Анастасия или Анна? Величайшая загадка дома Романовых

Они приходили и приходили, потому что к этому времени Анна Андерсон, без всякого сомнения, стала живой легендой, ее претензии остались неразрешенной загадкой – с ними то соглашались, то опровергали в многочисленных книгах и даже в кинофильмах. Первый фильм о ней вышел в 1928 году, во время ее жизни в Америке, это была снятая в Голливуде немая лента продолжительностью шестьдесят минут, которая называлась «Женщину делает одежда». Сценарий этого фильма, главную роль уцелевшей Анастасии в котором играла Ева Саутэрн, полностью соответствовал сказке Андерсон вплоть до сцены казни и того момента, когда она была якобы спасена сочувствующим ей солдатом. После этого фильм, стремясь воздействовать на чувствительные струны зрительских эмоций, стал раскручиваться по обычной голливудской схеме – выжившая Анастасия отправляется в Лос-Анжелес, чтобы играть самое себя в новой картине об убийстве своей семьи {45}. В тот же год фильм немецкого производства «Анастасия: Лжедочь русского царя» появился на экране с очевидной целью использовать благоприятную обстановку, созданную популярностью книги Ратлеф-Кальман и шумихой, поднятой в прессе по поводу личности претендентки. В тридцатые годы на экран вышли еще два фильма: «Тайны французской полиции», в котором рассказывалось о бедной парижской девушке-цветочнице, она стала жертвой нехорошего и злого русского генерала, который пытался выдать ее за великую княжну, а также «Борьба и Анастасия» – плохая немецкая комедия-короткометражка, имеющая очень мало общего с историей Андерсон {46}.

История предполагаемой великой княжны Анастасии померкла на фоне более важных и грозных событий – Второй мировой войны, – но в 1954 году интерес к этой теме возник снова, Андерсон и сама вернулась к ней, одержимая жаждой мщения, которая не пройдет до последних дней ее жизни. Все началось с постановки простой трехактной пьесы французского драматурга Марселя Моретта, которая называлась «Анастасия». Сюжет был прост и бесхитростен: в Берлине князь Сергей Бунин, генерал Белой армии, спас молодую женщину по имени Анна, она потеряла память и пыталась покончить жизнь самоубийством. В планы Бунина входило заполнить память этой женщины сведениями о семье императора и выдать ее за уцелевшую великую княжну Анастасию, с тем чтобы получить доступ к богатствам Романовых. Вскоре не имеющая за душой ни гроша Анна преображается в женщину с царственной внешностью и манерами, которая уверенно владеет сведениями о жизни Анастасии, включая и те, которые как бы сами по себе приходят ей на память. Когда в результате встреч с бывшими придворными не удается прийти к единой точке зрения, Бунин убеждает вдовствующую императрицу Марию Федоровну принять опекаемую им женщину. Накал страстей в пьесе достигает своего пика, когда Анна случайно вспоминает ужасный шторм, в котором она оказалась на борту императорской яхты; этого оказывается достаточно для вдовствующей императрицы: она обнимает молодую женщину, признав в ней свою потерянную внучку {47}.

Гай Болтон перевел и несколько переработал пьесу, после чего публика в Лондоне с большим одобрением отреагировала на премьеру с участием сэра Лоуренса Оливье; вскоре «Анастасия» оказалась в Нью-Йорке, где она с успехом прошла на Бродвее, где роль Анны играла Вивека Линдфорс, а роль вдовствующей императрицы Марии Феодоровны – Евгения Леонтович. Сюжет вновь очаровал публику, и Голливуд, который не замедлил распознать потенциальные возможности романтической истории о таинственной принцессе, возникшей из небытия, объявил о намерении сделать большой фильм. Услышав об этом, доктор Курт Фермерен, один из юристов Андерсон, решился на беспрецедентный шаг: он договорился с одной немецкой киностудией и с кинорежиссером Фальком Харнаком, чтобы снять фильм о претендентке, который мог бы соперничать с американским. Фильм «Анастасия: Последняя дочь царя» отклонился от сюжета пьесы Моретта, предложив взамен исторически обоснованное повествование, героями которого являлись реальные люди, такие как великая княгиня Ольга Александровна, Гарриет фон Ратлеф-Кальман, Клара Пойтерт, герцог Лейхтенбергский и Глеб Боткин. Роль Анны Андерсон, которую сыграла Лили Пальмер, принесла последней «Приз за лучшую женскую роль» на Берлинском кинофестивале 1957 года, однако сам фильм всего лишь через несколько месяцев после выхода на экран канул в Лету, раздав-ленный эпической лентой «Анастасия», которую в 1956 году поставила и сняла с использованием технологии Technicolor студия «20 век Фокс» в США {48}.

