Андрей Боголюбский

Пережидая непогоду, свернули в сторону и остановились у Ивана Кучковича. Боярин встретил епископа Фёдора почтительно. Став на колени, протянул пухлые волосатые руки под благословение. Отвёл в лучшие покои своего терема.

Пока Фёдор мылся и чистился с дороги, Паисий сумел распорядиться о столе:

–  Имбирное пиво епископ пьёт, водочку, настоенную на калган-корне [100] принимает для успокоения живота. Мясо и скоромную пищу дозволяет только в большие праздники.

100

Калган-корень - растение южных стран из семейства имбирных.

Почесывая бороду, боярин ломал голову над тем, как лучше ему угостить почётного гостя.

–  Ты, Паисий, спросил бы у епископа - может, он сам скажет, чего хочет.

–  Нечего и спрашивать, знаю и так. Давай рыбное, горох. Есть овощи, яблоки, груши - тоже давай. Да приготовьте, как подобает, да поднесите пристойно. В Царьграде подавали нам на серебряных блюдах.

Боярский повар легко нашёл у себя в кладовых всё, что спросил Паисий.

За весь обед Фёдор съел маленький кусочек рыбы да два ломтика хлеба, обмакивая их в красное греческое вино.

Когда Фёдор, шепча молитвы, удалился в свою комнату, боярин позвал Паисия и сказал, что теперь они пообедают с ним вдвоём, отдельно. Паисий отказался, хотя не раз сглотнул голодную слюну, чувствуя из поварни запах жареного.

–  Трудна грубая пища вкусившему сладость пиров эллинских!
– ответил он надменно.

На стол поставили запечённый в ржаном тесте медвежий окорок, бараний бок с кашей, поросёнка с хреном, гуся с капустой. Из погреба принесли запотевшие с холода корчаги с имбирным пивом и мёдом. Потирая руки, Паисий смотрел, как хозяин налил мёду.

–  Вот это еда!
– сказал он, захмелев.
– Я у греков в Константинополе чуть не умер с тоски по нашей русской пище. Принесут горсточку маслин, две головки чесноку, одну пшеничную лепёшку - и это на весь день. Как их ноги носят, греков, в толк не возьму! Я не много у них прожил, а, скажу, великую слабость почувствовал во всём теле.

–  А ты на кухне начал куражиться: «У нас в Царь-граде да у нас!» - усмехнулся Иван.
– Ты ешь…

Отрезая себе половину поросёнка, Паисий махнул ножом:

–  Такую благодать, - он обвёл рукою стол, - можно принять и без серебряных блюд.

Паисий с Иваном ели мясо, запивали принесённым со льда пивом и мёдом. Захмелевшие и насытившиеся, они завели беседу. Паисий рассказывал больше о Царь-граде и греках, боярин же расспрашивал о князе Андрее Боголюбском и Владимире.

–  Сказывают, что у князя Андрея ты да владыка Фёдор в особой чести.

Паисий ответил уклончиво:

–  Князь жалует всех слуг своих за верную службу. Боярин вздохнул.

–  Был вот у меня холоп, - начал он, искоса поглядывая на захмелевшего гостя.
– Хороший был мастер, кузнец! Да убег во Владимир. Брат Яким просил князя возвратить мне беглого, да отказал Андрей.

Паисий посмотрел посоловелыми глазами:

–  Как звали холопа-то?

–  Алёшка. С мастером Николаем он работает. Паисий понимающе кивнул:

–  Для патриарха в Царьград они делали дорогие подарки.

Иван удивился:

–  Неужто этот щенок Алёшка?

–  Щенок-то теперь выше тебя. Его князь не возвратит, - сказал Паисий.

–  Ты ври, да знай меру! Так уж и выше!..

–  Говорю, не отдаст князь Алёшку.

–  Почто?

–  Весьма искусный мастер. Их князь жалует особо. Рукомеслом их гордится не только перед своими, но и иноземными князьями и государями.

Боярин задумался. Ему ещё более захотелось возвратить своих холопов домой.

–  Вот думаю, - начал он сдержанно, - не поклониться ли мне каким подарком к жене князя? Ведь, сказывают, булгарка-то княгиня большую страсть имеет к нарядам. Может, смилостивится князь на её просьбы, отпустит мне моих беглых холопов. В хозяйстве без кузнеца совсем тяжко.

Выпив изрядный глоток сдобренного имбирём пива, Паисий вытер ладонью усы и бороду.

–  Это мне, боярин, неведомо. Про то нужно спросить саму княгиню. Да и давно я не был во Владимире - может, там всё переменилось.

Боярин налил гостю в ковшик пива.

–  А что, Паисий, - начал он вкрадчиво, - если я тебя попрошу помочь мне? Одарю тебя чем могу от скудных моих прибытков. Помоги вернуть холопов…

–  Мне, боярин, подарки брать не к лицу. Вот если жене или детишкам - другое дело.

Иван засуетился.

–  Конечно, Паисий, не для тебя!
– Он отодвинул свой ковш.
– Для жены и малых детушек. Ты уж не оставь просьбишки моей! Помоги чем можешь. Всё время на княжом дворе трёшься - знаешь, с кем поговорить, что делать. А я во Владимире - как в тёмном лесу.

–  Ладно, ладно!
– махнул рукою совсем захмелевший Паисий.
– Готовь подарки. Дело твоё трудное, да я постараюсь. Крепко держит при себе Андрей Юрьевич своих лучших мастеров!

–  Да ты поговори с владыкой Фёдором, - подсказал боярин.
– Брату Якиму князь отказал, а Фёдору не откажет.

Подперев щёку ладонью, Паисий уставился мутными глазами на ковшик с пивом.

–  Фёдор всё может. Только грех к владыке с этим делом обращаться. Он теперь во Владимирской земле после князя первый.

–  Паисий, не откажи!

Паисий, будто нехотя, согласился. Они долго ещё беседовали с глазу на глаз. Паисий жаловался на свою скудость, а Иван осторожно, исподволь, намекал ему, что если он будет с ним дружить, а при случае окажет какую-нибудь услугу, то боярин одарит его щедро.

На другой день ветер разметал в клочья облака, и на сером небе появилось солнце. Гостям нужно было отправляться в путь.

Сложив руки на толстом животе, Иван стоял перед Казначеем:

–  Паисий, проснись! Пора ехать. Епископ гневается.

Паисий с трудом поднял отяжелевшую голову и что-то промычал.

–  Паисий, Фёдор уже встал!
– начал опять тормошить его боярин.
– Приказал запрягать. Вспомни о нашей беседе. Подарки я приготовил.

Паисий смотрел на Ивана непонимающими глазами. Потом, видимо сообразив, с трудом поднялся на ноги.

–  Силён твой мёд, боярин! Вот запамятовал… Ты всё о кузнеце и его внуке? Тяжёлое это дело… Ну да ладно, что-нибудь примыслим. Только ты никому, упаси Бог, не проговорись!