Андрей Боголюбский

Бегство Святослава из Новгорода датируется «Семёновым днём», то есть 1 сентября. Новгородцы решили обратиться в Киев, к князю Мстиславу, и просить у него сына на княжение; правда, сразу у них это не получилось. Святослав же отправился из Торопца к верховьям Волги и оттуда запросил о помощи князя Андрея Юрьевича — напомню, союзника его отца. Андрей, очевидно, считал себя гарантом договора, по которому Святослав сидел в Новгороде. Кроме того, он должен был опасаться перехода Новгорода под контроль Мстислава, то есть объединения в одних руках Киева и Новгорода. А потому суздальский князь поспешил предоставить Святославу военную помощь. Той же осенью Святослав с Андреевым войском «пожже Новый Торг (нынешний Торжок. — А. К.)… и много пакости творяше домом их, и сёла их потрати (разорил. — А. К.)». Новоторжцы, не желая покоряться Святославу Ростиславичу, ушли к Новгороду. В свою очередь, смоленский князь Роман Ростиславич с братом Мстиславом начали наступление на Новгород с юго-запада, со стороны Смоленска. Князья сожгли Луки; лучане же, «устерегошася», разбежались: одни к Новгороду, а другие к Пскову.

Так возник союз Андрея со смоленскими Ростиславичами, которых тогда поддерживали ещё и полоцкие князья: «И съложишася на Новъгород Андрей с смолняны и с полочаны… а Святослава силою местяще (насильно возвращая, испомещая. — А. К.) в город». Летописец приводит слова Андрея и его смоленских союзников, обращенные к новгородцам: «Нету вам князя иного, разве (кроме. — А. К.) Святослава». Это нечто новое в поведении Андрея Боголюбского. Он и прежде бывал крут со своими противниками; но раньше он хотя бы вступал с ними в обсуждение той или иной кандидатуры (как это было зимой 1159/60 года на переговорах с теми же новгородцами), теперь же просто объявлял свою волю и настаивал на её безусловном выполнении.

Новгород был блокирован почти полностью. Одной из главных задач князей было не пропустить новгородских послов в Киев, к Мстиславу: «..и пути заяша (заняли. — А. К.), и слы (послов. — А. К.) изымаша новгородьскыя везде, вести не дадуще Кыеву к Мстиславу». Но одной из новгородских посольских «дружин» всё-таки удалось прорваться к Киеву. И Мстислав охотно поддержал новгородцев, пообещав отправить к ним на княжение своего юного сына Романа — правда, не сразу, но позднее.

В Новгороде начались волнения и мятежи. Выявляли сторонников Святослава, в числе которых оказались люди видные, пользовавшиеся всеобщим уважением, — посадник Захария, известный воевода Неревин и «бирич» (глашатай) Незда. Но прежние заслуги были теперь не в счёт. Расправа оказалась короткой: всех троих убили как изменников, «творящих перевет» — то есть вступающих в тайные сношения со ставшим ненавистным Святославом.

До открытого сражения всё же не дошло. Святослав с суздальским полком, а также с братьями «и с смолняны и с полочаны» двинулся к Новгороду и остановился у Русы (или Старой Руссы, как её позднее будут называть). Новгородцы выступили им навстречу. Возглавлял их рать Якун, ставший посадником после казни Захарии [115] . Однако полки Святослава Ростиславича повернули обратно: «…недошедъше, воротишася: не успеша бо ничтоже». Скорее всего, суздальцы и смоляне попросту не решились вступать в прямое столкновение с противником. Так, не в пользу Андрея, закончился первый раунд его вооружённого противостояния с новгородцами.

115

Как полагает В.Л. Янин, этого Якуна не следует отождествлять с прежним новгородским посадником, носившим то же имя, — Якуном Мирославичем (Янин В.Л. Новгородские посадники. 2-е изд. М., 2003. С. 146–147; отмечается, что в списке новгородских посадников они показаны отдельно друг от друга). Иначе считает А.А. Гиппиус, согласно которому политическая карьера Якуна продолжалась очень долго — 40 лет (Гиппиус А.А. Пётр и Якша: К идентификации персонажей новгородских берестяных грамот XII в. // Новгородский исторический сборник. Вып. 9 (19). СПб., 2003. С. 68–69, прим. 6). В некоторых позднейших источниках этот второй Якун называется Андреевичем (ПСРЛ. Т. 9. С. 242; Степенная книга. Т. 1.С. 468).

