Анамнез декадентствующего пессимиста

Ему казалось, что он открыл какую-то последнюю, ужасную правду жизни, свою правду, которой не могли и не могут понять другие люди. Которых ум не смеет трогать, но тайный ход событий позволяет посмотреть. Сон о самом главном. Слова, произнесённые в нём, за которые нельзя быть ответственным. Во мне открылась дверца, и я увидел… Так приходит слово, приходит понимание. Все прочее в искусстве, в науке – необязательный комментарий. Сперва боишься признать это вслух: в общем-то, мы все стараемся быть поприятней людям.

И меня затянуло в водоворот с такой быстротой, что когда я, наконец, вынырнул на поверхность, то не мог уже узнать мир. …Что на донышке твоего ума, пытаясь собрать себя в кучку, бедный мой маленький книголюб, смешанная кровь, вся твоя путаная жизнь. Мой белый божественный мозг. Всё сходится, мне страшно. Может быть, и в нас, и на земле, и на небе страшно только одно – то, что не высказано вслух. Мы обретём спокойствие не раньше, чем раз навсегда выскажем всё; тогда, наконец, наступит тишина, и мы перестанем бояться молчать. Так когда-нибудь и будет. Значит, время всё терпит, и ты всё готовишься рассказать, как попало, то, что знаешь на свете один. Каждая мелочь обретает ценность, когда главное утрачивает смысл. Боже мой, как же всё это архаично-серьёзно. При одной мысли об этом душа становится одинокой и бесконечной.

Когда всё тайное станет явным – понимаете? – всё! – то-то мы сядем в калошу. Подумав так, я вдруг потерял способность что-то говорить. Живые знают, что умрут, а мертвые ничего не знают. Рыбы не думают, потому что рыбы всё знают. И помнят всё всего только 8 секунд.

Ей приснилось, что она работает в библиотеке и слышит, как кто-то кому-то говорит: «Всё, связанное с дзеном, – чепуха!» Она улыбнулась про себя, сознавая: дзен слишком прост, чтобы иметь для них смысл. Но Дао, которое может быть выражено словами, – как она всё ещё помнила, – не может быть настоящим Дао. "Вещь в себе" – объект, который невозможно постичь чувственным или интеллектуальным восприятием, хотя его существование может быть продемонстрировано. Объект, каким он представляется разуму вне собственного существования.

Все его антипатии глубоко продуманы; отчаяние его укрощено и как бы даже выдумано задним числом. Мы атакуем, и мы защищаемся; следовательно, нам знакомы только внешние проявления дао. Нельзя быть одновременно и нормальным, и живым. И его щёки коснулись крылышек "той, что раскрывает секреты".

Ты в скобках сидишь, как в засаде, судорожность секрета неописуема. Будь аккуратнее, не открывай своего секрета, не выходи из-за скобок. «В сказках обман, но нет худа без добра, – сказала лиса, – зато ты попал в страну дураков». И всякий отступник от слякотных лет и есть безрассудник, проникший в секрет. Ответ унижает постановку вопроса. Мир не объясняет зачем, и тем хорош. Ибо каждый может привнести в него свой собственный смысл… Я это знаю, и вот почему я не схожу с ума. У меня в запасе разговоров на двадцать лет вперед, пока я не повстречаюсь с подходящим человеком, которого сотворю сам, когда, скажем так, наступит удобный момент. Ибо всё вышеизложенное рано или поздно должно прийти в голову любому человеку. В такие дни вы чувствуете: вы правы. В эту пору неважно, что вам чего-то не досталось. В эту пору ваш взгляд отстаёт от жеста. А все здесь так и живут, притиснутые друг к другу. Удовольствие хотя бы только в том, чтобы просто знать, что стоит траты времени, а что нет. Не важно, что это твоё знание не заметно в поступках и с виду ты живешь так же, как они. Только они оказались избавленными от пошлого наваждения быть полезными. В разговорах о смерти место играет всё большую роль, чем время. И ты почувствуешь, – только почувствуешь, но никогда не поймешь.

Любая причина или логическое заключение, с помощью которых можешь невероятно легко все объяснить, – наверняка западня. Знаю по собственному опыту. Кто-то сказал: "Лучше вовсе не объяснять того, что можно объяснить с помощью одной-единственной книги". То есть я просто хочу сказать, чтобы ты не спешила так легко делать выводы. – Я запомню, – сказала она. И тут внезапно связь оборвалась.

Интуитивное понимание, также известное как «скрытая мудрость», позволяет нам распознать ловушки бытия. Некоторые из них, к примеру сама жизнь, непреодолимы (не потребляется до конца, а как бы вечно осваивается): максимум, что мы можем сделать, это пересмотреть их в новом контексте. Обретая понимание, мы начинаем учиться обходить эту ловушку. В этом и заключается основная функция философии, а также искусства.

Лишь забыв сложное поймёшь простое… или наоборот? Выздоровеешь… Всё будет опять хорошо, как раньше… Помнит ли целое роль частиц? Или, как сказал бы Гегель: "История, развертывающаяся перед нами, есть история отыскания мыслью самой себя". "Подумай только, – говорил я себе, – чтобы освободиться от власти неведомого, чтобы доказать себе, что не веришь в него, ты принимаешь его очарование". Не человек обладает знанием, но знание обладает человеком.

