Андрей Боголюбский

Однако полного разгрома не получилось. Как выясняется, новгородцам всё-таки пришлось отступить. Суздальцы, пусть и потерявшие многих людей, собрали-таки дань с местного населения. Но после их ухода новгородцы вернулись обратно. «…И отступиша новгородьци, и опять воротившеся, възяшя всю дань», — свидетельствует летописец, современник событий. Причём дань была взята и «на суждальских смердех», то есть с тех, кто раньше признал власть Андрея Боголюбского и уже уплатил дань его людям. Теперь им пришлось выплачивать дань во второй раз.

Позднейший новгородский книжник, автор «Слова о Знамении…», полагал, что именно конфликт в далёком Заволочье стал причиной похода Андрея на Новгород. Но в этом позволительно усомниться. Примечательно, что о столкновении с новгородцами на Двине Суздальская летопись даже не упоминает. После разгрома Киева и бегства оттуда князя Мстислава Изяславича поход на Новгород сделался неизбежным в любом случае. Нанеся поражение отцу новгородского князя Романа, Андрей должен был выбить из Новгорода и его сына. Теперь это не только объяснялось политической или экономической целесообразностью, но становилось делом принципа для суздальского князя.

Андрей действовал так же, как и год назад, когда организовывал поход на Киев. Была создана новая коалиция князей. Сам Андрей и на этот раз остался дома. Позднейший новгородский книжник объяснял это болезнью князя: Андрей, по его словам, «разгневася на Новгород и нача сбирати рать», однако «сам же тогда разболеся» [140] . Но дело конечно же было не в этом, или по крайней мере не только в этом. Мы уже знаем, что Андрей отказался от участия в военных действиях задолго до Новгородского похода.

140

В более поздних версиях «Сказания о Знамении Пресвятой Богородицы» этот сюжет получил развитие. В так называемом «Воспоминании бывшего знамения и чудесе…» (памятнике, представляющем собой переработку «Слова…» и, возможно, написанном знаменитым книжником XV века Пахомием Логофетом) об Андрее сообщается, что «Божиим попущением внезапу болезни на нь наскочивши. И никако же преста, но бе и еще гневом дыхая…». Болезнь князя изображена на одной из миниатюр в рукописи XVII века, иллюстрирующих поход суздальцев на Новгород [См.: Дмитриев Л.А. Житийные повести русского Севера как памятники литературы XIII–XVII вв.: Эволюция жанра легендарно-биографических сказаний. Л., 1973. С. 115 (из «Воспоминания Знамения», по соловецкой рукописи «Минеи новым чудотворцам» 1494 г.), 146 (описание рукописи, иллюстрирующей «Сказание о Знамении»)].

Вновь, как и год назад, он поставил во главе рати сына Мстислава. Действительное командование войсками вновь было поручено воеводе Борису Жирославичу (на этот раз его отчество обозначено в источнике именно так). Состав коалиции, правда, заметно изменился. В походе не приняли участие южнорусские князья. Это объяснялось не только удалённостью их от театра военных действий, но и тем, что на юге началась очередная война за Киев, в которую оказались втянуты сразу несколько князей.

Основу собранного Андреем войска составили ростовские и суздальские дружины [141] . К участию в войне Андрей привлёк и своих младших союзников из Рязани и Мурома. Сами князья Глеб Ростиславич Рязанский и Юрий Владимирович Муромский остались дома, но оба отправили в поход свои полки во главе с сыновьями (к сожалению, в источниках не поименованными). Это соответствовало принятым нормам межкняжеских отношений: если бы Андрей выступил в поход сам, князья обязаны были бы по его требованию последовать за ним; но он ограничился посылкой сына — и они поступили так же. Впрочем, и для рязанцев, и для ратников из Мурома это была война за чужие интересы. А потому особого усердия в ходе военных действий от них было ожидать трудно. «Слово о Знамении Пресвятой Богородицы» называет среди участников похода ещё и переяславцев. Наверное, нельзя исключать того, что князь Глеб Юрьевич послал на помощь старшему брату какую-то часть своих войск. Но помощь эта если и была, то весьма незначительной, ибо Глебу пришлось бороться за Киев с князем Мстиславом Изяславичем, отцом Романа. Зато и Мстислав не имел возможности помочь сыну.