Фильм «Анастасия», ведущие роли в котором играли такие звезды, как Хелен Хэйес (вдовствующая императрица), Юл Бриннер (Бунин) и Ингрид Бергман, которой принадлежала заглавная роль Анастасии, стоил три миллиона долларов. Это было воспроизведением пьесы Моретта-Болтона и столь же неправдоподобным рассказом о любви претендентки и ее борьбе за право на имя и титул. Этот фильм принес Ингрид Бергман второго «Оскара» за лучшую женскую роль, он стал самой большой сенсацией, он понравился даже Ольге Александровне, которая сочла картину «прекрасно сделанной и глубоко волнующей» {49}. Для большинства людей она оказалась несомненно волнующей, и снова узкие улочки деревни Унтерленгенхардт были переполнены любопытствующими туристами, автобусы снова проезжали у неприглядного участка к магазинам, заваленным книгами о семье Романовых, фотографиями претендентки и даже открытками с изображением ее домика с надписью «Дом Анастасии» {50}. Когда сюда приехали два сотрудника журнала Life, Анна Андерсон за небольшое вознаграждение, но без особой охоты дала им интервью и согласилась позировать в своей нелепой загроможденной гостиной. Однако позднее она назвала своих гостей чересчур назойливыми. Эти люди, жаловалась она, «как мыши лазили по всем углам ее лачуги», они совали свои носы в любой угол и постоянно просили ее улыбаться для своих фотографий {51}.

По словам Андерсон, все это было «как в тюрьме. Я для них – отличный способ получения денег. То, что здесь живет Анастасия, означает для этих бизнесменов с холодным сердцем всего лишь возможность заработать деньги, поскольку туристам интересно увидеть эту бедную обезьяну в ее загоне. Ничего большего я ни для кого не представляю» {52}. Тем не менее ее добровольная изоляция только подогревала интерес публики. Так кто же на самом деле эта загадочная женщина средних лет? На основании каких соображений те родственники Романовых, которые остались в живых, не захотели признать в ней спасшуюся Анастасию? На скольких языках она говорит на самом деле? При каких обстоятельствах она получила свои шрамы? И если она на самом деле не является Анастасией, откуда она может знать так много подробностей о неофициальных сторонах жизни императорской семьи? Такой оказалась власть мифа, созданного Ратлеф-Кальман, мифа, оспорить который пытались многие, но заставить усомниться в нем так и не смогли, мифа, от которого общественное мнение не захотело отказаться. Слишком много слов, фотографий и кинофильмов признавали Андерсон великой княжной Анастасией, поэтому для большинства, доказано это или нет, Анна Андерсон стала Анастасией.

15 Война среди эмигрантов

Все эти годы пусть медленно, но верно развивались и крепли интриги вокруг дела Андерсон, подпитываемые книгами, фильмами, а также нашествием экскурсантов и проявлением неуместного внимания к Андерсон. Члены семьи Романовых по-прежнему спорили и отстаивали свою точку зрения, но не только по поводу личности претендентки на имя великой княжны, но и по поводу своего отношения к ее делу, и по поводу их личных взаимоотношений. Только два представителя фамилии Романовых, видевших ее, признали в ней Анастасию: княгиня Ксения Георгиевна и великий князь Андрей Владимирович. Оба встречались с ней в 1928 году. Великий князь, запутавшийся в своем собственном расследовании, встречался с претенденткой в парижском Пале-отеле, перед тем как она отправилась в Америку. Александр Спиридович, бывший глава Придворной канцелярии при императоре Николае II, видел как Андрей Владимирович метался из комнаты в комнату в состоянии сильнейшего волнения, «огорченный и глубоко тронутый. Слезы стояли у него в глазах. Для него никаких сомнений не было» {1}. Судя по всему, то впечатление, которое у него сложилось, было основано на зрительных наблюдениях, поскольку при их первой встрече Андерсон отказалась отвечать на любой из вопросов и вообще говорить, закрывая лицо простыней в течение большей части встречи, и только позднее, уже когда он прощался с ней, великий князь был удостоен нескольких фраз, сказанных на немецком языке {2}.

