Анастасия или Анна? Величайшая загадка дома Романовых

В июле 1958 года профессор антропологии Университета в Майнце барон Эгон фон Эйкштадт вместе со своим коллегой доктором Вернке представили в Гамбургский трибунал результаты обширного сопоставительного анализа фотографий Чайковской и Анастасии, порученного им Леферкюном и Фермереном. Они признавали несостоятельными отрицательные результаты предыдущих фотографических сопоставлений, ссылаясь на целый ряд причин, начиная с «недостаточного количества фотографического материала» и вплоть до утверждения, что «эти профессора были заняты тем, что выискивали разницу и не обращали внимание на сходство между этими двумя женщинами». И что интересно, они пришли к заключению: «никакие внешние повреждения не изменили лицо претендентки, а также уши или иные отличительные признаки», но это противоречило убеждению многих сторонников Андерсон, что полученные ею травмы исказили ее черты и, таким образом, затруднили процесс опознания. Изучив 301-у фотографию, они отметили «некоторое сходство» ушей претендентки и Анастасии, правда, недостаточное, чтобы считать его важным. Однако при этом они объявили о «несомненном сходстве в контурах лица, в основании носа и переносицы, а также в скулах, в широте рта, в положении губ по отношению к подбородку и в глазах» двух женщин. Эти эксперты утверждали: «Изучение показало присутствие такого ряда сходных черт, что мы должны говорить о полном физиономическом сходстве между фрау Андерсон и великой княжной Анастасией. То, что мы имеем дело с одной и той же личностью, это не только вероятно, но, по нашему мнению, является единственным возможным выводом» {67}.

В надежде разрешить этот конфликт Ганзейский земельный суд назначил своего независимого эксперта, антрополога и гематолога профессора Отто Рехе. Рехе провел около шести месяцев, собирая и исследуя сотни фотографий Анастасии, всего императорского семейства, а также ее гессенских родственников; чтобы обеспечить достоверность результатов сопоставления Анастасии и Андерсон, он отправился к ней домой, в деревню Унтерленгенхардт, расположенную в Шварцвальде, и здесь обычно не склонная к сотрудничеству претендентка позволила сфотографировать себя в тех позах, под тем углом зрения и при том освещении, которые соответствовали условиям, при которых были сделаны снимки Анастасии, хранившиеся в архиве {68}. «В течение целого года я проводил изучение сотен этих фотографий, – говорил Рехе, – работая по четырнадцать часов в день». В своем отчете он заключил: «Фрау Андерсон – это великая княжна Анастасия». В своем заключении он исходил из следующих четырех позиций: ширина скул, соотношение между нижней челюстью и скулами, положение и размер глазниц, а также ширина лба. На основании этих данных он утверждал: «Фрау Андерсон идентична великой княжне Анастасии. Такое совпадение характеристик у двух человеческих лиц возможно только в тех случаях, когда это один и тот же человек или когда это однояйцовые близнецы» {69}. Надеясь опровергнуть это заключение, Беренберг-Глоссер вновь обратился к профессору Карлу Клаубергу, который проводил исследование в 1955 году, с тем чтобы тот предоставил суду результаты нового анализа. Нет ничего удивительного в том, что Клауберг просто повторил то, что было установлено его предыдущим исследованием: между претенденткой и Анастасией нет никакого сходства {70}.

Не прийдя к единому мнению по результатам фотографического сопоставления и антропологического анализа, суды обратились к сравнительному анализу почерков с привлечением опытных графологов. Первые из таких исследований были заказаны Дармштадтом в двадцатые годы Люси Вайсзекер, специалисту в области почерковедения и члену Института графологии Корнелиуса в Приене. Большая часть исторически подтвержденных образцов почерка Анастасии относится к периоду до начала Первой мировой войны, то есть к тому времени, когда великая княжна все еще была ребенком и в ее почерке не успели окончательно сформироваться характерные для него особенности, хотя здесь также присутствовали записи, сделанные ею в отроческом возрасте. Сравнивая эти образцы почерка с образцами почерка претендентки, Вайсзекер на основе стилистических совпадений в деталях почерка пришла к заключению, что претендентка является Анастасией. Вайсзекер передала результаты своих исследований заказчику, но, судя по всему, власти в Дармштадте, не хотели делать всеобщим достоянием какие-либо доказательства в пользу претендентки и скрыли полученные сведения; эти сведения стали известны только тогда, когда Вайсзекер выступила с ними сама и добровольно передала их юристам Андерсон {71}.

