Ангелофилия

Когда решительно все надоедало, и в ход шли старые, пыльные чемоданы, платки в чулане, кухонная посуда, ложки, вилки, пельменница, крышки пластмассовые, шкаф на балконе, книги с картинками (не для чтения, а для игры), разноцветные пуговицы, высыпанные из шкатулки, иголки, грамоты, побуревшие альбомы фотографий, обувь, кепки, стулья, всякая пыльная ерунда.

Чихал, и даже это шло в топку фантазии. Игрушки, купленные в магазине, почему-то не вызывали такой заинтересованности, как обычные вещи. Со временем самым любимым занятием, стало изучение толстой домовой книги, в которой было много полезного и, что самое главное, доступного и съестного.

Ангел отвлек: «Пап, а ты любишь собак?» – «Смотря каких? А так да». – «А вот смотри, это моя собака, – и он обнял красный пластмассовый трактор. – Это моя любимая собака». Гамлет по привычке улыбнулся: ребенку хочется щенка или он так привык к трактору, что хочет его оживить?

9

Превращение

Контактные линзы увеличили ее голубые сфумато-зрачки. Когда она чем то вдохновлялась, они еще больше голубели. Рядом с ней он не блистал и выглядел как ультрамариновый моллюск. А она хоть и была похожа на приятную на ощупь велюровую кофточку, являлась скорее нежеванной верблюжьей колючкой и неизлечимой клептоманкой, прихватывающей все, что плохо лежит, начиная от упаковок чулок на Черкизовском рынке до зубных щеток и бельевых скрепок в супермаркете.

На ее счету также имелись единичные случаи угона супербайков и скоростных катеров из городской акватории бассейна реки Волга, которые, накатавшись, бросала ниже, а случалось, и выше по течению, если они еще могли плавать.

Ее влекли скорость и высота, а через какое то время ее арестовали за несанкционированный прыжок с парашютом с Останкинской башни. Далее изредка ловили, стыдили, штрафовали, пугали, фотографировали, метили, вешали на доску позора, отпускали и вновь ловили, и все повторялось, потому что с некоторых пор она почувствовала, что становится колдуньей.

Вообще ее превращение произошло не сразу, а сопровождалось чередой неожиданных открытий, таких, например известных, как обострение слуха и обоняния почти неуловимых значений. И тогда в секретной лаборатории, пропахшей электролитом, ей по поручению президента вставили дубликат ядерной кнопки, с помощью которой она приноровилась извлекать любые «до» и «па» даже в отсутствие на кнопке борцовских пальцев командующего. Это самовольство было бы чревато, если б она злоупотребляла ей до совместных учений, но она пользовалась кнопкой, как правило, после, и поэтому ядерные пуски оказывались холостыми и не приводили к катастрофическим последствиям.

Мимо проносились облака и лица, чем то по изменчивости похожие между собой. Ее молчание сродни молчанию недр, а сам разговор напоминал извержение вулкана Кракатау, а неловкое движение порой вызывало за собой ураганы, штормы и даже землетрясения, где нибудь на границе разлома коры. Она слышала, как, прорезая десну, у сынишки режется зуб, а у мужа, тихо пощелкивая, растут волосы, которые он чешет так громко, что она морщится и ей кажется будто дворник в шесть утра соскребает наледь с асфальта. Кроме того она перестала испускать хотя бы какой-то запах, даже запах пота подмышек в самую сильную летнюю жару. И ее запах кожи напоминал цветущую акацию, так-же бесследно испарялся, не оставляя никаких следов на тщательно выбритых поверхностях атласного тела.

Однажды, не услышав биения своего сердца, ей даже показалось, что умерла, но еще не знает об этом, и сделав надрез, и увидев алую струйку, скатившуюся на белую кожу, успокоилась. Многие вещи, и в том числе денежные банкноты, от чего то больше не беспокоили ее. Жизнь стала комфортной и глянцевой до того момента, пока не обнаружила, что, родив в общей сложности 13 детей, выходила только одного.

