Ангелы опустошения. Книга 1

Следы девчонки на песке — Старая мшистая свая

Сиэттл кораблей — сходней — доков — тотемных столбов — древних локомотивов на стрелках набережной — пар, дым — Скид-Роу, бары, Индейцы — Сиэттл моего отроческого видения встающего передо мною на ржавой старой мусорке со старым бесцветным забором завалившимся в общем сумбуре -

Деревянный домик сыро сэр — повозки свет в окошке

Я прошу водителя автобуса высадить меня в центре, спрыгиваю и топочу мимо Городской Ратуши и голубей по общему направлению к воде где я знаю что найду хорошую чистую комнату на Скид-Роу с кроватью и горячей ванной дальше по коридору -

Я прохожу до самой Первой Авеню и сворачиваю влево, оставляя магазинную публику и сиэттльцев за спиной и опа! вот все человечество хеповое и прикольное тусуется по вечернему тротуару изумляя меня аж глаз выпадает — индейские девочки в брючках, с индейскими мальчиками стриженными под Тони Кёртиса — сплетенные — рука об руку — семьи достославных сезонников только что поставили свою машину на стоянку, идут на рынок за хлебом и мясом — Пьяницы — Двери баров мимо которых я пролетаю невероятны от толпящегося печального ждущего человечества, крутящего в пальцах стаканы и глядящего вверх на поединок Джонни Сакстона — Кармена Базилио по телевизору — И бац! Я понимаю что сейчас Вечер Пятницы по всей Америке, в Нью-Йорке всего-навсего десять часов и поединок в Гардене только начался и портовые грузчики в барах на Северной Реке все смотрят его и пьют по 20 пив на нос, и Сэмы сидят в первом ряду у самого ринга делая свои ставки, их хорошо видно на экране, расписанные вручную галстуки из Майами — фактически по всей Америке Вечер Поединков В Пятницу и Большой Драчки — Даже в Арканзасе его смотрят в бильярдной и снаружи в домике на хлопковом поле по телевизору — везде — Чикаго — Денвер — сигарный дым повсюду — и Ах печальные лица, теперь я забыл и вижу и вспоминаю, пока проводил все лето расхаживая взад-вперед и читая молитвы на горных вершинах, скал и снега, потерявшихся птиц и фасоли, эти люди сосали сигареты и напитки и расхаживали взад-вперед и читали молитвы и в собственных душах тоже, по-своему — И все это вписано в шрамы их лиц — Я должен зайти в этот бар.

Поворачиваюсь и вхожу.

Швыряю мешок на пол, беру пиво у многолюдной стойки, сажусь за столик, уже занятый другим стариком глядящим в другую сторону на улицу, и сворачиваю самокрутку и наблюдаю поединок и лица — Здесь тепло, человечество тепло, и в нем есть потенциал любви, я могу его разглядеть — Я чистая свежая маргаритка, я знаю — Я мог бы произнести им речь и напомнить им и пробурить их вновь — Но даже тогда я увижу на их лицах скуку "Ох, мы знаем, мы это все уже слышали, и мы просидели здесь все это время ожидая и молясь и смотря поединки по вечерам в пятницу — и пья" — Боже мой, они пили! Каждый пьянь конченая, я ведь вижу — Сиэттл!

Мне нечего им предложить кроме своей глупой рожи, которую я все равно отвращаю — Бармен занят и вынужден переступить через мой рюкзак, я отодвигаю его в сторону, он говорит «Спасибо» — Между тем Базилио не больно от легких ударов Сакстона, он вступает и начинает дубасить того от и до — тут кишки против мозгов и кишки победят — Всё в этом баре кишки Базилио, лишь я просто мозги — Нужно побыстрее оттуда выбраться — К полуночи они затеют собственную драчку, молодые крутняки в кабинке — Ты должен быть совсем уж рехнувшимся диким мазохистом Джонни Нью-Йоркцем чтобы поехать в Сиэттл ввязываться в кабацкие драки! Тебе шрамов надо! Основ боли! Внезапно я начинаю писать как Селин -

Я выметаюсь оттуда и иду снимать себе на ночь номерок на Скид-Роу.

