшей в мире улицей, восславим этот мягкий – грудь женщины – вечер и хладнокровно плюнем отчаянию в морду. Он вдруг снова перешёл на шёпот. Глаза его странно округлились: "Запомните главное – жизнь коротка… И что бы с вами ни случилось – ничего не принимайте близко к сердцу. Немногое на свете долго бывает важным. Помни, нет большей беды, чем печаль. Всё на свете проходит и не стоит слёз. Можно сказать лишь который час. И остается только пить чай с абрикосовым вареньем, хандра и пройдёт. Главное, чтобы жизнь продолжалась". Только появляется на лице дурацкое выражение, какое можно наблюдать у собак, когда они ловят мух.
И хоть
выпито было к тому моменту уже достаточно, он просто не понял вопроса. Точнее, понял, но столь поразился ему, что в это время кто-то вошел и вопрос остался открытым. Пытаясь закрыть его, я прибегаю порою к банальнейшей параллели. Есть разные птицы, говорю я себе. И тут же память подсказывает строку Жака Превера: "Чтобы нарисовать птицу, нужно сначала нарисовать клетку". Разумеется, отвечаю я, разумеется, есть и клетка. И в ней есть разные птицы. И птица-секретарь, предположим, прекрасно переносит свое заточение, разве что немного жиреет. Зато птички разговаривают по-старинному, и, слушая их, убеждаешься, что существует птичий язык, в изучении которого когда-то и состояла самая большая наука. Тут один друг видел хороший сон (ему вообще везет на интересные сны). Будто сидит на окне птица с длинным клювом, и он ей говорит, как это бывает у нас в общении со всякой живностью: – Ты меня не бойся! – А птица вдруг отвечает: – А я и не боюсь!Корень зарыт в том, кому как повезет… Жизнь проходит. Надо в каждом дне ловить, определять хорошие черты сегодня, ростки завтрашнего, крупицы вчерашнего. Жизнь коротка – нарушай правила – прощай быстро – целуй медленно – люби искренне – смейся неудержимо. И никогда не сожалей о том, что заставило тебя улыбнуться. Хорошая жизнь – это не количественные показатели; хорошая жизнь – это позиция, это действие, это идея, это открытия, это поиски. Хорошую жизнь определяет хорошо сформированный стиль жизни вне зависимости от размера вашего счета в банке. Стиль жизни, который дает Вам постоянное ощущение радости жизни. Стиль жизни, который стимулирует Ваше желание стать личностью с более глубокими ценностями и с более высокими достижениями.
Энергично, неустанно, вечно утверждайте, что вы станете таким, каким можете стать, и займете место в жизни, соответствующее вашим честолюбивым замыслам. Не говорите: «Когда-нибудь я буду пользоваться успехом»; скажите: «Я пользуюсь успехом. Успех – мое неотъемлемое право». Не говорите, что вы намереваетесь стать счастливым в будущем. Скажите себе: «Мне было предназначено стать счастливым, я создан(а) для счастья, и я счастлив(а)». Всегда решительно заявляйте о своей способности побеждать.
Некто сказал следующее: «Есть две разновидности характера, внешняя и внутренняя, и тот, у кого не хватает одной из них, ни к чему не пригоден. Это подобно лезвию меча, который хорошо наточен и вложен в ножны. Меч время от времени вынимают, осматривают, хмуря брови, как перед атакой, протирают лезвие, а затем кладут обратно в ножны. Если человек постоянно держит меч обнаженным, он показывает всем его сверкающее лезвие. В этом случае люди не подойдут к нему, и у него не будет союзников. С другой стороны, если меч постоянно находится в ножнах, он заржавеет, лезвие затупится, и люди перестанут уважать его обладателя».
– Вот ты столько лет философствуешь, как же ты не понимаешь, что жизнь не может быть ни прекрасной, ни не прекрасной? Она для каждого своя – прекрасная для счастливых, ужасная – для несчастных. Это как вода, морская вода, ты понимаешь? Ты в ней плывешь, она очень красивая и прозрачная; но вот тебя схватила судорога, ты тонешь, и она холодная и ужасная, а только что была замечательная. А вода, между прочим, все такая же. Вот вы там с Александром Александровичем рассуждаете и пытаетесь что-то обобщать; а обобщений нет.
– Ну, знаешь, философ ты средний.
– Я совсем не философ, я просто нормальный человек, а ты фантазер и сволочь. У тебя работает воображение, которое вообще есть вещь иллюзорная.
– А у тебя железы внутренней секреции.
– И очень хорошо.
– Извини меня за откровенность, мне за тебя неловко. Ты изучал искусство, биологию, астрономию, историю философии, и ты не можешь выйти из очень узкого круга твоих личных чувств и делаешь наивнейшие обобщения, которые тебе непростительны. Что тебе неприятен тот или иной оборот событий или оборот твоего сентиментального фиаско, это совершенно естественно. Но что ты на основании этого склонен строить какую-то отрицательную философскую систему общего порядка – это было бы понятно, если бы ты был двадцатилеткой, а не тем, что ты все-таки собой представляешь.