Ангелы опустошения. Книга 1

В жарких маленьких язычках пламени.

76

Я выхожу и пускаюсь по улице переходя на Колумбус и Кирни, рядом с Варварским Берегом, и бродяга в длинном бичевском пальто выпевает мне "Когда мы в Нью-Йорке переходим улицы мы их переходим! — Не хрен мне тут ждать!" — И оба мы рвем через дорогу и перебегаем прямо среди машин и перепуливаемся фразами про Нью-Йорк — Потом я добираюсь до Погребка и запрыгиваю в него, крутые деревянные ступеньки, в обширном зале погреба, сразу направо комната с баром и эстрадкой-отэем где теперь когда я возвращаюсь Джек Мингер дует в трубу а у него за спиной Билл безумный светловолосый пианист знаток музыки, на барабанах этот грустный паренек с потным симпатичным лицом у которого такой безрассудный бит и крепкие запястья, а на басу я не могу разглядеть кто там покачивается в темноте с бородой — Тот или иной чокнутый Вигмо — но это не сейшен, это постоянная группа, слишком рано, вернусь попозже, я уже слышал все идеи Джека Мингера до единой у него одного вместе с группой, но сначала (пока я просто заглянул в книжную лавку оглядеться) (и девушка по имени Соня симпатично подошла ко мне, лет 17, и сказала: "О ты знаешь Рафаэля? Ему деньги нужны, он ждет у меня дома") (а Рафаэль это старый мой нью-йоркский кореш) (а еще про Соню будет потом), я вбегаю туда и уже собираюсь развернуться и свингануть оттуда как вижу кошака похожего на Рафаэля, в темных очках, он под самой эстрадой разговаривает с какой-то чувихой, поэтому я подбегаю (быстрыми шагами) (чтобы не лажать бита музыкантам пока те лабают себе дальше) (какую-то песнюшку типа "Слишком Рано") смотрю прямо вниз убедиться что это Рафаэль, едва не опрокидываюсь, глядя на него вверх тормашками, пока он ничего не замечает болтая со своей девчонкой, и я вижу что это не Рафаэль и обламываюсь — Поэтому трубач играющий свое соло недоумевает что это такое он видит, зная меня издавна как вечно сумасшедшего, что вбежал поглядеть на кого-то вверх тормашками а затем выбежал — Я несусь в Чайнатаун пожрать и возвращаюсь на сейшен. Креветки! Цыпленок! Свиные ребрышки! Захожу к Сунь Хьонг Хунгу и сажусь там у их нового бара заказывая холодные пива у невероятно чистоплотного бармена который не перестает протирать стойку и полировать стаканы и даже промакивает пару раз под моим пивом и говорю ему "У вас славный чистенький бар," и он отвечает "Совсем новый" -

Тем временем я ищу кабинку куда можно сесть — ничего нет — поэтому я поднимаюсь наверх и сажусь в большую семейною кабину с портьерами но меня оттуда вышвыривают ("Вам тут сидеть не положено, это для семей, для больших компаний") (потом они не подходят и не обслуживают меня пока я жду) поэтому я шкрябаю стулом вылезаю и топаю вниз быстренько на тихих ножках и беру себе столик и говорю официанту "Пускай ко мне никто не садится, я люблю есть один" (в ресторанах, естественно) — Креветки в коричневом соусе, цыпленок с кэрри, кисло-сладкие свиные ребрышки, в обеде по китайскому меню, я ем его запивая еще одним пивом, обалденнейщая еда едва могу доесть — но заканчиваю все подчистую, плачу и отваливаю — К парку теперь уже на исходе дня где детишки играют в песочницах и на качелях, да старики таращатся на скамейках — Я подхожу и сажусь.

Китайская детвора разыгрывает большущие драмы в песке — Тем временем отец сзывает трех разных малышей и уводит их домой — В тюрьму что через дорогу входят фараоны. Воскресенье в Сан-Франциско.

Бородатый востробородый патриарх кивает мне затем подсаживается к своему древнему приятелю и они начинают громко беседовать по-русски. Я могу отличить на слух их ольски-дольские окончания, нет?

Потом я неспешно шагаю в собирающейся прохладе и иду я сквозь сумерки улочек Чайнатауна как уже собирался сделать на Опустошении, подмигивают красивенькие неонки, лица в магазинах, гирлянды лампочек через всю Грант-Стрит, Пагоды.

Я иду к себе в номер и немножко отдыхаю на кровати, курю, слушаю звуки доносящиеся через окно со двора Отеля Белл, шумы посуды и машин и китайской речи — Все это один большой стенающий мир, повсюду, даже в моей собственной комнате есть этот звук, интенсивное звучание ревущей тишины которое шипит у меня в ушах и бьется в алмазное восприяние — Я отпускаюсь и чувствую как меня покидает мое астральное тело, и лежу там в совершеннейшем трансе, зря сквозь все. Оно все белое.