Очевидно, уже тогда Ростиславичи согласились признать Андрея «в место отца», и это стало одним из условий договора между ними. Для такого признания имелись все основания: Андрей был союзником их покойного родителя, причём союзником, ни разу не нарушившим крестное целование; кроме того, он приходился братьям двоюродным дядей. Когда-то отец Ростиславичей точно так же согласился признать «в отца место» своего родного дядю, Юрия Долгорукого. Сыновья Ростислава должны были последовать его примеру.

В течение зимы и в начале весны 1168 года никаких особых событий ни в Новгороде, ни вокруг него не заметно. Ну а 14 апреля, в третью неделю по Пасхе — Неделю жён-мироносиц, в Новгород вступил князь Роман Мстиславич, старший сын киевского князя Мстислава Изяславича. Более чем полугодовое пребывание новгородцев без князя завершилось. «И рады быша новгородци своему хотению», — свидетельствует летописец. Вокняжение Романа означало, что Мстислав открыто пренебрёг правами своих двоюродных братьев Ростиславичей и фактически объявил о готовности начать войну и с ними, и с их покровителем Андреем Суздальским. Очевидно, киевский князь полагал, что сил для этого у него достаточно. Но к тому времени на юге произошло много событий, и они серьёзно изменили расстановку сил между князьями.

* * *

Той же весной 1168 года, в марте, князь Мстислав Изяславич одержал самую громкую из своих побед — над половцами. Надо сказать, что ко времени его вокняжения в Киеве половецкая проблема оказалась наиболее острой и прежде других требующей решения.

«…Уведали половцы, что князья не в любви живут», — сообщал киевский летописец под предыдущим, 1166/67 годом^{249}. Собственно, ничего нового для себя половцы не «уведали»: их нападения на Русь практически не прекращались, и междоусобные брани князей лишь подстёгивали их к новым набегам, но отнюдь не служили тому главной или тем более единственной причиной. Проще всего половцам было нападать на купцов — «гречников» и «залозников», возвращавшихся с товарами в Киев; нападения эти случались осенью у знаменитых днепровских порогов, где некогда русские подвергались нападениям ещё печенегов. («Гречники» — купцы, торговавшие по «Греческому» пути, то есть ездившие в Константинополь; «залозники» — соответственно, по «Залозному», ведущему к Азовскому и Чёрному морям и далее в страны Востока. Был ещё и сухопутный «Соляной» путь — в Крым, также проходивший через пороги.) Когда-то пути эти прервались и перестали функционировать, затем возобновились. В предшествующие десятилетия половцы, как правило, пропускали караваны, не желая ссориться с русскими князьями и получая за это немалое вознаграждение. Теперь ситуация изменилась снова. Но значительная часть товаров, которыми торговали купцы, принадлежала князьям. Соответственно, они и получали основную выгоду от этой торговли — и нападения половцев напрямую затрагивали их экономические интересы. Мы помним, что ещё Ростислав Киевский собирал значительное войско против половцев. Но он ограничился тем, что простоял у Канева, обеспечивая прохождение купеческих караванов. Мстислав же решил действовать иначе, избрав для себя наступательную, а не оборонительную тактику.