Погоревав ровно три минуты в сильную пургу, на краю деревни, она поняла, что и этот один, уже для нее огромная радость. Обидно было то что материнские инстинкты передались ей по наследству в полном объеме, и она хотела рожать, вскармливать и растить, но, как мы выяснили, это получалось с большим трудом и из тринадцати выжил только один.

Ее муж, точно незнавший статистики, но знавший, что у него есть сын, который, является Ангелом. «Надо же аттавизм!» – удивлялся он.

Темной ночкой, когда сынишка спал, он аккуратно подрезал невидимые крылья, боясь, что те вырастут, и придется пилить не ножовкой, а бензопилой и это уж всяко достигнет его тонкого слуха, и секрет раскроется, а что станет дальше представлял с трудом.

Как могли, подпиливали, стригли, чтобы не отросли и не вылезли из-за плеч, потому что тогда он узнает, что не гадкий утенок, а, одетый в желтое, величиной с Тадж-Махал, настоящий Ангел. Чтобы не узнал, они убрали из квартиры все зеркала.

Жалели его, не ведая, что сынишка уже давно приспособился рассматривать себя в ровной глади материнских глаз, а когда ее небыло – в полных тополями и одуванчиками перламутровых окнах, сводя на нет все старания.

Отец, вроде как, заметил и озаботился тем, что после стольких лет замужества жена оказалась никем иным, как старой девой, дремлющей в полуденную жару на солнцепеке. Он уже хотел сказать ей о своем открытии и посмотреть на реакцию, но в этот вечер она испекла прекрасную «Пеперони» с мягчайшим тестом, белыми, не тронутыми червем, грибами, оливками, фаршированными креветками, помидорами, огурцами, и он ел все это под влиянием ее колдовства, а там и забылось.

А как забывался, ему становилось легко и хорошо оттого, что на носу лето и не надо кутаться и питаться калорийной пищей, чтобы греться. Прочь мясо и зашлакованность, подайте антиоксиданты ввиде зелени, арбузов, огурцов, помидоров, клубник и смородин. А Лену он знает уже более четырехсот лет, хотя и не признается, что он есть тот самый средневековый инквизитор, приговоривший ее к сожжению за колдовство, и догадывается, каким способом она избежала смерти на аутодафе – загипнотизировав толпу и обнажившись, выскользнула из пут и улетела.

Как побочное действие ее любовных чар он забывал о фигуре и без меры налегал на тесто, твердя: «Это плоть мойя-я-я». Почувствовав и испробовав колдовские чары, она бессильно опускала руки перед процессом деторождения, признавая, что такие вещи подчинены еще более высшей силе, обитающей в других слоях и измерениях. Она оказалась беспомощна над процессом выздоровления своего единственного отпрыска по имени Ангел.

К тому же во снах она превращалась в маленькую девочку, везде бегающую за ним, как за отцом, и просящую благословения. А на самом деле одновременно сладко спала в своей спальне на Горлеевской, и чаевничала на просторной кухне где-то в пригороде Лондона. По природе она была электроном как и сын. Поедая запасы инжирового варенья, и объясняя самой себе, что оно засахаренное, забродившее, и тем отговариваясь.

Спор с собой заканчивался тем, что она съедала все подчистую, приговаривая: «Ишь ты, забродило! Ага, забродило, а чему тут бродить, если ничего и не осталось. Посмотрите-ка на нее, еще дочка Карлсона называется. Секир башка, лорд Рочестер.» – обращалась она к мужу – поэту грядущего и лжевампиру настоящего, который в прямом, и переносном смысле пил свою кровь.

В полнолуние мучился бессонницей, в жару ждал дождя, в штиль ветра и прохлады, и в похмельных снах ему казалось, что сынишка заглядывает в самую темную кладовую его души, освещая ее всевидящем ангельским зрачком, похожим на комету Галлея. И второй глаз прищуривал, как бы спрашивая: «Папа, за что мне мать ведьма и отец балабол?»