«Мне представилась возможность, – писал Андрей Владимирович Сергею Боткину, – в течение двух дней быть в тесном контакте с больной и вынести свое суждение о ней по результатам своих наблюдений, и я могу ответственно заявить, что она – великая княжна Анастасия. Не может быть и речи о том, чтобы не признавать этого. Естественно, что годы и страдания, пережитые ею, оставили свой след, однако не до такой степени, как мне это представлялось. На ее лице царит глубокая печаль, но когда она улыбается, можно не сомневаться, это – Анастасия» {3}. И своей двоюродной сестре он написал: «Я узнал ее сразу же, и дальнейшие наблюдения только подтвердили мое первое впечатление. У меня нет и тени сомнения по данному поводу, это – Анастасия» {4}. Однако к этому времени великая княгиня уже давно перестала колебаться в решении данного вопроса и отвергла все просьбы Андрея Владимировича повторно встретиться с претенденткой. Противники Андерсон утверждали, что Андрей Владимирович был не вправе высказывать столь однозначное мнение по данному поводу, поскольку он был всего лишь двоюродным братом Николая II и его встречи с Анастасией носили эпизодический характер, кроме того, прошло слишком много лет. Ее сторонники возражали, указывая, что великий князь служил личным адъютантом императора, и, таким образом, ему по долгу службы приходилось регулярно бывать в Царском Селе в течение Первой мировой войны. По сути дела, правы были обе стороны. В последние годы перед революцией Андрей Владимирович встречался с девочкой-подростком Анастасией примерно десять раз, в большинстве случаев он видел ее мельком, и лишь изредка за столом, когда его приглашали присоединиться к семье императора за завтраком, чаем или обедом. Но могли ли такие мимолетные и случайные встречи позволить ему точно установить личность претендентки? Судя по всему – нет. По крайней мере по словам самого великого князя, который первоначально отказался встретиться с претенденткой, объясняя причину своего нежелания Татьяне Боткиной: «Я не могу доверять своим личным впечатлениям. Я не был настолько близок с детьми Николая, чтобы сейчас идентифицировать личность Анастасии» {5}.

Возможно, к 1928 году собственные расследования, проведенные великим князем, или же знакомство с доказательствами, приведенными Ратлеф-Кальман, привели к тому, что он изменил свое первоначальное убеждение. Хотя он не делал никаких заявлений, его мнение по этому поводу стало известно, когда великий герцог Лейхтенбергский сделал достоянием публики посланное ему Андреем Владимировичем частное письмо, в котором в благожелательных тонах описывалась та встреча в Париже. Когда была опубликована книга Ратлеф-Кальман, она тоже содержала пространное письмо, которое Андрей Владимирович написал издателю. Оно было помещено в книге в качестве предисловия, которое подчеркивало доводы в пользу Андерсон. «Ее воспоминания, насколько мне представилась возможность изучить их, – заявлял он, не особо утруждая себя соответствием истине, – содержали, с какой стороны ни посмотри, точное описание того, что было в действительности. Все, что она вспоминает, является абсолютно точным описанием жизни семьи императора, включая даже такие подробности, о которых никогда не говорилось в печати. Лично я убежден, что все, что помнит эта пациентка, является сведениями, которые может помнить только великая княжна». Он отметил также «поразительное физическое сходство» между претенденткой и Анастасией, а также и то, что он назвал «общая фамильная похожесть, которая в некоторых случаях играет гораздо более важную роль, чем личное сходство» {6}.

