Анатомия «кремлевского дела»

Вполне возможно, что следователи поначалу решили представить именно Розенфельд и Раевскую главными фигурантами “кремлевского дела” по линии Правительственной библиотеки. Однако Розенфельд долгое время (всю первую декаду февраля) отказывалась от сотрудничества со следствием, а допрос Раевской (протокол которого датирован 8 февраля) показал, что ее отношения с Розенфельд не были близкими и ограничивались лишь совместной поездкой к Енукидзе на дачу. Да это и понятно – слишком велика была разница в возрасте. Все же Раевская была обречена стать важной участницей “заговора” – ведь она единственная была “настоящей княжной”, а таким “материалом” чекисты не привыкли разбрасываться. Первоначально Лёну допрашивал сам Люшков (позже подключили следователей Кагана и Сидорова). Первый допрос Раевской состоялся 30 января, но протокол его Сталину не направлялся. Из его содержания известно лишь то, что следователь спросил у Лёны, почему она при поступлении на работу в Кремль скрыла в анкете свое дворянское происхождение, а также выяснил, что в беседах с другими библиотекаршами она интересовалась охраной Кремля, изменением маршрута прохода в Кремль и обсуждала “вопрос о возможности проникновения в Кремль террористов”. Вскоре следователь Каган предъявил Лёне “постановление об избрании меры пресечения и предъявлении обвинения”, из которого вытекало, что Лёну подозревают в распространении “злостных провокационных слухов” и привлекают в качестве обвиняемой по статье 58–10 УК РСФСР [114] . А на допросе 8 февраля Лёна сама призналась, что участвовала в “клеветнических разговорах”:

114

“Вспоминай меня, глядя на небо…” “Кремлевское дело” и процессы 1930– х годов в судьбе семьи Урусовых – Раевских. Письма. Дневники. Документы. М.: Русский путь, 2016, с. 11–12.

Припоминаю случай, когда сотрудница библиотеки в Кремле Синелобова в 1934 г. вела гнусные разговоры в отношении тов. Сталина, затем заявление Жашковой, также сотрудницы библиотеки, о том, что убийство тов. Кирова совершено на личной почве. Обычно при этих разговорах присутствовали и принимали участие сотрудницы Конова, Симак, Егорова, Гордеева, возможно, и другие. Кроме того, в этом составе лиц велись разговоры о порядке охраны Кремля, об изменении маршрутов прохода через Кремль наших сотрудников, делались при этом всякие предположения о причинах, вызвавших изменение маршрутов и т. п. [115] .

115

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 107. Л. 43.

Здесь Лёна вступала на зыбкую почву, чем не преминул воспользоваться следователь:

В связи с изменением системы охраны Кремля вы вели разговоры о возможности осуществления террористического акта против членов правительства в Кремле. Расскажите, с кем и когда вы вели подобные разговоры? [116]

Пришлось Лёне отвечать:

В связи со строгостью охраны Кремля я высказывалась, что затрудняется совершение террористического акта против членов правительства в Кремле. Сказала я это в связи с замечанием сотрудницы библиотеки Эмсин по поводу убийства тов. Кирова, что ленинградцы всегда хвастали, что в Смольный легче пройти, чем в Кремль. Этот разговор был в присутствии (насколько я помню) Егоровой, Синелобовой, Гордеевой и еще других, фамилий которых не помню [117] .

116

Там же. Л. 43–44.

117

Там же. Л. 44.

(Напомним, что библиотекарша Александра Егорова была женой начальника высшей школы им. ВЦИК комбрига Н. Г. Егорова и, насколько известно, по “кремлевскому делу” не привлекалась, как и сам комбриг, очередь которого быть отправленным под каток репрессий настала лишь в 1937 году.)

Интересовался следователь и еще одним вопросом, которому с самого начала придавалось большое значение: кто из сотрудников и при каких обстоятельствах направлялся для работы в личных библиотеках членов правительства. Лёна показала, что знает о направлении Коновой и Симак в библиотеку В. В. Куйбышева. На этом, собственно, допрос 8 февраля и закончился.

Десятым февраля датирован протокол допроса старшего библиотекаря, комсомолки П. И. Гордеевой. 28-летняя Полина Гордеева с 1926 года работала в Кремле в библиотеке ВЦИК, а при слиянии ее с библиотекой СНК – в Правительственной библиотеке. Она подтвердила следователю Кагану, что слышала версию об убийстве или отравлении Н. С. Аллилуевой от Синелобовой и Розенфельд:

После смерти Н. С. Аллилуевой Розенфельд (бывшая дворянка) и Синелобова (брат которой работает в комендатуре Кремля) рассказывали сотрудникам библиотеки, в том числе и мне, что Аллилуева не умерла в результате болезни, а была убита или отравлена. Розенфельд также систематически рассказывала сотрудникам библиотеки различные контрреволюционные анекдоты, в которых фигурировали руководители партии и правительства. Розенфельд, Синелобова и Муханова (дворянка), до ее увольнения из библиотеки, распространяли клевету о личной жизни тов. Сталина, Молотова, Калинина и покойного тов. Куйбышева [118] .