141

О походе объединённой рати на Новгород рассказывают несколько независимых (или почти независимых) друг от друга источников, близких по времени к описываемым событиям. Во-первых, это принадлежащий, вероятно, священнику Герману Вояте новгородский по происхождению рассказ Новгородской Первой летописи старшего извода, слегка дополненный в младшем изводе той же летописи (НПЛ. С.. 33, 221). Во-вторых, антиновгородский по своей направленности и суздальский по происхождению рассказ Лаврентьевской летописи (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 361–362; ПСРЛ. Т. 38. С. 134–135, с некоторыми уточнениями в Радзивиловской и Академической летописях). Наконец, в-третьих, рассказ Ипатьевской летописи. В последнюю бьш включён полностью рассказ из Суздальской летописи, но он наложился на самостоятельное повествование о походе, очевидно, восходящее к летописцу князей Ростиславичей. Это повествование также имеет антиновгородскую направленность, но излагает события с точки зрения смоленских князей. Ряд фактов, приведённых в Ипатьевской летописи, не имеет соответствия в иных источниках. Особая, легендарная версия событий представлена в «Слове о Знамении Пресвятой Богородицы» (см. выше). Помимо прочего, сын Боголюбского назван здесь не Мстиславом, а Романом. Причины появления этого имени прояснены: оно свидетельствует о том, что в «Слове…» или его источнике был использован рассказ Новгородской Первой летописи, где сын Боголюбского не назван по имени, а сразу вслед за ним идёт имя князя Романа Ростиславича: «В то же лето, на зиму, придоша под Новъгород суждальци с Андреевицемь, Роман и Мьстислав с смольняны…» Это было понято так, что Роман — имя Андреевича (см.: Дмитриев Л.А. Житийные повести русского Севера… С. 102). В позднейших летописях эти версии представлены в различных комбинациях и сочетаниях друг с другом. Ничего принципиально нового для понимания хода войны они, как правило, не дают.

Другую половину рати составили полки Ростиславичей и их союзников, которые и прежде в союзе с Андреем вели войну против новгородцев. Летописи называют по именам смоленского князя Романа и его брата Мстислава, которые действовали соответственно со смолянами и торопчанами. Кроме них, в поход на Новгород выступил полоцкий князь Всеслав Василькович (по имени не названный), союзник Ростиславичей, всецело обязанный им своим княжением в Полоцке. Как и смоляне и жители Торопца, полочане жаждали отомстить новгородцам за разорение собственной земли несколькими месяцами раньше. Что же касается Святослава Ростиславича, недавнего хозяина Новгорода, ради возвращения которого на новгородский стол формально и велась эта война, то он также принял участие в походе. Однако дни его оказались сочтены. В Волоке, на пути к Новгороду, то есть в самом начале похода, князь скончался [142] . Тело его было перевезено в Смоленск и с почестями похоронено в соборной церкви Пресвятой Богородицы, усыпальнице смоленских князей. Зная об исходе новгородской кампании, можно, наверное, сказать, что преждевременная кончина князя стала предвестником будущего поражения смоленских и суздальских дружин. Между прочим, с его смертью оказались не вполне ясными цели всего похода. Новым новгородским князем, по логике вещей, должен был стать кто-то из его братьев, но кто именно, нужно было ещё решить. Нужно было ссылаться с Андреем, а для этого требовалось время. Князья продолжали действовать как бы по инерции, и это не могло не сказаться на их настроениях, а значит, и на боеспособности войска.

142

«…Бе бо тогда воюя Новгородскую волость», — проясняет обстоятельства его кончины киевский летописец: ПСРЛ. Т. 2. Стб. 550. Здесь же читается похвала князю Святославу Ростиславичу, вполне трафаретная по содержанию.

