Ангел в темноте (сборник)
Шрифт:
– А если бы попросился?
– Не знаю, Лен, ничего я не знаю.
– А кто знает?
– Ну что теорию разводить? Не просится же.
Подруги помолчали.
Лена вдруг засобиралась, спохватившись:
– Ладно, пойду, психотерапевт ты мой внештатный. Люська уже, небось, заждалась.
И обе замерли, услышав, как в замке поворачивается ключ.
Лена радостно пошла в прихожую:
– Вот, зря волновалась. Привет, красавица!
Наташка даже вздохнула с облегчением, увидев мамину подругу – значит, не влетит:
– Здрасть, теть Лен, – и, хитренько улыбаясь, убежала в сторону ванны. «Косметику смывать, будто я
Лена, уже в дверях, сказала подруге, кивнув на закрытую дверь ванной:
– А хороша растет, чертовка! Твоя кровь…
Ольга помахала вошедшей в лифт Лене и медленно закрыла за ней дверь. Что-то, может быть, слово «кровь», вернуло ее к прежним мыслям о грустной девочке с длинными волосами, которая ждет ее в палате номер восемнадцать.
Ее ждали и другие дети, но не так, как эта знакомая девочка. Ольга ощущала ее ожидание почти физически. Ожидание и надежду.
В Маринкиной палате с утра тихо звучала музыка. Это Элтон Джон, ее любимый певец. Он пел о том, что верит в любовь. Дома на видеокассете у Маринки был записан клип, где плавали между небоскребами фантастические дирижабли и одинокая девушка со скрипкой играла посреди автомагистрали.
У Маринки не было мальчика, как у большинства ее одноклассниц, да и не влюблялась она еще ни разу по-настоящему. Ну, разве что позапрошлым летом в Болгарии ей очень понравился красивый смуглый мальчик Благовест… Они даже целовались в последний вечер. Это была Маринкина тайна от всех, даже от папы.
Марина полулежала на подушках, листала иллюстрированный женский журнал и подпевала Элтону Джону «I belive in love…», когда дверь с еле слышным скрипом открылась. Марина с удивлением посмотрела на это странное явление, потому что дверь открылась, а на пороге никто не появился.
– Кто там? – тревожно спросила она. Неужели кто-то шутит? Может, папа пришел? Он любит розыгрыши…
Из-за косяка выглянуло пол-личика – видны только маленькое ухо и краешек глаза:
– Я, – голос тонкий, но не робкий. Его обладателю интересно, а не страшно. Бояка не пошел бы вот так запросто в чужую палату.
– А кто – ты?
В проеме двери появилось дитя – маленькая худенькая девочка в линялом байковом красном халатике в розовых ромашках. Головка – совсем «босая», поэтому девочка больше похожа на мальчика. Немножко смешная. Нет, совсем не смешная. Хорошая, как воробышек.
– Я Зося.
Маринка улыбнулась маленькой гостье:
– Ну, проходи, Зося, раз пришла.
Зоська зашла и, косясь на рассаженных на подоконнике кукол, осторожно присела на краю Маринкиной постели. Видно, почувствовав, что нельзя только таращиться на чужих кукол, а надо и разговор вести, спросила:
– Ты новенькая?
Марина кивнула, глядя на Зоську с симпатией и интересом.
– А как тебя зовут?
– Марина.
Зоська поболтала маленькими ножками в комнатных тапочках, видно было, что ей и хочется поговорить с красивой взрослой девочкой, но она не очень знает о чем. И Маринка пришла ей на помощь:
– Ты в какой палате лежишь?
– В десятой. Нас там шесть: я, Янка, Света, еще одна Светка, Инна и… Галька еще была.
Она вдруг почему-то замолчала и быстро взглянула на Марину. Марина невольно нахмурилась. В голову ей опять полезло все самое ужасное…
Но Зоська, и не заметившая, как замерла Марина, беззаботно
продолжила:– А Гальку выписали на прошлой неделе. До дому. Это все твои куклы?
Марина улыбнулась: девчонке сразу хотелось про кукол спросить, она видела.
– Да, но только я в них давно не играю. Это просто… талисман.
– А что такое талисман? – Зося отвлеклась от созерцания красавиц на окне ради интересного непонятного слова.
– Ну, это такая вещь, которую всегда берут с собой, чтобы повезло.
Задумалась маленькая. И вдруг просияла:
– У меня тоже есть.
– А у тебя что?
– А вот, – и Зоська достала из-под халатика крохотный серебряный крестик на шнурке.
У Маринки вздрогнули губы:
– Это самый лучший талисман, Зося, лучше, чем мои куклы.
Зоська, услышав про кукол, подошла к подоконнику, внимательно осмотрела каждую, но не притронулась ни к одной. Маринка смотрела на девочку, улыбалась. Прошло время, когда она так же смотрела на прекрасных Барби.
…Вон ту, «Barby-style», папа первую привез из Польши, давным-давно. Она была первой не только у Маринки, но и вообще в их подготовительной группе. «А ручки согинаются?» – спрашивали девчонки. Маринка, которая и в шесть лет знала, как надо правильно говорить, важно отвечала: «Согинаются». И великодушно всем давала с Барби поиграть. И хотя у нее и ручки, и ножки сгибались, подружки играли с ней как со стеклянной.
Это уж потом глазастые, пышногрудые, длинноногие настоящие и поддельные Барби заполонили прилавки магазинов и рынки. У Маринки все были настоящие, от фирмы «Маттель». Ей-то не особенно это важно было, но вот папа любит все настоящее.
Маринка вспомнила про каждую куклу, и про детский сад, и про папу, а Зося все ходила от одной Барби к другой, заглядывала в их близнецовые лица.
– Какая тебе нравится, Зося? – спросила у девочки Марина.
– Все, – шепотом ответила гостья.
Маринка улыбнулась, глядя на худенькие ручки, заложенные за спину:
– Хочешь, я тебе подарю одну? Зоська испуганно повернулась:
– Ой, што ты, яна ж колькі грошыкаў каштуе! – и взялась руками за ушки, покачивая при этом головой. Видно было, что она кому-то подражает, от кого-то это уже слышала.
Маринка не отступала, понимая, что надо скромную Зоську уговорить:
– Выбирай, Зося.
Девочка поняла, что эта взрослая Марина не шутит и правда может подарить. Взяла одну, в пышном вечернем платье-кринолине с декольте и вырезом на спине, скрытом под пышными белокурыми волосами. Но потом, видимо, решила, что это слишком, и поставила ее на место. Выбрала самую скромную, «Barby-sport», в костюмчике для большого тенниса, с ракеткой в руке.
Маринка хотела привстать, но… так вдруг закружилась голова, накатила слабость, что пришлось откинуться на подушки и полежать тихонько… Вот, сейчас, пройдет…
Не проходит. Маринка собралась с силами и сказала, так четко выговаривая слова, что получилось почти строго:
– Зоська, возьми ту, что тебе понравилась, в пышном платье. Мне не жалко, а ты чего сама себе жадничаешь?
Зоська взяла куклу за ножки, разгладила кринолин, повертела так и сяк, любуясь, как сверкает бриллиантовое колье на шее куклы-красавицы. Оглянулась на бледную, покрывшуюся испариной Маринку, еще не веря, что куколка ее… И, как маленькая сомнамбула, начала двигаться к выходу. Потом, будто опомнившись, вернулась к лежащей неподвижно Марине, тихо-тихо сказала: