Андрей Боголюбский
Шрифт:
– Что ты, дед…
Алексей поднялся из-за стола и вышел во двор. Возвратился он с рыбаком и щитником.
– Пошли, мастер!
– обратился щитник к Кузьме.
– Пойдёшь с нами на княжой двор. Покажем тебя Андрею. Нет силы терпеть дольше лютости Фёдора! Пусть князь посмотрит.
Николай начал было возражать, но вмешался Алексей:
– Пусти его, Николай, чтобы Фёдор и другим не сделал зла. Пойдём все вместе!
На противоположном конце княжого двора, куда пришли горожане, в конном строю стояли дружинники. Холодно поблёскивали надвинутые на лоб шлемы, застоявшиеся кони переступали с ноги на ногу. Мечник Игорь, повернувшись к строю, что-то крикнул.
– Мечник, поведай князю, что пришли его люди! Хотим говорить. Пусть выйдет.
Но князь уже был на крыльце:
– Почто пришли, люди?
Все закричали: «Оголодали!.. Задаром работаем!..» Князь поднял руку:
– Не все. Пусть кто-нибудь один.
Из толпы вышел щитник, поддерживая Кузьму за локоть.
– Пришли, князь, искать твоей правды. Невмоготу терпеть лютости епископа Фёдора! Посмотри, что со стариком сделал…
Глядя на народ, Андрей подумал: «Крикнуть Игорю, чтобы взяли в мечи? Побегут владимирцы, дико крича, оставляя на пути изрубленных… - И тут же трезво: - Их не одолеешь. Сожгут всё дотла и разбегутся по лесам. Тогда прощай замыслы сделать Владимир столицей Руси! Разрознится земля, опустеют соборы…» Князь поглядел на старика, которого горожане вытолкнули вперёд. Жутко было видеть страшные, лишённые очей глазницы. У Андрея остро закололо сердце, как там, в Боголюбове, когда он в первый раз осматривал свой замок. Закусив губу, бледный от гнева, князь обернулся. Он не обратил внимания на притихшего Кучковича, у которого, точно от озноба, не попадал зуб на зуб, не посмотрел на ухмылявшегося Амбала. Глазами Андрей нашёл Фёдора. Епископ сгонял, опустив голову, по привычке перебирая янтарные чётки. С трудом выдохнув подкативший к горлу воздух, князь поднял руку:
– Идите с миром! За обиды ваши виновных накажу. Верьте вашему князю! Он зла вам не мыслит.
Вечером епископ стоял перед князем. Не смея поднять глаз, виновато опустив голову, Фёдор молча выслушивал упрёки Андрея:
– Я думал, найду в тебе достойную опору в борьбе с греческими попами, а ты? Озлобляешь людей, у несчастного старика, мастера моего, вынул очи…
Фёдор хотел что-то сказать, но князь его перебил:
– Молчи, ты скажешь, что он еретик, молился старым богам под овином! Да разве они мешали ему работать для меня, для моей дружины? Половина владимирцев верует бог знает во что, а строит христианские соборы. Надобно искоренять поганую веру, но делать это с разумением, не озлоблять горожан.
Фёдор начал было оправдываться, но князь только махнул рукою:
– Молчи!.. Невмоготу слушать…
Через несколько дней к князю во Владимир, как нарочно, прибыл из Царьграда епископ Леонтий. Шурша шёлком чёрной рясы, он вошёл в приемную горницу с монахом, посланцем патриарха.
Помолившись, Леонтий с послом отвесили князю поклон и попросили слова. Князь разрешил. Посол выступил вперёд. Вытащив пергаментный свиток со свисающими на лентах печатями, протянул Андрею Юрьевичу:
– Тебе, князь, ответ на прошение твоё, посланное его смирению, патриарху.
Андрей ответил сухо:
– Долго же патриарх не мог ответить на мои грамоту!
Посол усмехнулся, но промолчал. Князь передал свиток Паисию для прочтения.
– «Грамота благородия твоего нашему смирению принесена была твоим послом и прочтена была на соборе…»
Князь слушал внимательно. Некоторые места заставлял перечитывать
второй раз. Патриарх отказывал в разрешении иметь во Владимире своего епископа и оправдывал Леонтия.– «Так как мы узнали из грамот священного митрополита и епископов и от самого посла державного и святого нашего царя и от многих иных, что такие обвинения на епископа неоднократно заявлялись на вашем местном соборе и перед великим князем всей Руси оказались недостаточными для осуждения епископа…»
Князь посмотрел на Леонтия. Он стоял, скрестив руки на животе, опустив голову. Пламя свечей поблёскивало в его намазанных маслом волосах. Андрей почувствовал вдруг, что от запаха ладана и елея, который принесли с собой греки, ему стало душно.
– «Этот епископ, - продолжал чтец, - послан твоему благородию, как от самого Бога, нашим смирением и священным великим собором…»
Патриарх выражал надежду, что князь не захочет противиться суду святителей и патриаршему, не захочет просить иного епископа, в противном случае ему грозили отлучением от церкви.
Когда Паисий закончил, в комнате стало тихо. Яким Кучкович наклонился к уху Амбала.
– Фёдору-то конец!
– прошептал он, еле скрывая радость.
– И Андрей ничего не сделает. Страшное это слово - отлучение!
Князь сидел молча.
– Передай патриарху, посол, - сказал он поднимаясь, - воля его в делах церковных для меня закон. Но как быть с епископом Фёдором, которого он ранее поставил в Ростов Великий?
Монах-грек развёл руками:
– Думаю я, князь, что его нужно послать к киевскому митрополиту для покаяния. Многие грехи совершил он! А в Ростове останется епископ Леонтий.
Андрей опустил голову.
10
С заклязьминских просторов на город порывами налетал ветер и выл протяжно и тревожно.
Алексей встал. Накинув полушубок, вышел за двери. Посмотрел в ту сторону, где за городом находилась деревня Арины.
В последний раз он встретился с ней на посиделках. Тихо гудели прялки, девушки и парни шёпотом переговаривались между собой. Сидя рядом с Ариной, Алексей рассказывал ей о своих делах.
– Дед Кузьма просил тебя зайти к нам. А Николай сказал в шутку, что если мне придётся жениться, то лучшей жены, чем ты, он для меня не хочет.
Когда Алексей сказал это, ему показалось, что лицо девушки покрылось румянцем, а на глаза навернулись слезинки.
– Арина, что ты?
– Боюсь, не судьба нам с тобой, Алёша!
– ответила она задумчиво.
– Я уж говорила. Женишься на мне - сам холопом станешь.
– Ну, ведь тогда ты всегда со мною будешь. Она кивнула. Алексей хотел обнять её, поцеловать, но не смел. Арина чуть заметно пожала ему руку. Полутёмная комната и весь мир сразу наполнились для него счастьем.
– Ну, что же, авось и в холопстве не сгину. Зато с тобою…
С тех пор прошла вторая неделя, а он её не видел. Алексею вспомнились её глаза, выбившаяся из-под платка прядь волос. В сердце родилась тоскливая щемящая боль. Уж не стряслось ли что с нею?
По наезженной санной дороге Алексей направился к Успенскому собору. У епископского двора он остановился. Мимо, вздымая снежную пыль, проехали два конных, за ними - крытые кожаным верхом сани и сзади несколько дружинников с мечами и красными щитами. Вместе с Алексеем посторонились, став в сугроб снега, два купца. Один, плечистый, в перетянутой красным кушаком шубе, сказал другому: