Анатомия «кремлевского дела»

И этих показаний хватило для ареста, что вполне подтверждает тезис Апушкина и оправдывает его озлобленность. На допросе Апушкин не стал геройствовать и сразу же признал свое участие в “обсуждении ряда провокационных слухов и контрреволюционной клеветы” [663] , то есть сплетен о личной жизни вождя. Почему-то допрашивать Апушкина выпало Люшкову и Кагану, как будто нельзя было поручить этот незначительный допрос каким-нибудь следователям рангом пониже. В результате чекисты получили малоубедительный компромат на писателей Г. Я. Градова (Никитинского), Ю. Л. Слезкина, Ю. В. Никулина, П. Л. Жаткина и Г. Н. Гайдовского. Ни один из этих писателей в годы Большого террора не пострадал. Сам же Апушкин по приговору ОСО уехал в лагерь на 3 года. Освободился он, по-видимому, в самый разгар террора – вытянул счастливый билет. В 1957 году добился реабилитации и благополучно дожил до своего 90-летия.

663

Там же. Д. 109. Л. 129.

84

Двадцать шестого марта 1935 года следователь Дмитриев, собравшись с силами (на что ему были отпущены сутки), продолжил допрос ключевого обвиняемого – Михаила Чернявского. Как мы помним, в конце предыдущего допроса (который состоялся 24 марта) Михаил признался, что на предложение таинственного троцкиста Ряскина о подготовке убийства Сталина он “фактически” ответил согласием, бросив фразу: “Приеду в Союз, посмотрю”. Теперь же, чтобы развеять все сомнения, Чернявский дал понять, что согласие было безоговорочным. Ряскин велел Михаилу организовывать троцкистские ячейки, а у Михаила, по счастью, уже имелась таковая в лице его “друзей и товарищей” – Новожилова, Гвоздикова, Бузанова, Иванова и Миловидова. Вернувшись в СССР летом 1933 года, Михаил, по его показаниям, зафиксированным Дмитриевым в протоколе допроса,

развил перед ними тему об отсталости Советского Союза; я говорил об огромном контрасте уровня техники между Америкой и СССР, что лозунг партии “догнать и перегнать” – неосуществимая задача, что руководство ВКП(б) не отдает себе отчета в размерах отсталости страны, что политика партии и советской власти ведет лишь к еще большему углублению отсталости России и что виновником такого положения является руководство ВКП(б), в особенности Сталин… Мы сошлись на том, что надо развернуть к.-р. работу, создавать группу и начать накапливание сил. Часть моих товарищей высказалась за необходимость террористических действий в отношении руководителей партии, прежде всего – Сталина. Этими лицами были Новожилов и Иванов. Другая часть – Бузанов, Гвоздиков и Миловидов – высказалась против террора, считая, что необходимо накапливать силы, вести пропаганду троцкистских взглядов и развивать организационную троцкистскую деятельность [664] .

664

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 109. Л. 226.

Казалось бы, Чернявский лишь повторил сказанное им на предыдущих допросах. Но следователь Дмитриев подготовил неожиданный сюжетный поворот. Он вновь спросил у Чернявского, какую позицию тот занимал по отношению к террору. И если ранее Михаил причислял себя к сторонникам “длинного пути”, то теперь вдруг заявил, что на самом деле он тоже являлся сторонником террора, а до этого просто обманывал следствие. Что побудило его сознаться? Муки совести? Полный укора взгляд следователя-большевика Дмитриева? Бог весть. Следователь-большевик не стал выяснять этот вопрос, и Михаил принялся за описание плана совершения теракта.

Сначала я хочу указать на роль отдельных лиц: непосредственным организатором нашей террористической группы являлся Новожилов; моя роль и роль Иванова прежде всего должна была выразиться в том, чтобы найти способы проникновения в Кремль. В отношении Иванова надо иметь в виду, что Иванов одно время работал в Кремле; он знал Дорошина – помощника коменданта Кремля. Как я показал в протоколе допроса от 10/III-35 г., от Иванова же я знал о террористических настроениях Дорошина. У меня была другая возможность проникновения в Кремль – это использование работника комендатуры Кремля Жиромского [665] .

665

Там же. Л. 227.

