Андрей Кончаловский. Никто не знает...

10

Особо хочется сказать о хрупкой супруге Сурикова. Ее ранняя кончина так обездолила

художника потому, может быть, что она всеми силами пыталась упрочить домашний очаг,

навсегда утративший после нее свою остойчивость.

Елизавета Августовна, одна из двух дочерей супругов Шаре, выросла в культурной среде.

Клиентами торговой конторы ее отца были и известные писатели, литераторы, другие

представители петербургской интеллигенции. Прибыли эта коммерция приносила немного, но в

доме всегда было оживление. У матери Елизаветы был свой обширный круг знакомых и

родственников. Сестры Лиза и Софья получили строгое воспитание, посещали католическую

церковь Св. Екатерины на Невском проспекте, где слушали чудный орган.

Внимал органным звукам и Суриков. Там, по рассказам дочери живописца Ольги

Васильевны, и состоялось его знакомство с будущей женой.

Прабабка Андрея Кончаловского была, по описанию Ольги, «очень красива, с бледным

лицом, лучистыми темными глазами, большой темной косой». У нее был кроткий характер,

столь непохожий на буйный нрав гениального сибиряка. Елизавета Августовна «умела дом

сделать таким приятным и уютным. Все у нее было красиво, она создала прекрасную семью.

Все было сделано, чтобы работать мужу было удобно и легко». И сама Ольга Васильевна

переняла, вероятно, эту черту материнского характера — оберегать семью и супруга. Может

быть, даже и в наследство передала уже своей дочери — Наталье Кончаловской, матери Андрея.

Ольга Васильевна родилась в Москве, в небольшой квартирке на Плющихе в сентябре

1878 года. В следующем году появился у Сурикова и сын, но вскоре умер. В сентябре 1880

родилась вторая дочь — Елена.

Сестра Ольги Елена в воспоминаниях ее родных предстает человеком своеобычным. Она

закончила исторический факультет Высших женских курсов, преподавала историю, принимала

участие как режиссер и исполнитель в самодеятельных театральных постановках. Женская

судьба ее не сложилась. Она продолжала жить с отцом. «Не зная, куда истратить свою энергию,

она бросалась то в филантропию, то в эстетику и обожала стихи Волошина», — рассказывала

Наталья Петровна Кончаловская о тетке.

Андрей, характеризуя прадеда как большого женолюбца, полагая, что «излишества по этой

части, скорее всего, и поспособствовали его смерти», вспоминает и свою двоюродную бабку.

Эта «сумасбродная старуха» «всю жизнь… прожила и так и померла старой девой. От жадности

она не позволяла Сурикову жениться. Предпочитала женитьбе его романы с дамами, боялась,

что жена присвоит себе все его деньги…»

Не было в семье художника, несмотря на усилия жены, тиши, глади и божьей благодати.

Ранняя смерть сына… А в год появления на свет младшей дочери Сурикова настигла болезнь

легких, чуть для него самого не закончившаяся смертью. В то же время под поверхностью его

семейной жизни бродили стихии невероятной, по выражению дочери Ольги, горячности,

которую жена пыталась сдерживать, умерять.

Смиряемая несмиренность проникала в живопись. «Я когда «Стрельцов» писал,

ужаснейшие сны видел: каждую ночь во сне казни видел… У меня в картине крови не

изображено, и казнь еще не начиналась. А я ведь все это — и кровь, и казни — в себе

переживал… Торжественность последних минут мне хотелось передать, а совсем не казни…»

Сурикова упрекали в неопределенности авторской позиции: на чьей стороне живописец,

изображая историческое событие, Петра или стрельцов? Пафос же художника заключался в

сострадании, в сочувствии Семье, оказавшейся в эпицентре катаклизмов эпохи становления

российской государственности. Вот отчего, вероятно, такое место занимают здесь женские

образы. В их веренице прочитывается история русской женщины от младенчества до старости,

куда художник вписывает и родное, семейное. Дочь художника портретирована в образе

плачущей на переднем плане, в центре композиции «Стрельцов» девочки…

Продолжая тему, вспомним «Меншикова в Березове» (1883). Да, перед нами драма

исторического лица, знаменитого петровского выдвиженца из простолюдинов. Но это и

исповедь художника по мотивам собственного гнезда.

Известно, что на картине в образе Марии, старшей дочери знаменитого изгнанника,

изображена жена Василия Ивановича. Уже неизлечимо больная, Мария единственная в этом

групповом портрете обращена к зрителю в фас, кажется, глаза в глаза. Бледное лицо, темные

Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»

11

круги под приопущенными очами. Смертная печать. Такое не придумаешь…

Замысел картины отчетливо проступил на даче в деревне Перерва под Москвой. Семья

Суриковых снимала там половину крестьянской избы без печи, с низким потолком и

крошечными окнами. Стояла холодная дождливая осень. Семья зябла, кутаясь в платки и

шубы…

«…Отец уехал в город и вернулся. Огонь не был зажжен, мать нам читала. Отец стал

вспоминать, что такое было в истории, что семья могла вот так сидеть…»

Было в Истории… Но это и их, Суриковых, семья сидела, может быть, в предчувствии, в

ожидании своей судьбы.

Елизавета Шаре скончается в апреле 1888 года. А двумя месяцами ранее художник

показывает на 16-й Передвижной выставке портрет десятилетней Ольги Суриковой («Портрет

дочери»).

Девочка в ярко-красном платье в горошек стоит, тесно прислонившись к гладко-белой

печи и крепко прижимая к себе куклу, будто стремясь уберечь тепло домашнего очага. «…

Дивный портрет! — напишет гораздо позднее Наталья Кончаловская. — В нем вся прелесть и