118

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 107. Л. 89–90.

А что же Раевская, поинтересовался следователь, не распространяла ли и она клеветнические слухи? Полина ответила:

Я лично от Раевской этого не слышала, но Раевская держала себя подозрительно и производила впечатление антисоветского человека… Раевская постоянно интересовалась, в частности, расспрашивала меня, где живут в Кремле руководители партии. Она старалась узнать, где живет тов. Сталин, где находится кабинет тов. Молотова, интересовалась помещением, в котором происходят съезды и совещания. Она также проявляла интерес к вопросам охраны Кремля и заводила знакомство среди сотрудников комендатуры Кремля. В библиотеке она была близка с группой бывших людей и антисоветски настроенными лицами [119] .

119

Там же. Л. 90.

Последняя фраза звучит слишком неопределенно, и следователь требует уточнения. Но снова получает довольно неконкретный ответ:

В составе работников библиотеки все время были люди, настроенные антисоветски, в том числе Розенфельд Н. А. (дворянка), Муханова Е. К. (дворянка), Барут (троцкист), Шарапова (дворянка), Бураго (дворянка) [120] .

С кем именно из этих людей была “близка” Раевская, зафиксировать в протоколе так и не удалось. Но зато невооруженным взглядом заметно нарочитое утяжеление формулировок, благодаря которому вполне невинные ответы приобретают довольно зловещий оттенок.

120

Там же. Л. 90–91.

Девятого февраля тот же Каган допрашивал Наталью Бураго. Наталья Ивановна Бураго (урожденная Васильева) родилась в 1894 году в Тамбовской губернии в семье коллежского советника, преподавателя математики Ивана Ивановича Васильева (который был высочайше пожалован дворянством, то есть являлся не потомственным, а личным дворянином, так что, строго говоря, Наталью нельзя считать “настоящей” дворянкой). Окончила тамбовскую женскую гимназию, музыкальное училище, историко-филологическое отделение Высших женских курсов в Киеве. Вышла замуж за Бориса Христофоровича Бураго, инженера Гипрооргстроя, с которым, впрочем, впоследствии развелась, родив от него дочь Александру. На допросе Наталья в качестве близких знакомых по библиотеке назвала Нину Розенфельд (с которой сблизилась по совместной подработке в личной библиотеке Молотова), а также библиотекарш Е. Петрову и З. Давыдову. Нину Розенфельд она охарактеризовала как “антисоветски настроенного человека”:

Она часто рассказывала антисоветские анекдоты, в которых фигурировали руководители партии, рассказывала клеветнические слухи о тт. Сталине, Молотове, Калинине… Она рассказывала клевету о личной жизни тт. Сталина, Молотова, Калинина. Кроме того, вскоре после смерти Н. С. Аллилуевой Розенфельд передавала мне, что, по сведениям, которые у нее есть, Аллилуева умерла не естественной смертью, а ее отравил тов. Сталин… Я, Розенфельд и секретарь т. Енукидзе Минервина работали в личной библиотеке тов. Молотова. Однажды, когда мы шли вместе на квартиру тов. Молотова или возвращались с нее (точно не помню), Розенфельд рассказала эту клевету [121] .

121

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 107. Л. 48.

И вообще, утверждала Наталья, обстановка в библиотеке сложилась нездоровая:

Сплетни, слухи, антисоветские анекдоты были в ходу в библиотеке. Клеветнические слухи, о которых я показывала, были, по-моему, известны почти всем сотрудникам. Библиотека была в этом отношении настоящей клоакой. Недаром сейчас у нас после арестов настоящая паника, и сотрудники библиотеки с удивлением спрашивают друг друга по утрам: “Вы пришли?” [122]

Потрясающий образчик самокритики в следовательском кабинете! Что же касается Розенфельд, то с ее помощью можно ударить и по Енукидзе.

122

Там же. Л. 48–49.

Розенфельд была, однако, особенно антисоветски настроенным лицом. К ней, как нам всем было известно, хорошо относился А. С. Енукидзе. Розенфельд подчеркивала свои близкие отношения с ним. Я лично считала, что А. С. Енукидзе хорошо знает, что представляет собой Розенфельд, и тем не менее ее держит в аппарате [123] .

Под конец на вопрос следователя, кого еще Наталья Ивановна считает антисоветски настроенными людьми, та вдобавок к Розенфельд назвала Муханову, Раевскую и… Людмилу Буркову, которую, по ее словам, принял на работу в библиотеку не кто иной, как Презент (то-то в доносе Бурковой Михаил Яковлевич упомянут лишь один раз, да и то в нейтральном ключе). Любви к себе в коллективе доносчица не снискала…

123

Там же. Л. 49.