77

Это традиция северного пляжа, Роб Доннелли делал так в бродвейской гостинице и отплывал и видел целые миры и возвращался и просыпался в своей комнате в постели, весь одетый на выход -

Вероятнее всего, к тому же, старина Роб, в четкой кепочке Мэла Дамлетта набекрень, будет сидеть в погребке уже сейчас -

К этому времени Погребок ждет музыкантов, ни звука, там нет никого знакомого, я шибаюсь по тротуару и вот с одной стороны подходит Чак Борман, а с другой Билл Сливовиц, поэт, и мы разговариваем у автомобильного крыла — Чак Борман выглядит усталым, глаза припухли, но на ногах у него мягкие модные башмаки и в сумерках он выглядит четко — Биллу Сливовицу все до фонаря, на нем обтрепанная спортивная куртка и истертые ботинки, а в кармане он носит стихи — Чак Борман торчит, говорит что торчит, на минутку задерживается оглядываясь вокруг, затем сваливает — Он вернется — Билл Сливовиц когда я видел его в последний раз спросил "Куда ты едешь?" и я завопил "Ах да какая разница?" поэтому теперь извиняюсь и объясняю что был с бодуна — Мы направляемся в Место за пивом.

Место это бурый славный бар весь обделанный деревом, с опилками на полу, с пивом из бочки в стеклянных кружках, со старым пианино чтобы кто угодно мог поколотить по нему, а наверху балкон с деревянными столиками — кому какое дело? на лавке спит кошка. Бармены обычно мои друзья но не сегодня, ну вот — Я разрешаю Биллу взять пиво и мы разговариваем за круглым столиком о Сэмюэле Беккетте и о прозе и поэзии. Билл считает что Беккетт это конец, он мусолит это со всех сторон, его очки блестят мне прямо в глаза, у него вытянутое серьезное лицо, не могу поверить что он это всерьез о смерти но иначе не может быть — "Я мертв," говорит он, "я тут стихов написал про смерть" -

"Так где же они?"

"Они не окончены, чувак."

"Пошли в Погребок джаз послушаем," и вот значит мы сваливаем за угол и только заходим через вход с улицы как я слышу как они там внизу заливаются, полная команда теноров альтов и труб въезжает как раз в первый припев — Бум, мы такие входим как раз на сбивке, бац, тенор подхватывает соло, а мелодия-то всего-навсего "Джорджия Браун" — тенор ведет ее по-крупному и тяжело с больмим таким тоном — Они приехали из Филлмора на машинах, со своими девчонками или без оных, четкие цветные кошаки Воскресного Сан-Франа в невероятно прекрасном аккуратном спортивном прикиде, аж глаз вышибает, ботиночки, лацканы, галстучки, без галстуков, запонки — Они привезли с собой дудки в такси и в собственных машинах, заполонив Погребок чтобы на самом деле придать ему класса и джазу, негритянский народ который будет спасением Америки — Я это вижу поскольку последний раз когда я был в Погребке там было полно угрюмых белых ждущих повода вокруг бессвязного сейшака чтобы завязать драку и в конце концов они ее начали, а мой парень Рэйни которого вырубил когда тот смотрел в другую сторону здоровенный амбал грубый 250-фунтовый моряк знаменитый тем что нажрался вместе с Диланом Томасом и Джимми-Греком в Нью-Йорке — Теперь же все слишком четко чтобы начаться драке, теперь джаз, все это место просто ревет, все красивые девчонки тут, одна безумная брюнетка возле бара пьяная со своими мальчишками — Одна странная цыпочка которую я откуда-то помню, в простой юбке с карманами, засунула в них руки, короткая стрижка, ссутулившись, разговаривает со всеми — Взад-вперед по лестнице ходят и ходят — Бармены регулярная бригада Джека, а совершенно райский барабанщик который поглядывает в небо голубыми глазами, с бородой, воет аж пивные пробки от бутылок отскакивают и наяривает по кассовому аппарату и все происходит в этом бите — Это битовое поколение, оно b'eat, [8] ему нужно поддерживать этот бит, бит сердца, оно бито и кинуто в мире и как стародавне подло и как в древних цивилизациях рабы на галерах гребут под бит и слуги вертят гончарный круг под бит — Вот лица! Ни одно не сравнится с лицом Джека Мингера который сейчас стоит на эстраде с цветным трубачом который дико передувает его напрочь и Диззи но лицо Джека обращено над всеми головами и дымом — У него такое лицо какое похоже на всех кого знал и видел на улице в своем поколении, милое лицо — Трудно описать — печальные глаза, жестокие губы, блеск ожиданья, покачивается в такт биту, высокий величественный — ждет перед аптекой — Лицо как у Хака в Нью-Йорке (Хак которого вы увидите на Таймс-Сквер, сонного и настороженного, сладко-печального, темного, битого, только что из тюряги, мученика, истерзанного тротуарами, изголодавшегося по сексу и товариществу, открытого чему угодно, готового знакомить с новыми мирами пожав плечами) — Здоровому цветному тенору с большим тоном хотелось бы выдуть Сонни Ститтса начисто из таверн Канзас-Сити, ясные, тяжелые, несколько скучные и немузыкальные идеи которые однако никогда не оставляют музыки, всегда там, вдалеке, гармония слишком сложная для разношерстной бичарни (понимания музыки) собравшейся здесь — но музыканты-то слышат — Барабанщик сенсационный 12-летний негритенок которому не позволено пить но играть он может, неимоверно, маленькое изящное дитё Майлза Дэйвиса, как первые поклонники Фэтса Наварро которых бывало видали в Испанском Гарлеме, хеповые, маленькие — он громыхает за барабанами с таким битом который негр-знаток в берете стоящий поблизости характеризует мне как "баснословный бит" — За пианино Блондинчик Билл, сгодится для завода любой команды — Джек Мингер дует на всех и над собственной головой вместе с этими ангелами из Филлмора, я по нему подрубаюсь — Это клево -

