Андреев Д.Л. Собрание сочинений: В 4 т. Т. 1: Русские боги: Поэтический ансамбль.

Кто шептал о святости в тиши,

Кто любовь Анастасии ввел,

Как весну, в снега его души.

15

Чуть взглянул тогда он в очи нежные –

Дух взыграл, шепча уму: она! –

Вспомнил небо, храмы белоснежные,

Мир иной, иные времена,

Ее смех в серебряных садах

И того – с трикирием светил –

Кто на жизнь вот здесь, в глухих мирах,

Так сурово их благословил,

16

Плоть и мысль обоживая заживо

В думах, бранях, подвигах, посте,

Сквозь глаза кристальные Адашева

Он порою видел дали те.

Но когда в Казанскую мечеть

Православье ринулось сквозь брешь,

Этот дух, под жесткий лязг мечей

В сердце русских взвыл, как демон: – Режь!

17

Он уму предстал двуликим Янусом.

Он твердил – то “строй!”, то – “сокруши!”

Он с неистовствами окаянными

Слить научит свет и честь души.

Он любую пропасть, кручу, дно

Осенит двоящимся крестом…

Нет, не “он” – могучее оно

В том глаголе и в наитьи том!

18

Иль, быть может, двух взаимоборющих,

Двух, сплетенных скорбною судьбой,

Ни в церквах, ни в пиршественных сборищах

Не сумел понять он над собой?

Оба вместе – властны, как судья,

Неумолчны, как веретено…

И он гасит крошечное “я”

В роковом, в чудовищном “оно”.

19

А оно, вращаясь и безумствуя,

Багровеет, пухнет до небес;

Сам Давид не знал бы, многодумствуя,

Кто в сем вихре: ангел или бес?

Только ясно, что его предел –

Грани царства именем МОСКВА,

Что он жаждет богатырских дел,

Расширенья, мощи, торжества!

20

Ну, так что ж? Да будет так! Урманные

На закат, на север, на восток

Ждут леса и дебри басурманные,

Чтоб Господь их Русью обволок.

Уж Литва смиряет буйный стан,

С башен сбиты ляшские гербы,

И отпрянул конь магометан

Перед Русью, вставшей на дыбы.

21

Только здесь, в пределах царства отчего,

Что ни шаг – то лжец и лицедей;

Алчут рушить светлый замысл зодчего

Ради мерзкой самости своей!

Он теперь их бросил. Он сердца

Тьмой свободы насмерть ужаснул.

Пусть народ постигнет до конца:

С кем – Господь, а с кем – Веельзевул!

22

Только б дали воротиться… Плевелы

Истребит вконец он на корню;

Всю крамолу Рюрикова племени

Он предаст застенку и огню.

Он боярство сделает травой,

Что горит без ропота, без слов…

А, пришли с повинной головой?

Он готов. Пусть внидут! – Он готов.

23

И они вступили, – обреченные,

Умоляя, веря, лепеча,

Глядя снизу в очи омраченные

Вседержителя и палача.

Он ли то?.. Как желтые клещи,

Только пальцы ходят ходуном…

Так глядит на путника в ночи

Голый остов выжженных хором.

24

Господи! Чему же попустил еси

Довершиться в царском естестве?

Ранней вестью старческой остылости

Волос пал на острой голове,

И от желтых ястребиных глаз

Вниз легли две черных борозды,

Всему миру зримы напоказ

Сквозь охлопья жухлой бороды.

25

Лишь коричневатое свечение

Излучалось от пустынных черт…

Знать не мог столь жгучего мучения

Ни монах, ни ратники, ни смерд.

Что в нем? кто?.. Прокравшийся к нутру,

Что за недруг дух его томит?..

И невольно к красному ковру

Опустил глаза митрополит.

26

Вижу сам коричневую ауру,

Слышу там, в пластах земных годин,

Что окрепло царство уицраора

И жирел над Русью он один.

Необъемлем мудростью людей,

Для очей плотских необозрим,

Воплощался он, как чародей,

В искажающийся Третий Рим.

27

Так избрал он жертвой и орудием,

Так внедрился в дух и мысль того,

Кто не нашим – вышним правосудием

Послан был в людское естество, –

Браздодержец русских мириад,

Их защитник, вождь и родомысл,

Направляющий подъем и спад

Великороссийских коромысл.

28

О, я знаю: похвалу историка

Не стяжает стих мой никогда.

Бред, мечта, фантастика, риторика –

Кто посмеет им ответить “да”?

Но таков своеобычный рок

Темнокрылых дум о старине,

Странных дум, седых, как пыль дорог,

Но принадлежащих только мне.

29

Пусть другие о столетьях канувших

Повествуют с мерной простотой,

Или песней, трогающей за душу,

Намекнут о жизни прожитой.

Я бы тоже пел о них, когда б

Не был с детства – весь, от глаз до рук –

Странной вести неподкупный раб,

Странной власти неизменный друг.

30

Мое знанье сказке уподоблено

И недоказуемо, как миф;

Что в веках случайно и раздроблено,

Слито здесь в один иероглиф.

Хочешь – верь, а хочешь – навсегда

Эту книгу жгучую отбрось,

Ибо в мир из пламени и льда,

Наклонясь, уводит ее ось.

31