Суды в Гамбурге назначили несколько новых испытаний. Одно из них, которое проводилось Морисом Деламеном, бывшим председателем Французского общества почерковедов, позволило заключить, что, вероятнее всего, претендентка являлась Анастасией, однако наиболее очевидным в своей убедительности оказалось сопоставление почерков, проведенное фрау Минной Беккер по поручению Ганзейского земельного суда {72}. Незадолго до этого Беккер помогла установить подлинность дневников Анны Франк. Сравнив записи, сделанные Анастасией с образцами почерка претендентки, Беккер подтвердила наличие подобия в 137 элементах почерка этих двух женщин. По ее словам, подобное количество совпадений было не только необычайно высоким, оно также позволило ей сделать предположение «с вероятностью, которая граничит с уверенностью», что претендентка – это и есть Анастасия {73}.

Был также еще один вопрос, который потребовал внимания судов, и в особенности Ганзейского высшего земельного суда; этот вопрос вылился в то, что получило название «Гессенское путешествие» – Андерсон заявила, что в 1916 году великий герцог Эрнст-Людвиг Гессенский якобы тайно приезжал в Россию в надежде заключить сепаратный мир со своим шурином Николаем II. Впервые она сделала такое заявление в 1925 году в разговоре с Ратлеф-Кальман, которая с помощью своей представительницы Эми Смит передала эти слова графу фон Харденбергу в Дармштадте {74}. Как вспоминала Смит, Харденберг, услышав все это, буквально взорвался. Он заявил, что это «чудовищная клевета» на великого герцога, сделанная «тварью без стыда и совести», которая рискует быть подвергнутой судебному преследованию, если она будет упорствовать «в таких унизительных и безрассуд-ных обвинениях» {75}.

Так начались согласованные попытки Дармштадта завести через посредство Харденберга дело против Андерсон. Те, кто поддерживал ее, считали, что она не только сделала достоянием гласности один из секретов великого герцога, но и предоставила еще одно свидетельство своих не поддающихся объяснению знаний о самых сокровенных сторонах жизни императорской семьи. То якобы имевшее место посещение, которое, по данным Андерсон, состоялось в феврале 1916 года, стало главным пунктом дела, поданного в апелляционный суд. Заявления были рассмотрены и приняты в качестве доказательств, и по данному вопросу были сняты показания свидетелей, хотя фактически только один из них, а именно князь Дмитрий Голицын, заявлял, что он видел великого герцога в Александровском дворце, да и то только потому, что ему тогда сказали, кто это был {76}. Тем не менее суд располагал довольно впечатляющим перечнем свидетелей из числа аристократов и лиц королевской крови, никто из которых не был действительным очевидцем данного события, но повторял слухи о якобы состоявшейся встрече, полученные из вторых, третьих и даже из четвертых рук {77}. К числу слухов, которые представляли наибольший интерес, нужно отнести утверждения, полученные от бывшей кронпринцессы Цецилии Прусской, снохи кайзера Вильгельма II и принца Фердинанда Шенайх-Каролата, который заявлял, что об этой поездке они узнали от самого бывшего монарха {78}. По словам Фрица фон Унруха, домашнего учителя двух сыновей Эрнста-Людвига, вопрос о подобной поездке обсуждался. Как он заявлял, ему было поручено разработать предполагаемый маршрут путешествия такого рода, однако ему неизвестно, состоялось ли оно на самом деле или нет {79}.

«Сама мысль о том, что дядя Эрни в силу политических соображений мог в разгар Первой мировой войны поехать в Россию, – писал лорд Маунтбэттен своему двоюродному брату принцу Людвигу Гессенскому, – абсолютно нелепа. Моей семье и моей матери в особенности, конечно, было бы все известно об этом. Не может быть сомнения, что после окончания войны нет смысла считать подобную поездку семейным секретом» {80}. Эрнст-Людвиг отрицал подобную возможность; барон Фабиан фон Массенбах, в то время адъютант Эрнста-Людвига, тоже отрицал вероятность такой поездки, а Виктория-Луиза, единственная дочь кайзера Вильгельма II, утверждала, что хотя такие предложения и были, ее отец никогда не говорил ничего о подобном путешествии {81}. В ходе заседаний апелляционного суда в Гамбурге в качестве свидетеля дал показания историк профессор Эгмонт Цехлин. Он, так же как и принцесса Кира, высказал предположение, что, когда она давала показания в поддержку Андерсон, кронпринцесса Цецилия Прусская страдала некоторым умопомрачением, и что, находясь в изгнании, Вильгельм II часто преувеличивал и говорил неправду членам своей семьи в попытках оправдать свое бездействие во время Первой мировой войны и неспособность спасти Романовых. Однако удчный ход Цехлина заключался в том, что он предложил вниманию суда дневники Эрнста-Людвига и написанные в то время его письма к жене в качестве доказательства того, что он тогда находился вместе с армией во Франции. Юристы Андерсон опротестовали это доказательство на том основании, что эти документы не носили конкретного характера и в них были несовпадения, которые допускали вероятность того, что такая возможность могла быть {82}. Изучив все заявления и документы, суд в конце концов вынес свое решение: «Показания свидетелей по вопросу о якобы имевшей место поездке Эрнста-Людвига Гессенского не считать заслуживающими внимания. Такой поездки не было» {83}.