Что касается Иванова, то впоследствии чекисты его почему-то так и не допросили ни о работе в Кремле, ни о знакомстве с Дорошиным. А вот П. И. Жиромский – еще один однокашник Чернявского по Военно-химической школе – занимал в то время пост начальника штаба ПВО Кремля и проживал в Доме на набережной. Летом 1934 года Чернявский зашел к нему в гости, чтобы рассказать о своей жизни в Америке. Теперь чекисты воспользовались этой встречей, чтобы создать видимость наличия у Чернявского возможности и намерения проникнуть в Кремль с помощью Павла Ивановича (тот, дескать, согласился оказать ему в этом содействие). Но к сожалению, Павел Иванович на допросе это не подтвердил (и вообще категорически отказался признать свое содействие “террористам” в проникновении на территорию Кремля). В силу этого представляется, что изложенные им на допросе взгляды Чернявского наиболее близки к истине:

Вспоминаю встречу с Чернявским в 1931 году в Парке культуры и отдыха. Чернявский в разговоре со мной выражал сомнение в том, что трудности промышленного строительства могут быть преодолены без иностранной помощи. Тогда же он говорил, что благодаря взятым темпам коллективизации произошло большое сокращение животноводства, что привело к обеднению страны. Летом 1934 г., когда Чернявский был у меня на квартире, он рассказывал о впечатлениях, полученных им от американской жизни. Он восторгался американским демократизмом, бытовыми условиями жизни, темпами строительства, одобрял политику Рузвельта в отношении борьбы с безработицей. Смысл его высказываний сводился к тому, что в нашей прессе и литературе отсутствует правдивое освещение жизни в Америке [666] .

666

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 111. Л. 291–292.

То обстоятельство, что во время коллективизации крестьяне массово резали скот, чтобы не отдавать его в колхозы, было общеизвестно. Что же касается рассказов об американской жизни, то, похоже, в подлинных высказываниях Чернявского крамолы содержалось ненамного больше, чем в книге Ильфа и Петрова “Одноэтажная Америка” (впрочем, Жиромский мог сгладить некоторые острые углы, чтобы избежать дополнительных обвинений в небдительности и недоносительстве).

Что же касается Михаила Чернявского, то он согласился всецело сотрудничать со следствием и был готов дать и подписать любые показания. Однако, чтобы окончательно не запутаться, он все же предупреждал следователя о возникающих затруднениях: так, он сообщил, что ему “неясны взаимоотношения между Новожиловым и Козыревым”, а именно “роль Козырева в террористических планах Новожилова” [667] :

667

Там же. Д. 109. Л. 227.

Объясняется это тем, что Козырев выпал из поля моего внимания. О его роли в мероприятиях по подготовке террористического акта знает Новожилов [668] .

Сам Козырев в своих показаниях Новожилова не упоминал вовсе, а из показаний Новожилова никак не следует, что он с Козыревым в описываемый период общался. Новожилов лишь дважды упоминает его как знакомого Михаила Чернявского. Поэтому тут немудрено было запутаться. Следователь оставил этот сложный вопрос и вернулся к теракту. По показаниям, зафиксированным в протоколе, теракт намечался над Сталиным. Проникнуть в Кремль “террористы” планировали либо по линии Иванова – Дорошина, либо по линии Жиромского, а как именно – история умалчивает. Михаил Кондратьевич далее показал:

668

Там же. Л. 228.

Мною и Новожиловым были намечены исполнители: исполнителями должны были явиться Новожилов и Иванов. Выполнение террористического акта предполагалось совершить при помощи револьвера. Оружие у каждого из нас было. Остальная подготовительная работа мне неизвестна [669] .

Кому же она была известна, удивился следователь. Новожилову. А кто же руководил подготовкой теракта? Да тот же Новожилов. А ваша роль тогда в чем заключалась, поинтересовался Дмитриев.

669

Там же.

Моя роль в подготовке террористического акта сводилась к самому общему руководству, с моего ведома проводились мероприятия по подготовке акта, я знал – когда, где, что подготовлено, как идет подготовка. Подготовка террористического акта прервана в связи с моим арестом [670] .

Увлекательное повествование было прервано окончанием допроса. Но Дмитриев только дух успел перевести и уже через день вынужден был продолжить. Вот только ничего нового выдумать не удавалось, как ни морщил лоб чекист. Протокол допроса Чернявского от 28 марта изобилует повторами и является полным пересказом предыдущего протокола другими словами. Ближе к концу следователь поднял вопрос о наблюдении “террористов” за Сталиным, но опять-таки ни он, ни Чернявский ничего выдумать не смогли, и пришлось зафиксировать, что Михаил Кондратьевич в этом направлении сделать ничего не успел. Получалось, что заговорщики собирались каким-то неизвестным образом проникнуть в Кремль и застрелить Сталина из револьвера. Поверить в такой заговор мог лишь человек, обладающий чрезвычайно богатым воображением и болезненной подозрительностью.

670

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 109. Л. 229.