Хотя общее число князей, участвовавших в Новгородской войне, было меньше, чем в прошлогоднем походе на Киев, всё равно объединённая рать казалась громадной, неисчислимой. «И толико бысть множьство вой, яко и числа нетуть!» — восклицал киевский летописец. А новгородский книжник, современник событий, писал, что против его города выступила «вся земля просто Русьская», собранная Андреем. (Отметим, что словами «Русская земля» обозначена здесь не Южная, или Киевская, Русь, как это бывало раньше, а Русь Северо-Восточная.) Впоследствии в Новгороде прочно утвердилось мнение, будто в тот год против них собрались 72 князя — цифра поистине эпическая и, разумеется, весьма далёкая от действительности. Что же касается самих новгородцев, то они могли рассчитывать лишь на собственные силы. Изначально их шансы на успех казались ничтожными. (Новгородцы же, «слышавши ту силу велику, на них грядущю, и в скорби быша велици, и в сетовании мнозе…» — писал впоследствии автор «Слова о Знамении…».) Но, как это часто бывает в истории, события пошли совсем не по тому сценарию, какой можно было бы ожидать.

Поход начался в феврале 1170 года. И суздальские, и смоленские полки действовали на Новгородчине с той же жестокостью, что отличала их и раньше, под Киевом и в самом Киеве. «…И пришедше в землю их, много зла створиша, — не скрывает суздальский летописец, очевидно, ставивший жестокость в отношении новгородцев в заслугу своим воям, — сёла вся взяша и пожгоша и люди по сёлам исекоша, а жёны и дети, именья и скот поимаша». И на этот раз суздальских и смоленских князей, участников похода, ничуть не остановило то обстоятельство, что начался Великий пост — время молитвы и смирения, а не озлобления и кровопролития. Новгородцев предстояло примерно наказать за самоуправство, за отказ выполнять требования князя Андрея, и это пересиливало остальные соображения. Но и новгородцы были преисполнены решимости дать отпор врагу. Требования, с которыми Андрей обратился к жителям города, включали в себя изгнание князя Романа Мстиславича и отнятие посадничества у Якуна, а может быть, и расправу с ним. Но не тут-то было. «Новгородцы же сташа твердо о князи Романе о Мьстиславлици, о Изяславли внуце, и о посаднике о Якуне…» — сообщает новгородский летописец. И далее: «…И устроиша острог около города». По-видимому, время для того, чтобы подготовиться к обороне, у новгородцев имелось, и работы были проведены заранее.

^{Карта 5. План Новгорода (по Б.А. Колчину).}

^{Цифрами на плане обозначены: 1 — Софийский собор; 2 — церковь Рождества Богородицы в Десятинном монастыре; 3 — церковь Спаса на Ильине улице; 4 — Знаменский собор} 

Заблаговременно же были увезены или уничтожены все запасы продовольствия, которыми могли воспользоваться враги. Осаждать город предстояло в очень тяжёлых условиях — во-первых, зимой, а во-вторых, при почти полном отсутствии хлеба и кормов для коней.

Объединённая рать подступила к городу 22 февраля, в первое воскресенье Великого поста («в неделю на Събор», как определяет этот день автор Новгородской летописи). Суздальские и смоленские полки расположились не у самого города, но в некотором отдалении от него. Как водится, начались переговоры, съезды послов с обеих сторон. Переговоры продолжались в течение трёх дней, но ничем так и не завершились. Штурм города сделался неизбежным.

Решающее сражение под стенами построенного новгородцами острога пришлось на среду 25 февраля. Место главного удара рати Андрея Боголюбского нам известно: основные события развернулись там, где впоследствии новгородцами будет выстроен монастырь Рождества Богородицы «на Десятине». Остатки этого монастыря существуют и поныне в Людине «конце» на Софийской стороне Новгорода (нынешняя Десятинная улица). Основан монастырь был только в 1327 году, а прежде здесь, по всей вероятности, проходила граница городской территории, которую новгородцы и окружили временными стенами^{287}. «А новгородьци вси бяху за острогом, не можаху бо противу их стати, нъ токмо плакахуся, кождо себе видяще погыбель свою», — продолжает нагнетать чувство безысходности автор «Слова о Знамении…». По его словам, суздальцы разделили между собой улицы Новгорода — каждому из отрядов должна была достаться заранее определённая часть добычи. В действительности, однако, плач и сетования не помешали новгородцам изготовиться к битве. «…И бьяхуться крепко с города», — констатировал суздальский летописец, автор рассказа о новгородской осаде.

