Андреев Д.Л. Собрание сочинений: В 4 т. Т. 1: Русские боги: Поэтический ансамбль.

Вот, злодейством лютым обезличена,

Невместима совестью земной,

Непробудной теменью опричнина

Заливает все передо мной.

И спускаюсь, медленно, как дух,

Казнь подглядывающий в аду,

Лестницею, узкою для двух,

В Александровскую слободу.

32

Не пугайся. Да и чем на свете я

Ужаснул бы тех, кому насквозь

Через мрак двадцатого столетия

Наяву влачиться довелось?

И задача книги разве та,

Чтоб кровавой памятью земли

Вновь и вновь смущалась чистота

Наших внуков в радостной дали?

33

Но он сам, ночами в голой келии

Не встававший до утра с колен,

Чтобы утром снидить в подземелие,

Где сам воздух проклят и растлен –

Он тревожил с детства мой досуг,

Ибо тайна, замкнутая в нем, –

Ключ от наших всероссийских мук,

Наших пыток стужей и огнем.

34

Вот он сходит, согнут в три погибели,

Но всевидящий, как сатана,

Уже зная: на углях, на дыбе ли,

На крюке ли жертва подана?

Ноздри вздрагивают. Влажный рот

Приоткрыт в томительной тоске,

И мельчайшей изморосью – пот

На устало вдавленном виске.

35

Скажешь – век? эпоха? нравы времени?

Но за десять медленных веков

Самой плотной, самой русской темени

Иоанн – единственный таков.

Ни борьба за прочность царских прав,

Ни державной думы торжество

Не поставят рокового “прав!”

На немых синодиках его.

36

Не падёт на людобийства лютые

Дальний отсвет мощного ума:

Из-под глыбы, сдвинутой Малютою,

Только тьма клубится, только тьма.

Только тьма – а в ней растущий гул,

Присвист, посвист и победный клик,

Будто пленник сбросил и швырнул

Груз запретов, вер, цепей, вериг.

37

Сам мучитель, знаком уицраора

Отраженный в шифре этих строк,

Не облек бы столь всеобщим трауром

Русский север, запад и восток.

Что ему? Верховнейшая цель

Его жажды и могучих дел –

Расширять державу-цитадель

За черту, за грани, за предел.

38

Но всё мало капищ и осанн ему,

Слишком мелки алые ручьи,

И алканью крови неустанному

Учит он вместилища свои.

То алканье – ключ от тайников,

Непроглядных, как подземный грот;

Это – хищный, неотступный зов

В каждом “я” таящихся пустот.

39

Нет, не даром вера дедов жаркая

Облекла в виденье опыт свой:

Как несутся, порская и каркая,

Кони-вороны по-над Москвой,

Точно Всадница, бледней чем смерть,

В маске черной, кажет вниз, на храм,

И бичом, крутящимся как смерч,

По Успенским хлещет куполам.

40

Сон ли? быль?.. Откуда ты, наездница?

Наважденье? омрак? ведовство?

Ты, чей образ неотступно грезится

Летописцам времени того?..

А внизу, в тиши своих хором,

Став как воск от гложащей тоски,

Множит царь опричным колдовством

Твоих буйных конниц двойники.

41

Оборвется в доме дело всякое,

Слов неспешных не договорят,

Если черной сбруей мерно звякая

Пролетит по улице отряд.

Врассыпную шурхнет детвора,

Затрясется нищий на углу,

И купец за кипами добра,

Словно тать, притихнет на полу.

42

В шуме торжищ, в разнобойном гомоне

Цвет сбегает с каждого лица,

Если цокнут вороные комони

По настилу ближнего крестца.

В кабаках замолкнет тарнаба,

В алтаре расплещется сосуд

И в моленных княжеских – до лба

Крестный знак персты не донесут!

43

Вскочат с лавок, кто хмелел на празднике,

И с одра – кто в лихоманке чах,

Если, молча, слободою, всадники

Мчатся мимо в черных епанчах.

Прыть былую вспомнят старики,

Хром – костыль отбросит на бегу,

И у баб над росстанью реки

Перехватит дух на берегу.

44

В землях русских след нездешний выбили

Не подковы ль конницы твоей,

Велга! Велга! призрак! дева Гибели!

Угасительница всех огней!

Разрушительница очагов!

Мгла промозглая трясин и луж!

Сыр-туман ямыг и бочагов

И анафематствованных душ!..

45

Раздираем аспидами ярости,

Только кровью боль свою целя,

Приближается к пустынной старости

Черновластник смолкшего Кремля.

Вей метелью, мутно-белый день,

Ширь безлюдных гульбищ пороши,

Мчи в сугробья дальних деревень

Мерный звон за упокой души:

46

О повешенных и колесованных;

О живьем закопанных в земле;

О клещами рваных; замурованных;

О кипевших в огненной смоле.

За ребят безотчих и за вдов;

За дома, где нынче пустыри;

За без счета брошенных с мостов

В скорбном Новгороде и Твери.

47

Об отравленных и обезглавленных!

О затравленных на льду зверьем!

По острогам и скитам удавленных,

Муки чьи в акафистах поем;

И по ком сорокоустов нет –

Отстрадавшихся по всей Руси, –

Боже милостивый! Боже-Свет!

Имена их только Ты веси.