8

блаженно (фр.)

Я просто стою в наружном зале под стенкой, не надо никакого пива, вместе с группками входяще-выходящих слушателей, со Сливом, и вот возвращается Чак Берман (а он цветной пацан с Вест-Индских островов который ворвался ко мне на вечеринку полгода назад в обсаде вместе с Коди и всей кодлой а у меня была на вертаке пластинка Чета Бейкера и мы отплясывали друг напротив друга по всей комнате, грандиозно, совершенная грация его танца, нечаянная, как нечаянно отплясывает Джо Луис) — Теперь он заходит так же пританцовывая, радостный — Все смотрят везде, это джазовая точка и безумная забава битового поколения, ты кого-нибудь замечаешь: "Хай," потом отворачиваешься еще куда-нибудь, к чему-то кому-то другому, это все безумно, потом снова смотришь обратно, отводишь взгляд, озираешься, все приходит к тебе отовсюду в звуке джаза — «Хай» — «Хэй» -

Бац, маленький барабанщик пускается в соло, простирая свои молодые руки над всеми своими кастрюлями и чайниками и тарелками и ножной педалью БУММ в фантастическом взрыве звука — 12 лет всего — что же будет дальше?

Мы со Сливом стоим припрыгивая в такт биту и в конце концов девчонка в юбке подходит к нам поговорить, это Гиа Валенсия, дочь безумного испанского мудреца-антрополога который жил с индейцами Помо и Пит-Ривер в КалиФорнии, знаменитый старик, я его читал и почитал каких-то три года назад пока работал на железной дороге из Сан-Луис-Обиспо — "Жук, верни мне мою тень!!" вопил он на записанной пленке незадолго до смерти, показывал как индейцы делали это в ручейках предыстории Старой Калифорнии до всяких Сан-Франов и Кларков Гейблов и Элов Джонсонов и Розы Мудрой Лазури и джаза смешанных поколений — Там снаружи все это солнце и тень настолько те же самые насколъко и древнее дрезинное время, только индейцев уже нет, и старика Валенсии уже нет, и осталась только его обаятельная эрудированная дочь с руками в карманах которая врубается в джаз — Гиа к тому же разговаривает со всеми привлекательными мужчинами, черными и белыми, они ей все нравятся — Мне она неожиданно говорит: "Ты разве не собираешься звонить Ирвину Гардену?"

"Конечно я в город приехал только что!"

"Ты ведь Джек Дулуоз правда?"

"Ага, а ты — "

"Гиа"

"Ах латинское имя"

"О ты страшный человек," серьезно говорит она, внезапно имея в виду мой непроницаемый с моей стороны способ разговаривать с женщиной, мой неистовый взгляд, мои брови, мое крупное резко очерченное и все же сумасшедшее сияющеглазое костистое лицо — Она в самом деле имеет это в виду — Я это чувствую — Часто сам себя пугаю в зеркале — Но какой-нибудь нежной лапочке заглянуть в мое зеркало всех-скорбей-сами-знаете… гораздо хуже!

Она разговаривает со Сливом, тот ее не пугает, он благожелателен и печален и серьезен и она стоит с нами а я наблюдаю за ней, худенькое тельце лишь слабо женственное и низкий тембр ее голоса, очарование, истинно элегантно по-старосветски как она держится, совершенно ни к месту в Погребке — Следует быть на коктейле у Катрин Портер — следует обмениваться дуэтами разговоров об искусстве в Венеции и Фьоренце с Трумэном Капоте, Гором Видалом и Комптон-Бёрнеттом — следует быть в романах Готорна — Мне она по-настоящему нравится, я чувствую ее обаяние, подхожу и мы еще немного разговариваем -