Анатомия «кремлевского дела»

Она бывшая жена брата Каменева, молодящаяся старуха, к ней хорошо относится А. С. Енукидзе [159] .

Далее перешли к вопросам комплектования кадров библиотеки и шире – всего кадрового состава аппарата ЦИК. Презент жаловался на протекционизм и кумовство, пустившие корни среди кремлевского персонала, и приводил конкретные примеры:

Дворянка Давыдова была принята в библиотеку по протекции не то Минервиной Л. Н. – секретаря А. С. Енукидзе, не то Игнатьева В. И. – бывшего старшего консультанта ЦИК СССР [по некоторым данным, В. Игнатьев был братом библиотекарши Давыдовой; сама З. И. Давыдова до объединения трех библиотек в одну – Правительственную – заведовала библиотекой ВЦИК. – В. К.]. В Кремле работала раньше машинисткой, сейчас работает в секретариате ЦИК некая Миндель [Раиса Григорьевна. – В. К.], к которой очень хорошо относится А. С. Енукидзе. Обращало на себя внимание продвижение по службе Миндель [160] .

159

Там же.

160

Там же. Л. 107.

Следователь тут же напомнил Презенту, что тот и сам устроил в библиотеку некоторых из тех, кто только что арестован был за распространение клеветы на правительство. Пришлось Презенту признать, что он принял на работу Людмилу Буркову (выходит, она уже была к этому времени арестована и Презент об этом узнал от следователя), а также Муханову. “Вы ведь сожительствуете с Мухановой?” – с живым интересом спросил следователь. Михаил Яковлевич ответил: “Такой слух обо мне действительно был пущен, но это не соответствует действительности”. Вообще, как видно из документов дела, в Кремле ходило великое множество слухов о сожительстве тех или иных лиц, но, как это всегда бывает в таких случаях, лишь небольшая их часть была правдивой. К сожалению, по протоколам допросов, выдержанным в стиле чекистского целомудрия, часто невозможно или крайне затруднительно установить ложность или истинность этих слухов. (В скобках заметим, что целомудрие это объяснялось, разумеется, отнюдь не тем, что чекисты руководствовались соображениями морали, – просто вождь, для которого предназначались протоколы, не слишком жаловал “клубничку” в документах, поступающих от НКВД.)

Под конец следователь Каган обвинил М. Я. Презента в протежировании “группе дворян, работавшей в Правительственной библиотеке”, утверждая, что Михаил Яковлевич прекрасно знал, что “эта группа лиц распространяет клеветнические и провокационные слухи о руководстве партии” [161] . Но Презент категорически отверг это обвинение, и следователь вынужден был закончить допрос.

Дальнейшая судьба Презента сложилась трагически. Протоколы его допросов Сталину больше не направлялись, а через много лет, при реабилитации лиц, проходивших по “кремлевскому делу”, стало известно, что дело на Михаила Яковлевича было прекращено в связи с его смертью в ходе следствия (Презент был еще жив 12 мая 1935 года, когда Ягода направил Сталину проект мер наказания для обвиняемых, включив в их число и Михаила Яковлевича; по некоторым данным, смерть наступила 3 июня 1935 года, причем формально следствие к этой дате было уже почти месяц как закончено).

161

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 107. Л. 108.

19

В те же дни шли допросы по другой линии следствия – допрашивали арестованных работников комендатуры Кремля и их знакомых. Как уже говорилось, по показаниям Клавдии Синелобовой был арестован ее брат, Алексей Синелобов, порученец при коменданте Кремля. Как указано в справке, предваряющей протокол допроса, Алексей перед арестом подал рапорт об увольнении в бессрочный отпуск (возможно, “благодаря обстановке, которая сложилась из-за плохих взаимоотношений с начальником строительства Большого Кремлевского дворца – [К. С.] Наджаровым” [162] ). Его допрос 31 января 1935 года провел все тот же неутомимый Каган, который, как видно из имеющихся документов, трудился прямо-таки по-ударному, в поте лица. Порасспрашивав для вида Синелобова о некоторых его знакомых, следователь перешел к делу:

162

Там же. Л. 17.

Вы арестованы за систематическое распространение провокационных слухов. Признаете ли себя в этом виновным? [163]

Синелобов, судя по протоколу, тут же признал свою вину в распространении “слуха” о самоубийстве (или отравлении) Надежды Аллилуевой. Этот слух он передавал своей жене Марии Федоровне и сестре Клавдии. Сознался он и в том, что вел “антипартийные разговоры”. И это открыло совершенно новое направление в следствии. Алексей признался, что то ли в 1931-м, то ли в 1932 году помощник коменданта Кремля В. Г. Дорошин дал ему прочесть “завещание Ленина” и сказал при этом: “Смотри, как на самом деле обстоит правда” [164] . Дорошин являлся для Синелобова определенным авторитетом, так как в свое время был командиром его роты в военной школе ВЦИК в 1920–1921 гг. Вел Дорошин и другие разговоры:

163

Там же. Л. 18.

164

Там же. Л. 18–19.

Были еще три случая бесед с Дорошиным примерно в то же время; последний разговор, насколько помню, был после смерти Н. С. Аллилуевой. Эти беседы также происходили во время дежурства. Во время этих бесед Дорошин окольными путями мне говорил о партийном руководстве. Его утверждения сводились к несоответствию существующего партийного руководства завещанию Ленина. Дорошин говорил, что вот Зиновьев руководил всеми коммунистическими партиями, а теперь стал ничем. Вспоминаю еще такой разговор с Дорошиным: я у Дорошина спросил, как он думает, от чего умерла Н. С. Аллилуева, он ответил, что комендант Кремля тов. Петерсон собирал руководящий командный состав комендатуры Кремля – человек 6–7 – и сказал, что Н. С. Аллилуева застрелилась [165] .

165

Там же. Л. 19.

По меркам тех лет любое упоминание, а тем более обсуждение “завещания Ленина” считалось прямым троцкизмом. Неудивительно, что Ягода по результатам допроса доложил Сталину о необходимости ареста Дорошина. 4 февраля Дорошин был арестован, вместе с ним на всякий случай арестовали и единственного близкого друга Синелобова, его сослуживца по школе ВЦИК И. Д. Гаврикова, начхима 2-го полка Московской пролетарской стрелковой дивизии, в отношении которого никаких инкриминирующих показаний запротоколировано пока что не было (странно то, что на допросе Синелобов назвал начхимом 2-го полка МПСД совсем другого человека – некоего Ивана Васильевича Константинова). Их принялись допрашивать прямо в день ареста. Однако они не спешили признавать свою “вину”, особенно упорствовал Гавриков.

20

Как уже говорилось, Василий Григорьевич Дорошин занимал должность дежурного помощника коменданта Кремля. Родился в 1894 году в середняцкой крестьянской семье. Еще в детстве работал грузчиком, помогая отцу, затем – на телеграфе “мальчиком”, курьером. В 1914 году был призван в армию, через год дослужился до унтер-офицера. С 1918 года служил в охране Московского телеграфа, в территориальном батальоне, затем поступил на курсы командного состава. В Управлении Кремля служил с 1924 года. В кляузе на Р. А. Петерсона, написанной бывшим секретарем партбюро Управления коменданта Кремля Д. И. Антипасом 6 апреля 1935 года, Дорошин характеризуется следующим образом:

Пользовался огромным доверием Петерсона. Петерсон его посылал на самые ответственные участки охраны. Всегда оскорблял командиров и красноармейцев, называя их дураками и оловянными солдатиками. Петерсон ему присвоил персонально 10-ю категорию, тогда как другие дежурные помощники имеют К-9 [166] .

На партийной чистке в 1929 году некоторые подчиненные действительно жаловались на грубость Дорошина, а также на якобы присущее ему стяжательство, но Дорошин эти обвинения отверг.

166

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 103. Л. 204.

Протокол первого допроса Дорошина датирован 4–5 февраля 1935 года. Следователь Каган начал с вопроса, известен ли Василию Григорьевичу некий Козырев Василий Иванович. Этот Козырев до сих пор нигде в протоколах не упоминался, но сведения о нем у следствия могли быть из двух источников: 1) зачастую сразу после ареста по “кремлевскому делу” допрашивались и жены арестованных для выяснения круга знакомств арестованного; 2) у чекистов имелись кое-какие оперативные данные, регулярно получаемые от секретных сотрудников, исправно доносивших в ОГПУ/НКВД обо всех услышанных ими подозрительных разговорах. Так что Дорошину пришлось признать факт “антисоветских” разговоров со своим земляком (оба были родом из одной деревни):

Я с Козыревым встречался довольно часто у него на квартире по Средне-Кисловскому переулку, д. № 3, кв. 9, и на моей квартире в Кремле. Козырев враждебно настроен к политике советской власти и партии. В разговорах со мной он высказывал недовольство политикой в деревне, говорил, что коллективизация проводится поспешно в ущерб интересам крестьянства. В наших беседах Козырев указывал, что внутрипартийная демократия подменена политикой зажима и диктаторством тов. Сталина [167] .

167

Там же. Д. 107. Л. 20.