Подобное развитие событий настолько взбесило великого князя Кирилла Владимировича, что он немедленно вызвал к себе брата и потребовал от него объяснений. Андрей Владимирович признался в том, что он увидел Анастасию в претендентке, которую его брат Кирилл заклеймил как «авантюристку», но настойчиво утверждал, что никоим образом не давал разрешения на публикацию ни одного письма из своей частной переписки. «Судя по всему, – писал Кирилл, – моего брата просто использовали» {7}. Было это правдой или нет, но Кирилл приказал своему брату прекратить расследование. К тому времени Андрей Владимирович проникся глубоким отвращением к методам работы Глеба Боткина и охотно вышел из игры, не сказав более публично ни единого слова о претендентке. Однако в 1955 году, всего за год до смерти, он написал любопытное письмо своей двоюродной сестре Ольге Александровне: «Я всегда думал, что ты должно быть сердишься на меня из-за всей этой истории с Чайковской. Будь это так, это еще более опечалило бы меня. Я слишком сильно люблю тебя, чтобы причинять какую-либо боль… Что касается существующего положения дел, то я никогда не высказывал публично своего мнения по данному поводу, поскольку я никогда так и не был полностью убежден… Тайна так и осталась нераскрытой… Я неспособен решить этот вопрос» {8}.

Владимир, сын Андрея Владимировича, пояснил, что великий князь «был поражен несомненным фамильным сходством. Однако в ряде случаев подробное расследование с его возникающими время от времени противоречиями несомненно порождало у него сомнения, и я могу свидетельствовать, что в его папках нет ничего, что могло бы так или иначе служить доказательством, была или не была эта неизвестная женщина дочерью императора Николая II. В данном деле мой отец никогда бы не стал выступать под присягой ни “за”, ни “против”, будучи убежденным, что он, как и любой другой, мог ошибаться» {9}. Однако принц Фридрих Саксен-Альтенбургский, один из наиболее верных сторонников Андерсон, считал, что подобная переоценка своих взглядов есть не более чем попытка «погасить огонь ссоры», разгоревшейся между Андреем и Ольгой по поводу претендентки. Брайену Хорену, историку, который изучал это дело, он сказал следующее: «Я встречался с дядей Андреем незадолго до его смерти, и от того, что он говорил о ней, у меня создалось впечатление, что он все еще верит в нее. Я думаю, что его истинное убеждение нашло отражение в признании им Анастасии после встречи с претенденткой в 1928 году. Это признание было его и только его решением, к которому он пришел всецело на основании своих личных впечатлений и результатов расследований, однако и на него было оказано влияние извне в виде требования его брата Кирилла прекратить заниматься этим делом» {10}. И как вспоминала княжна Кира, дочь князя Кирилла Владимировича, ее дядя Андрей перед своей смертью «пытался убедить меня, что это была Анастасия» {11}.

Убедить Киру не получилось. Когда началась революция, ей было только семь лет, и она не сохранила никаких воспоминаний об Анастасии, а когда она наконец встретилась с ней в 1952 году, Кира с известной долей снобизма заявила, что претендентку «нельзя назвать дамой из общества». Ее английский, заявила она, «это не тот английский, на котором говорили в семье», и в нем чувствуется сильный акцент – славянский или польский, по мнению Киры. Кира находила «отвратительной» даже саму мысль о том, что они могут быть двоюродными сестрами. {12} Но свекровь Киры настаивала, что так оно и было на самом деле. Свекровью Киры была кронпринцесса Цецилия Прусская, женщина, которая имела свои собственные родственные связи с семейством Романовых: ее мать, великая княжна Анастасия Михайловна, была троюродной сестрой Николая II и золовкой его сестры Ксении Александровны. Цецилия в первый раз встретилась с Анной Андерсон еще в двадцатых годах, и хотя, по ее мнению, в ней можно было уловить какое-то смутное сходство, она по-настоящему не была знакома с Анастасией, и, кроме того, все родственники уверенно утверждали, что претендентка является самозванкой. Однако Цецилия с определенным интересом следила за ходом дела по публикациям в прессе, а в 1952 году она посетила Андерсон в деревне Унтерленгенхардт. После нескольких встреч Цецилия заявила: «Я убеждена, что это младшая дочь русского императора. Теперь, когда она достигла возраста зрелости, мне иногда удается в ее чертах увидеть черты ее матери. Но поведение и сердечное отношение говорят мне гораздо больше, чем все остальное, о сердечной близости и родственных союзах прошлого» {13}.