«Вложи Бог в сердце Мстиславу Изяславичю мысль благу о Руской земли, занеже ей хотяще добра всим сердцем» — этими словами автор Киевской летописи открывает статью 6678 (1168/69) года^{250}. (Заметим, что в Лаврентьевской летописи о походе Мстислава Изяславича на половцев нет ни слова.) Мстислав обратился к своим родичам — русским князьям — с пламенной речью, призывая их «пожалеть» о Русской земле, о своей «отчине» и «дедине», разоряемой «на всяко лето» проклятыми кочевниками, «переступающими» данную ими «роту». В словах его заметны те выражения и обороты, которые позднее мы встретим в «Слове о полку Игореве»:

— А уже у нас и Гречьский путь изъотимають, и Солоный, и Залозный! — восклицал он. — А лепо ны было, братья, възряче на Божию помочь и на молитву Святое Богородици, поискать отець и дед своих пути и своей чести!

«И угодна бысть речь его преже Богу, и всее братье, и мужем их», — сообщает летописец. Из ответных слов, с которыми братья обратились к Мстиславу, видно, что поход против половцев мыслился ими как общехристианское дело, подобное тогдашним Крестовым походам западных рыцарей и византийских воинов в Святую Землю (и, добавим, походу князя Андрея против болгар):

— Бог ти, брате, помози в том, оже ти Бог вложил таку мысль в сердце. А нам дай Бог за крестьяны и за Рускую землю головы своя сложити и к мучеником причтеном быти!

Мстислав собрал значительное войско. Помимо его родных братьев Ярослава и Ярополка и двоюродного Рюрика Ростиславича (Давыд, сославшись на нездоровье, в походе участвовать отказался, прислав свой полк), на его зов откликнулись все черниговские князья «Ольгова племени», а ещё Мстислав Городенский, Святополк Юрьевич (сын бывшего туровского князя Юрия Ярославича) и брат Андрея Глеб Переяславский со своим полком. Примечательно, что вместе с Глебом в поход выступил его младший брат Михалко, некогда изгнанный Андреем из своей земли, — это его первое упоминание в связи с южнорусскими событиями, в которых он будет принимать самое деятельное участие. «И иные многие, возрев на Божию помощь и на силу честного креста и на молитву Святой Богородицы… выступили из Киева».

Объединённое войско двинулось в путь 2 марта. Правда, начало вышло не слишком удачным: уже в пути, за Каневом, Мстислав узнал о том, что в жестокий недуг впал его брат Ярополк; он умер 7 марта, и, по повелению Мстислава, его тело перевезли в Киев и похоронили в «отнем» для всех Мстиславичей Фёдоровском монастыре. Между тем от некоего «кощея» (пленника) половцам стало известно о приближении громадной русской рати. Они бросили свои зимовья, оставляя там жён и детей. Князья устремились к оставленным половцами «вежам» на Угле (Орели) и Самаре — левых притоках Днепра, и далее к какому-то Чёрному лесу (предположительно, на правом берегу Северского Донца, напротив устья его притока Оскола)^{251}, где и «притиснувше» половцев к лесу. Часть половцев была перебита, «а ины руками изоимаша»; некоторым же удалось бежать за Оскол, и в преследование за ними бросились торки. Победа была полная: «…и толико взяша полона множьство, якоже всим руским воем наполнитися до изообилья и колодникы, и чагами (рабынями. — А. К.), и детми их, и челядью, и скоты, и конми; хрестьяны же отполонивша, пустиша на свободу всих (то есть освободили из половецкого плена всех христиан. — А. К.)». Продолжать поход дальше князья не стали и повернули назад. Во всех русских полках убитыми насчитали всего двух воинов, ещё один попал в плен. Князья вернулись домой «с радостью великою» в самый день Пасхи, 31 марта; «и бысть людем двоя радость: и Въскресение Господне, и князь своих възвращение с победою…». Наверное, после таких вот успешных походов, когда на Русь привозились «красные девки половецкие, а с ними злато, и паволоки, и драгие оксамиты», можно было «всякими узорочьи половецкими» «мосты мостити» по болотам и грязям, и «чага» (рабыня) шла «по ногате, а кощей по резане», то есть, по-нашему, за сущие копейки, — так выразится позднее и в связи с другими, но похожими событиями автор «Слова о полку Игореве»^{252}. (Ногатой в древней Руси называли арабский дирхем, ¹/₂₀ гривны, а резаной — её обрезок, ¹/₅₀ гривны.)