Я должен бы быть в покое. Я ведь понял. Ведь говорил же кто-то из этих, что спасение наступает, когда достигнуто полное понимание? Я все понял. И я должен бы быть в покое. Кто говорил, что покой рождается из созерцания порядка, из порядка познанного, давшего радость, реализованного без остатка, что это радость, триумф, прекращение усилия? Все мне ясно, проадрачио, и око почиет на всем и "а каждой части, и видит, как части споспешествуя от целому, и проимцавт сердцевину, где течет лимфа, где дыхание, где корень всех "почему"… Я должен бы быть изнурен покоем. Из окна кабинета дядюшки я смотрю на холмы и на край лунного диска, начинающего восход, рассказывающий историю медаленных сонливых ворочаний матери земли, которая, позевывая и потягиваясь, лепила слоеные пироги "синеющих планов в угрюмом сиянии сотни вулканов", этим стишкам Дзанеллы обучают в школе. Никакого глубинного управления подземными токами. Земля периодически пробуждалась от спячки и замещала одну поверхность другой. Где прежде щипали травку трилобиты, диаманты. Где прежде почковались диаманты, лозы. Это логика морены, лавины, провала. Смещения одного камушка довольно, случайности, чтобы камень покатился ниже, оставил по себе пустоту (отсюда разговор о horror vacui!), другой спешит заполнить пустое место, третий летит за ним. Все на поверхности. Поверхности на поверхности на поверхности. Мудрость Земли. Мудрость Лии. Пропасть – засасывание плоскости. Как можно обожать засасывание? Но почему-то от понимания покой ко мне не приходит. За что любить Фатум, если он убивает тебя так же, как Провидение или Заговор Архонтов? Может быть, я всё еще не до конца всё понял, мне не хватает связывающего звена, интервала. Где я читал, что в заключительное мгновенье, когда жизнь, поверхность на поверхности, напитывается опытом, тебе все становится известно, и тайна и власть и слава, и зачем ты рожден, и почему умираешь, и как все могло бы произойти совершенно иначе? Ты умудрен. Но высшая мудрость, в это мгновение, состоит в том, чтобы знать, что ты узнаешь все на свете слишком поздно. Все становится понятно тогда, когда нечего понимать.

Я сейчас знаю, каковы Законы Царства, бедного, отчаявшегося, расхристанного Мальхута, куда укрылась Мудрость, пробираючись ощупью, чтобы отыскать свою утраченную ясность. Истина Мальхута, единственная истина, сияющая в ночи сефирот, это та Мудрость, которая нагой открывается в Мальхуте, и открывает, что ее тайна состоит в том, чтобы не бывать, если только не на мгновенье, и вдобавок не на последнее. Потом за тобой начнут Другие. А с Другими и одержимцы, будут искать бездн, где укрывается тайна, которая есть их безумие. В осточертевшей, тягостной игре. Пойми, что всё мешает.

"Это я, вот кто изменился, и все это совершил, и приходил, и уходил, и хлюздил, и болел, и радовался, и вопил, а вовсе не Пустота", и поэтому всякий раз, когда я думал о пустоте… и узнаю раз и навсегда, каково значение всего этого существованья, и страданья, и метанья взад и вперед понапрасну", но вместо этого встретился лицом к лицу с самим собой, никакого кира, никаких наркотиков, ни единого шанса прикинуться шлангом, а лишь лицом к лицу со старым мною, и сколько же раз я думал, что умру, издохну от скуки или прыгну с горы, но дни, нет, часы тянулись все дальше, и у меня не хватало мужества для такого прыжка, мне приходилось ждать, чтобы неизбежно увидеть лицо реальности – Pi.

Не рожден ли он из завихрений безумного мозга? С чего бы мне выбирать и быть горьким или сладким, он же ничего этого не делает? И О Банальность, о одряхлевшая древняя банальность буржуазного разума, "принимай жизнь такой, какой она приходит". Это тот биограф-алкаш, Вудворд, сказал "В жизни ничего нет, кроме просто житья ее". «Летом варить варенье, зимой есть варенье». Упрощая здесь «делай, что должно, и будь, что будет». Но о, Господи, как же мне скучно! И мне осточертели слова и объяснения.

Ждать, дышать, есть, спать, готовить, стирать, ходить, наблюдать, получу зарплату, расквитаюсь с долгами, куплю бутылку вина и разопью ее днем – а Пустота все так же недвижна и не пошелохнется – но я сам буду Пустотой, двигаясь не пошелохнувшись. К тому же, должен заметить, что все большее значение начинают придавать значимой пустоте вместо пустоты значимого.

Не глядя на меня, он сказал таким тоном, точно разговаривал сам с собой, не обращаясь к собеседнику:

– Самые грустные периоды в жизни – это те, когда ты ощущаешь непоправимую пустоту.

– Представь себе, что я об этом тоже только что думал, – ответил я, – какое странное совпадение. В противоположность тебе, однако, я склонен считать, что ощущение пустоты – это скорее приятная вещь. Мы с тобой об этом неоднократно говорили и, вероятно, будем еще не раз говорить.

Ничто не вечно, оно лишь поживает-в-том-чем-все-является, проездом, вот что происходит, к чему задавать вопросы, рвать на себе волосы или рыдать, болбочет сбрендивший лиловый Лир на этих вересковых болотах горестей, он лишь скрежещет зубами, старый дуралей с крылатыми бакенбардами, постоянно помыкаемый другим дурнем – Быть и не быть, вот что суть мы – Принимает ли Пустота какое-то участие в жизни и смерти? бывают у нее похороны? или тортики на день рожденья? почему я не могу быть как Пустота, неистощимо плодородным, за пределами безмятежности, даже за пределами радости и вести свою жизнь начиная с этого момента, этот неуловимый образ в хрустальном шаре не Пустота. Пустота есть сам хрустальный шар. То лишь Пустота, притворившаяся человеком, притворившимся не знающим Пустоты.