Андрей Капица. Колумб XX века

Погода у нас дивная — снег, яркое солнце, синее небо и по утрам сапфировый Амурский залив. Он с краев понемножку замерзает, но мало, ведь холоднее –10° у нас не было, а днем около нуля! Работается мне неплохо, но рано строить какие бы то ни было прогнозы, так как я вроде модельера в заштатном ателье — и материалы все серенькие, и заказчики кривобокие. Но ничего!

13/ХII. Продолжаю письмо. Сегодня Андрей был первый раз на работе, вернулся в 19.30, немного поел, попросил включить пластинку с Шаляпиным и тут же уснул. Так и сидит под музыку. Он еще не вполне оправился, мы твердо решили отдохнуть в то же время, что и Вы. Завтра буду показывать плоды своих мебельных трудов здешнему начальству. Я не волнуюсь, но, конечно, очень интересно, что получится».

В. А. Дергачев вспоминает: «Накануне Нового 1972 года в фойе института было вывешено объявление:

В ночь с 31.12.71 на 01.01.72

Впервые на Дальнем Востоке —

Впервые в Институте —

академический

географический

Новогодний БАЛ

с участием геоГРАФОВ и

геоГРАФИНЬ,

а также многочисленных гостей.

Съезд приглашенных к 22.00 по местному времени.

Окончание бала в 24.00 по московскому времени» [245] .

245

Дергачев В. А. Дальний Восток. Владивосток. ТИГ. / dergachev.ru/Landscapes-of-life/Far-East/02.html

Железный поток

А тем временем в ДВНЦ и Институт географии начали приезжать специалисты «с материка», как на Дальнем Востоке называют всю остальную часть нашей страны.

Данила Дмитриевич Бадюков, специалист по морским берегам, доцент кафедры Рационального природопользования географического факультета МГУ, вспоминал: «Чтобы в будущем избежать всяких там партийных нюансов, Андрей Петрович начал подбирать себе команду. И подобрал, насколько я знаю, неплохую. Хотя, конечно, по разным причинам некоторые люди „отвалились“».

Рассказывает Юрий Петрович Баденков, доктор географических наук, ведущий научный сотрудник Института географии РАН: «Я по образованию геолог, заканчивал Ленинградский университет, а до этого учился в Московском, а потом десять лет проработал в Университете дружбы народов (им. Патриса Лумумбы. — Прим. авт.), прямо со дня его основания. В нем были инженерный факультет и кафедра геологии. Но я там не преподавал, а работал в секторе научно-исследовательских работ, где мы разрабатывали новые методы поисков полезных ископаемых в Средней Азии, в Узбекистане. Я тогда только защитил кандидатскую диссертацию и был на перепутье. Меня уже пригласили преподавать в Нигерию, но мой английский язык, хотя и был, но совершенно никудышный. В общем, идея как-то сама собой изживала себя в Лумумбе, и я уже посматривал по сторонам, как и что. И вдруг загорелся всякими морскими исследованиями! Несколько книг прочитал.

Шел 1970-й год. А моя сестра, которая старше меня, в свое время училась вместе с дочкой академика Энгельгардта — Алиной Энгельгардт, у которой была дача на Николиной Горе, где и дача Капицы. Они были с Андреем одногодки и близкие друзья. И слово за слово: моя сестра переговорила с Алиной, Алина рассказала Андрею, что вот есть такой-сякой, который чего-то там хочет, и вдруг раздался телефонный звонок: Андрей Петрович пригласил меня не куда-нибудь, а сразу на собеседование в старое здание Президиума Академии наук СССР на Ленинском проспекте, 14. Когда туда заходите, справа знаменитый кабинет, его тогда занимал Алексей Павлович Виноградов, академик-геохимик и вице-президент АН СССР. Если не ошибаюсь, его все „папочка“ звали, и он отдал Андрею Петровичу на время формирования ДВНЦ свой кабинет. Там и состоялась наша с ним первая встреча, мы поговорили, сразу возник абсолютный контакт, и Андрей Петрович мне сказал: „Если действительно интересуетесь, есть два варианта: или вы там пойдете классически в Геологический институт Дальневосточного филиала академии, или я создаю новый Тихоокеанский институт географии“. Я только услышал „тихоокеанский“, как сказал: „Да, конечно!“ Тем более что я уже работал в области геологии, что позволяло мне легко переходить в геохимию ландшафтов…

Приехал, познакомился, пообщался с людьми, у него был такой помощник Андрей Аракчеев, а еще знаменитый Илья Шаевич Блиндерман из Комплексной Восточной экспедиции — „министр финансов“. И тем же летом, в июле или августе, я окончательно перебрался во Владивосток. У меня был, по-моему, пятый номер институтского удостоверения. И сразу Капица организовал рекогносцировку…

Я был тут же включен в состав КВЭ. Помню общий сбор в Хабаровске, шли какие-то семинары, а потом мы совершили совершенно фантастическую поездку по Дальнему Востоку. Начав с Чукотки, потом разъехались — кто поехал по Приморью, а я выбрал Сахалин, и мы с Костей Тихоцким объездили всю его южную часть вдоль Татарского пролива, а потом полетели на Камчатку, на Камчатке все встретились, и заключительный семинар у нас проходил на теплоходе по пути из Петропавловска-Камчатского во Владивосток. С нами была знаменитая владивостокская географиня Вера Васильевна Никольская, и для меня это было серьезное введение в географическую науку. Как геологу мне эта поездка дала очень много. Тем более, какая зажигательная тема была поставлена: прогноз на 2000-й год! Это было абсолютно новое.