Была в действительности такая поездка или нет, мало что значило для иска Андерсон, скорее значение имело то, что она обладала знаниями, известными только самому узкому кругу лиц. Сторонники Андерсон могли верить, что так оно и есть, но огромная вереница свидетелей позволяла заключить, что слухи о таком путешествии отнюдь не являлись секретом, известным посвященным. Эту тему обсуждали в аристократической эмигрантской среде. Если учесть, что, выйдя из клиники в Дальдорфе, она попала под влияние лиц из этой среды, можно считать, что Андерсон имела возможность познакомиться с этой историей, проживая у фон Клейстов или у Николая фон Швабе {84}. Коротко говоря, сведения Андерсон об этих слухах, правдивы они или нет, не шли дальше доказательства того, что ей были известны сплетни, связанные с этим делом.

После длившегося три года исследования свидетельских показаний Ганзейский высший земельный суд 28 февраля 1967 года вынес свой вердикт. Апелляция претендентки была признана необоснованной: она не смогла представить всей той массы доказательств, которая была востребована ее иском, и не предъявила убедительного свидетельства того, что она является великой княжной Анастасией. Юрист Волльман, который заявил о своем намерении передать дело в расположенный в Карлсруэ Высший федеральный суд Западной Германии, особенно возражал против двух пунктов вынесенного решения, так как суд по непонятной причине заказал, а затем оставил без внимания антропологические и графологические исследования, проведенные Отто Рехе и Минной Беккер, результаты которых были в пользу претендентки. На самом деле суд отказался от результатов всех антропологических исследований, а не только тех, в которых утверждалось, что Андерсон была великой княжной Анастасией. Судьи объясняли свое решение так: это было сделано из-за слишком противоречивых конечных результатов, поскольку из семи проведенных исследований пять дали заключение против претендентки, а два – в пользу. Никому не удалось установить с необходимой степенью юридической достоверности, кем на самом деле являлась претендентка {85}. Даже Эйкштадт и Кленке признавали субъективный характер фотографических сопоставлений, оценивая их результаты как «степень ожидаемой вероятности», которая устанавливает только возможное приближение к результату в пределах определенного интервала погрешности» {86}. Подобные исследования предлагали суду только обобщенные и зачастую противоречивые результаты, полученные на основе индивидуальных методик, которые зачастую ограничивались возможностями достаточно примитивной техники того времени. В частности, исследования Рехе сводилась к вырезанию контуров фигуры из одной фотографии с последующим наклеиванием их на другую фотографию и визуальной оценке степени их совместимости.

И по решению суда графологические исследования были отнесены к той же категории доказательств, которые заставляют задуматься, но вместе с тем являются слишком противоречивыми, чтобы иметь юридическую ценность. Проблема современных анализов, проведенных Дулькейтом, Деламеном, Беккер и другими, записал суд, сводилась к тому, что слишком малым было количество образцов для исследования и их качество оставляло желать лучшего {87}. То же мнение разделял и Деламен, который жаловался, что количество всех испытаний было слишком ограниченным, чтобы вынести какое-либо окончательное заключение. Экспертам часто приходилось работать с фотокопиями, а оригинальные документы, необходимые для того, чтобы точно оценить давление и условия формирования элемента почерка, слишком часто оказывались потерянными в тех материалах, которые были доступны графологам для исследования {88}.

К январю 1970 года, когда дело Андерсон в конце концов попало в Верховный федеральный суд Западной Германии, оно стало самым долгим юридическим делом в истории Германии. Верховный суд принял дело к рассмотрению, теперь интересы претендентки защищал доктор, барон Курт фон Штакельберг, который выступал за юридический пересмотр дела. Целью этого процесса не являлась попытка пересмотра собранных доказательств и показаний, но скорее намерение установить, было ли решение Ганзейского высшего земельного суда свободным от судебных ошибок. Окончательное решение Верховного суда было вынесено 17 февраля 1970 года, в пятидесятую годовщину прыжка Андерсон в воды канала Ландвер. Ганзейский высший земельный суд обоснованно вынес свое решение в вопросе об отказе от услуг экспертов. Подобное решение, записано в постановлении Верховного суда, «находится в границах ответственности, не выходящей за пределы полномочий судей. Столкнувшись с противоположным истолкованием такого доказательства, или в случае возникновения у них каких-либо сомнений, закон обязывает судей прекратить дело, если добросовестное исследование утверждаемого факта не делает возможной установление личной убежденности в истине».