Ангелы не умирают

Но появление Синтии всё изменилось. Теперь грядущих брак – ложь и фарс.

Я был безумно рад, что Синтия жива, но…

Но насколько же всё было бы проще, если бы она осталась в прошлом.

2. Катрин. Сомнения, надежды, ссора

По началу Катрин не слишком встревожилась уходом Альберта.

Но потом, она и сама не могла бы объяснить, почему, в душе начала потихоньку нарастать тревога.

Что-то в нём сегодня незримо поменялось.

Впрочем, он менялся почти каждый день, она не успевала отслеживать эти изменения.

Если в первые дни их знакомства это был открытый, кажущийся немного не от мира сего молодой человек, которого так и тянуло назвать старинным словом «джентльмен», настолько своеобразными были его манеры, то теперь…

Катрин и сама не смогла бы чётко сформулировать произошедшие перемены.

С каждым прожитом в новом мире днём Альберт осваивался всё лучше.

Его почти детское изумление гаджетами, компьютерами и телевизорами остались в прошлом.

Он научился прекрасно одеваться согласно требованиям новой моды. Ему потребовалось минимальное количество времени чтобы адаптироваться к изменившемуся миру и сейчас его лёгкий акцент непонятного происхождения, как и наличие интригующих манер выглядело скорее стильно, чем странно.

Первые дни появления Альберта в своей жизни Катрин теперь вспоминала почти с ностальгией. Он был тихий, покорный. Наверное, иначе и быть не могло.

Но, освоившись, он стал проявлять черты характера, что вызывали настороженность.

Как вуаль скрывает лицо человека, оставляет черты приметными для глаза и в тоже время незаметно искажая их, так обманчивая внешняя мягкость Альберта не сразу позволяла заметить его горячий темперамент, граничащий порой с необузданностью, пугающую Катрин.

Она никогда не знала, в какой момент он рассмеётся, а когда застынет ледяным айсбергом, распространяя вокруг себя крещенский холод.

Она его не понимала. Совершенно.

Первоначально, после того, как вынуждена была оставить его рядом, она испытывала к нему жалость вперемешку с лёгким чувством брезгливости. Иногда это проходило, но стоило вспомнить тот большой аквариум, в котором он плавал словно вызревающий голем, дожидающийся прихода чёрного чародея, и Катрин никак не могла отделаться от мерзкого ощущения.

А уж при воспоминании о трубке, соединяющей её вены с тем созданием и вовсе начинало тошнить.

Но шли дни. Ужасная ночь в склепе отодвигалась всё дальше и дальше.

Вскоре тот Альберт, которого Катрин видела перед собой перестал ассоциироваться с тем монстром, что напугал её в ту ужасную ночь. Как будто это были два разных существа или человека.

Катрин больше не испытывала негативных эмоций.

Но то, что пришло на смену, было хуже – почти неконтролируемое влечение. Или наваждение? Или как назвать это зависимое существование, когда постоянно думаешь о человеке, хочешь знать, где он, с кем, чем живёт, чем дышит?

И это при том, что Катрин Альберта не понимала совершенно.

Что им движет? Чего он хочет? Отчего так быстро меняются его настроения?

Почему в одно мгновение он смеётся, заразительно и весело, бывает так мил и предупредителен с ней, что Катрин с замиранием сердца готова поверить, будто всерьёз ему не безразлична.

А потом его взгляд делается стеклянным. Он смотрит мимо неё. А от его безупречно-вежливого тона хочется залезть на стену или волком взвыть. И понимаешь в отчаянии, что любая мысль о чувствах к себе абсурдна – с любимыми людьми так никогда не говорят. На них никогда не смотрят так бесстрастно и ровно.

И Катрин закрывалась, словно устрица в раковине, отчаянно в душе молясь, чтобы Альберт разрушил её барьеры и дал бы, хоть на миг, понять, что заинтересован в ней. Не как в наследнице Элленджайтов. Не как в друге и добром товарище, но как в женщине.

Однако, чем больше пыталась она найти подтверждение тому, что ошибается в его чувствах к себе, тем больше находила доказательств своей правоты.

В минуты отчаяния, почти с ненавистью глядя на своё отражение в зеркале, Катрин готова была, не раздумывая дважды, отдать полжизни за более привлекательную внешность. Хотя вон до чего красива Ирис, а ведь в её сторону Альберт смотрит даже реже, чем на Катрин.

«Потому что за Ирис нет того состояния, что за мной», – говорила себе Катрин, подавляя вздох.

Да, жить рядом с человеком, с каждым новым днём занимающим в твоём сердце всё больше и больше места, но относящегося к тебе с бесстрастием друга, не сахар.

А внезапные вспышки страсти почему-то казались ещё хуже. После таких моментов Катрин чувствовала себя униженной, как если бы он пытался использовать её.

«Может быть я накручиваю сама себя? Может быть, проблема во мне, а не в нём?», – пыталась она кое-как себя утешить и снова надеялась на лучшее.

Он ведь уважал её. Кто знает, может со временем?..

Прошло несколько часов после того, как Альберт ушёл.

Метель расходилась всё сильнее и сильнее. Ветер завывал, словно нечисть, поверженная праведником в ад. Видимость была близка к нулевой, за окном всё тонуло в белом мраке.

А ведь водительский стаж у Альберта никакой. Да и то эмоциональное состояние, в котором он уходил.

Спустя два часа поняв, что Альберт так и не вернулся, Катрин потеряла голову от беспокойства.

Картины, одна страшнее другой, представали перед её внутренний взглядом, рисуемые богатым воображением.

На завтра предстояла сложная контрольная, а где уж тут её написать, когда сон бежал прочь, а сердце болело от воображаемых ужасов, в которые уже почти поверил?

Уговорив себя, что позвонить Альберту в данной ситуации будет правильно, Катрин набрала заветный номер.

Но всё стало только ещё хуже. Ответа не последовало.

Он никогда не игнорировал её звонки. Отвечал всегда. Если не сразу, так перезванивал спустя какое-то время.

А тут – тишина.

Катрин сидела на кровати, держа в руке телефон и пытаясь понять, что ей теперь делать? Звонить в полицию? В морг?

Ещё спустя два часа не в силах оставаться в одиночестве она разбудила Ирис и поделилась с ней своей болью.

Протирая глаза спросонок, Ирис поначалу встретила Катрин неласково:

– Да почему ты так уверена, что с твоим Альбертом что-то случилось? Может просто шляется где-нибудь? – попыталась выглядеть бодрой Ирис.

Но наткнувшись на дикие от горя, почерневшие глаза двоюродной сестры, сникла. Такой потерянной и несчастной она Катрин и не помнила.