Я очень благодарен Андрею Петровичу за то, что он был абсолютно решителен! Не очень хорошо меня зная, хотя, конечно, наверняка навел обо мне какие-то справки, сразу бросил меня в дело. Но поначалу пригласил меня не на должность заведующего, а старшим научным сотрудником. Но и этого мне было более чем достаточно!»

Ю. Г. Пузаченко рассказывал: «Позвонил мне Сергин — это уже Дальний Восток организовался, а СергИн (ударение на „и“) был замом по науке у Андрея Петровича в ТИГе. И вот он мне звонит: „Андрей Петрович меня просил с вами поговорить, не хотите ли пойти в Тихоокеанский институт географии на должность заведующего лабораторией, которую сами же создадите?“ А я ему: „Да нет, как-то я вроде об этом не думал, как-то я не того в этом плане…“ И пошел к Ковде (Владимир Абрамович Ковда — доктор геолого-минералогических наук, член-корреспондент АН СССР, профессор МГУ, директор Института агрохимии и почвоведения АН СССР в Пущине, автор учения об опустынивании и засолении почв. — Прим. авт.). А там очередь — я у него пять часов просидел! Ждал. И так и не дождался, чтобы он меня принял. Я плюнул и ушел! И уже мне было деваться некуда — там еще кое-какие события у меня случились, поэтому я звоню или Сергину, или Андрею Петровичу, уже не помню кому, что, в общем, я согласен. Тот сразу: „Приезжайте, осмотритесь!“ И мы поехали вместе с Алешкой Армандом. Потому что Андрей Петрович очень ублажал Арманда (Алексей Давидович Арманд — доктор географических наук, лауреат премии имени А. А. Григорьева, занимался геоморфологией и четвертичной геологией Хибин, автор теории „живой Земли“. — Прим. авт.), чтобы он перешел туда. Мы вместе с ним поехали для знакомства с местом и делом. Они всё оплатили — мы съездили, посмотрели. Алешка не согласился, ну а я решил, что можно, как говорится, попробовать себя. Плюс ко всему квартиру бронировали в Москве. А когда, скажем, уезжали в Новосибирск или в Пущино, в Иркутск — то квартиру не бронировали: уехал, и хана! А здесь Андрей Петрович добился бронирования квартир, что было очень сложно по тем временам, что для всех, кто едет в ДВНЦ на Дальний Восток, москвичей и так далее, квартиру бронируют!

Хотя, честно скажу, я не собирался на всю жизнь оставаться на Дальнем Востоке, потому что я москвич в пятом поколении, и мне мой Барановский переулок дороже всего. И Якиманка, где я родился и вырос. Я, может быть, мечтал о новых местах, об океане, о Дальнем Востоке, я о нем думал, временно допускал, но если бы квартиру не бронировали, не поехал. Двинулся бы куда-нибудь дальше. Ну, а так вроде ничего не теряешь — всегда можно, как говорится, „скинуться“. Туда я полетел со своей собакой, лайка у меня была. Ну, я ж не могу без собаки! Тогда было просто: летишь, а она под сиденьем спит. Билет на нее, как за багаж по ее весу, и справка, что она привита, — всё.

Так или иначе, я летел через Иркутск и заехал к ребятам, встретил меня Виктор Борисович Сочава, спросил: „А почему не к нам?“ — „Да, — говорю, — я уж подрядился, Виктор Борисыч, никак не получится“. — „А может, передумаете?“ И вот, прилетаю. В закрытом городе Владивостоке тогда ничего не было! Колбасы вообще в жизни никто не видел!!! Продавали только цыплят, которые сами подохли. И даже на рудниках — я знаю, я там работал: ни в Кавалерово, ни в Дальнегорске! Где-то год, лаборатории у меня еще не было, я жил в институте и спал на столе с собакой.

Президиум ДВНЦ находился в самом центре Владивостока, на Ленинской улице (ныне Светланская. — Прим. авт.), рядом с Гидрографической службой. И там же у ТИГа было помещение на первом этаже. Вот первое время я жил там. А как-то раз, по какой-то причине, деталей не помню, — ночевал у Капицы дома. Правда, без собаки — по-моему, откуда-то приехал. Я же там все время туда-сюда ездил! И познакомился с его семьей и женой — Евгенией Александровной. И сразу обратил внимание на то, что она его держала в ежовых рукавицах — накладывала ему на тарелку ма-а-аленькую порцию, чтоб он не толстел. А поесть Андрей Петрович очень любил!

Тогда еще к нему пришел тоже какой-то ученый, кто — не знаю, и Андрей Петрович ему с такой гордостью говорит: „Вот, молодой доктор приехал к нам работать!“ А тот: „Ох, и откуда только берете? Это ж надо уметь!“

А когда дочки улеглись спать, Андрей Петрович нам тихонечко завел Высоцкого — только шепотом, чтобы девочки не слышали, — „Баньку“. Эта песня была у него любимой и словно предсказывала ситуацию, в какую он и мы вместе с ним скоро попадем на Дальнем Востоке: „Протопи ты мне баньку по-белому, я от белого света отвык!“