В течение всего дня инициатива переходила то на одну, то на другую сторону. В смоленской рати особенно отличился князь Мстислав Ростиславич, недаром прозванный Храбрым. Ему удалось прорваться внутрь городских укреплений, однако развить успех смолянам не удалось; не поддержали их и суздальские полки. «…И приходяще полки, бьяхуся крепко у города; Мьстислав же бе въеха в ворота и, побод (проткнув, поразив. — А. К.) мужей неколько, возворотися опять к своим», — сообщает киевский летописец, в рассказе которого сохранились фрагменты придворной летописи смоленских Ростиславичей [143] .

143

Нередко считается, что речь идёт о подвигах сына Боголюбского Мстислава (см., напр.: Воронин Н.Н. Андрей Боголюбский. С. 157). Но это, по-видимому, неверно. Как уже говорилось, в рассказе Ипатьевской летописи отразились фрагменты летописания князей Ростиславичей. Соответственно, упомянутый Мстислав должен быть отождествлён с торопецким князем, имя которого вместе с именем его брата Романа названо в летописном рассказе первым. В Лаврентьевской летописи упоминания о подвигах Мстислава нет.

Перелом в битве наступил к вечеру. «…И бишася в[е]сь день, и к вечеру победи я князь Роман с новгородьци силою крестьною, и Святою Богородицею, и молитвами благовернаго владыкы Илие месяца феураря в 25 [день], на святого епископа Тарасия», — читаем в Новгородской Первой летописи. Суздальский летописец также не смог скрыть масштаб постигшей его войско катастрофы: «…И многы избиша от наших, и не успевше ничтоже городу их». О причинах этой катастрофы трудно сказать что-либо определённое. Мужество ли новгородцев или ещё и раздор в рядах наступавших, какие-то противоречия между суздальцами и смолянами были тому виной, но войско Боголюбского бежало в панике. Автор Ипатьевской летописи объяснял случившееся мором, внезапно вспыхнувшим в рядах Андреевой рати: «Бысть же мор велик в конех и в полкох, и не успеша ничтоже городу их» [144] . Подобное действительно встречалось в военной истории средневековой Руси. Но объяснять всё мором и эпидемиями было бы неправильно. Мы ещё убедимся в том, что внезапная паника, поспешное отступление с поля боя при подавляющем численном превосходстве будут отличительной чертой не одного похода, организованного Андреем Боголюбским в последние годы жизни. Всё же, наверное, трудно ожидать, что войско — в отсутствие своего предводителя — способно непоколебимо выполнять его волю и стоять насмерть. Однажды у Андрея получилось добиться успеха в большой войне, лично не участвуя в ней. Но тогда, у Киева, он встретился далеко не с таким сильным сопротивлением. Новгородцы же сражались и более умело, и более отчаянно [145] .

144

То же и в летописях XV в., в частности Ермолинской, Львовской, где вообще ничего не говорится о сражении под Новгородом, но сказано лишь, что князья «не успевше граду ничто же, но язву приимше, възратишася» (ПСРЛ. Т. 23. С. 48; ПСРЛ. Т. 20. С. 126; и др.).

145

Особая версия Новгородской войны, как всегда, приведена у Татищева. По утверждению историка XVIII века, причиной войны стало избиение суздальских «данщиков» на Двине. Узнав об этом, Андрей «вельми оскорбился» и потребовал выдачи Данислава с сообщниками. Новгородцы отказались, «говоря, что князю не надлежало в их области… дань брать и впредь бы не посылал, грозя таким же мсчением». Начав войну, суздальские войска захватили и сожгли Великие Луки и Торжок и, переловив новгородских послов, сослали их в заточение в Смоленск. По пути к Новгороду союзники разбили двух новгородских воевод в сражениях у Русы и на реке Мете близ Новгорода. Причиной поражения суздальской рати Татищев называет жестокий голод, «а к тому новгородцы все жита и скот из ближних мест обрали во град и в дальние места отвезли». О разгроме суздальской рати здесь нет ни слова; сказано лишь, что князья, видя невозможность взять город, принуждены бьии снять осаду и возвратиться назад [Татищев. Т. 3. С. 94].