Ангел в темноте (сборник)
Шрифт:
– Я могу сейчас навестить Марину?
Ольга посмотрела на часы над дверью кабинета:
– Сейчас тихий час.
– Я ждать не могу, у меня времени мало. Время для меня теперь, знаете ли, как никогда, – деньги.
Ольга Николаевна кивнула, понимая, что Геннадий не просто остался при своем мнении – он настроен на решительные действия. Что ж, это его отцовское право. Неизвестно, в какие двери кинулась бы стучать она, Ольга, если бы…
– Если она не спит, конечно, зайдите. Вы ведь никого не побеспокоите: кроме нее, там никого нет.
Все-таки проскользнуло в интонации какое-то
– У Марины непростой характер, Ольга Николаевна. Она всегда выбирала, с кем быть, сама. Ей сейчас трудно, наверное, не время менять ее привычки.
– Знаете, изоляция, даже добровольная, в ее состоянии – не самое лучшее. Ей бы отвлекаться чаще на что-то, просто с кем-то болтать…
– Маринка не болтушка. Она…
Геннадий улыбнулся неожиданно милой, обезоруживающей улыбкой. Улыбнулся так нежно, будто дочка оказалась рядом. Сразу стало видно, что он очень любит дочь и по-настоящему страдает.
– Она – философ.
Ольга невольно улыбнулась в ответ, вспомнив серьезную девочку, умеющую так четко формулировать свои мысли. И не стала рассказывать отцу, какие «философские» вопросы задает его Марина.
– Пойду.
– До свидания, Геннадий Степанович.
Дверь за Геной закрылась.
Ольга задумчиво повторила:
– До скорого свидания…
Утром Ольга, стараясь производить как можно меньше шума, причесывалась возле зеркала, когда из соседней комнаты послышался заспанный голос дочери:
– Мама, я сегодня к папе поеду.
– Он сам к нам собирался в субботу приехать: бабушка яблок из деревни передала… – откликнулась Ольга и заглянула к дочери.
Наташка потягивалась, но вставать, по всему видать, не собиралась.
– Вставай, Наташка, стройся, сейчас ЦУ на день буду давать.
Ну, конечно, так и встанет Наталья по команде: перевернулась на живот, змейкой переползла на другой край кровати, чтобы было видно сквозь открытую дверь, как мать причесывается:
– Папа звонил? А я где была?
Ольга в тон дочери повторила:
– А ты где была?
Наташа засмеялась. И надо же – вышла все-таки из своей кельи в пижаме, завязанной узлом на загорелом животе, начала расплетать растрепанную за ночь косу:
– Мам, в школу через две недели, дай хоть последние деньки как следует догулять, чтобы не жалеть, что лето кончилось.
И стала приплясывать у зеркала, как Бритни Спирс, покачивая бедрами, сверкая голым пупком и напевая при этом совсем из другого репертуара:
– Я так хочу, чтобы лето не кончалось!..
Ольга внимательно и нежно посмотрела на дочь, все той же танцующей походкой слоняющейся между кухней и комнатой. Взрослеет. Заметно округляется… Если не видеть совсем еще детского личика, можно подумать – девушка, настоящая…
Она не в состоянии была контролировать Наташку – просто времени не хватало, именно на контроль. И поболтать вроде успевали утром, и посекретничать иногда, и бытовые проблемы решить – ну, получалось же как-то, между делом. А вот следить за распорядком ее дня, режимом питания, фиксировать приход и уход – никак. Оставалось только доверять ей. Но, кажется, этот стихийно выработавшийся
метод воспитания оказался вполне действенным. Об одном только просила Ольга у дочери, нет, требовала категорически: не курить! Наташка пообещала, что курить не будет. Честно рассказала, что пробовала, но ей не очень понравилось. «Не очень?» – переспросила Ольга Николаевна, грозно насупив брови. «Совсем мне не понравилось», – ничуть не струсив, успокоила Наташка.Наверное, со временем возникнут проблемки посерьезнее, чем «курить – не курить»… Но это уж будем принимать, как говорится, по мере поступления. И… философски надо ко всему этому попробовать относиться. «Что миру – то и мамкиному сыну». Дочери, то есть.
И тут же, конечно, вспомнила про Марину. Уже стоя у дверей, оглянулась на дочь и спросила:
– Ты Марину Бохан хорошо знаешь?
– Знаю. И ты ее знаешь – она в соседнем подъезде живет.
– Она заболела очень серьезно, лежит у меня в отделении…
Наташка посмотрела на мать с каким-то недоверием. Молчала, думала.
Ольга спросила:
– Хорошая она девочка, Маринка?
Наташа задумчиво ответила:
– Нормальная. Потом помотала головой:
– Хорошая…
Потом засмеялась и добавила:
– Помнишь, как-то в мае жарко-жарко было, градусов под тридцать? Сережка Котовицкий поливал из шланга грядки под окном?
– Как жарко было помню, а как Сережка грядку поливал не помню, извини…
– Ну, не важно. Он-то петрушку, цветы поливал, огородик там у его мамы маленький, а жарко же…
– Ну и что?
– А то, что ребята в футбол играли, говорят ему: «Полей, Котя, сверху, сделай дождь…» Ну он и полил.
– А зачем ты мне все это рассказываешь?
– Да потому что он, когда струю воды на мальчишек направил, попал на лобовое стекло этого Маринкиного джипа!
– А дальше?
Наташка засмеялась, вспоминая ЧП дворового масштаба:
– А что дальше? Стекло-то темное, под солнцем за день нагрелось, а вода – холодная! Поняла?
– Что, лопнуло?
– Не просто лопнуло, а как…
Наташка подбирала слова…
– Как мозаика стало, в мелкую трещинку!
Ольга ахнула…
А дочь, довольная произведенным эффектом, продолжала:
– Котя зеленый стал от страха, как этот джип. Баксов семьдесят такое стеклышко стоит, прикинь! Где Котиной маме их взять?
Ольга кивнула понимающе…
– Так вот. Маринка отцу сказала, что это она сама, хотела, мол машину помыть, ну и…
Ольга улыбнулась, открыла дверь. А Наташка, уходя в сторону ванной, еще договаривала, уже больше сама себе:
– А ведь никто ее об этом не просил…
Геннадий вышел из магазина, направился к машине, припаркованной неподалеку, и тут его окликнул плотный симпатичный молодой мужчина с очень коротко стрижеными волосами. «Андрюха», – подумал Гена, не оборачиваясь. Так и есть.
– Гена, Ген!
Геннадий помахал другу рукой, мол, вижу, подходи, и вставил ключ в замок. Тот уже подбегал слега вразвалку: несмотря на то, что Андрей был моложе Гены лет на шесть-семь, он был грузноват, хотя круглолицего симпатягу-весельчака Андрюшку по кличке Чингачгук это не портило.