Ночь в Сиэттле.

Завтра, дорога на Фриско.

65

Отель Стивенс это старенькая чистенькая гостиница, заглядываешь в большие окна и видишь чистый кафельный пол и плевательницы и старые кожаные кресла и говорящие часы и серебрянооправого клерка в клетке — Доллар семьдесят пять за ночь, для Скид-Роу круто, но клопов нет, это важно — Я покупаю себе номер и, поднимаюсь на лифте с господинчиком, второй этаж, и захожу к себе в комнату — Швыряю мешок в кресло-качалку, растягиваюсь на кровати — Мягкая постель, чистые простыни, передышка и пристанище до часу дня времени выписки завтра -

Ах Сиэттл, печальные лица баров человеческих, и не осознаете что вы вверх тормашками — Ваши печальные головы, люди, свисают в неограниченной пустоте, мельтешите по поверхности улиц и даже в комнатах, вверх тормашками, ваша мебель вверх тормашками и удерживается гравитацией, единственное что не дает ей всей улететь это законы разума вселенной, Бога — Бога ждете? А поскольку он не ограничен то не может существовать. Бога ждете? То же самое, милый Бронкс-певец. Там ничего нет кроме сущности разуматерии первичной и странной а форма и названия которые вы ей даете ничего не решают — фу, я поднимаюсь и выхожу купить себе вина и газету.

В месте для еды и питья до сих пор показывают бокс но вот что еще меня привлекает (на розовой голубой неоном-зажигающейся улице) мужчина в жилете тщательно выписывающий мелом счет сегодняшних бейсбольных матчей на огромной доске, как в старину — Я стою там и наблюдаю.

В газетном киоске Боже мой тысяча книжек с девчонками выставившими все свои похотливые груди и бедра в вечность — Я понимаю "Америка с ума сходит по сексу, им вечно не хватает, что-то не так, где-то, совсем скоро эти книжки с девчонками станут в невозможную обтяжку, каждая складка и морщинка будут тебе выпирать кроме дыры и соска, они рехнулись" — Конечно я тоже смотрю, у стеллажа, вместе с другими сексуально-озабоченными.

Наконец покупаю сент-луисскую Спортинг Ньюс чтоб быть в курсе последнего бейсбола и журнал Тайм, чтоб быть в курсе мировых новостей и прочесть все про Эйзенхауэра машущего ручкой из поездов, и бутылку итальянского портвейна Швейцарская Колония, дорогого одного из лучших — думал я — С этим пилю обратно по проспекту и тут вижу кабаре: "Пойду сегодня вечером в кабаре!" хихикаю я (вспомнив Старого Говарда в Бостоне) (а недавно я прочел как Фил Силверс закатил старомодное представление в каком-то кабаре где-то и что за тонкое искусство это было) — Да — и есть -

Ибо после полутора часов у себя в номере потягивая это вино (сидя в одних носках на кровати, подперевшись подушкой), читая про Мики Мэнтла и Лигу Три-Ай и про Южную Ассоциацию и про Западнотехасскую Лигу и последнее обмены и звезд и подающих надежды ребятишек и даже читая новости Малой Лиги чтобы поглядеть на фамилии 10-летних чудо-питчеров и бросив взгляд на журнал Тайм (не так уж интересно в конечном итоге когда в тебе полно сока а снаружи улица), я выхожу, осторожно перелив вино в свою полибденовую фляжку (ранее употреблявшуюся для утоления жажды на тропе, с красным платком повязанным на голову), засовываю ее в карман куртки, и вниз в ночь -

Неон, китайские ресторанчики зажигаются — Девушки проходят сумерками

Глаза — странный негр-пацан который боялся что я не одобрю его взглядом из-за проблемы сегрегации на Юге, я чуть было действительно не начинаю его критиковать, за то что он такой квадратный, но не хочу привлекать его внимания поэтому отвожу взгляд — Проходят филиппинские ничтожества, руки болтаются, их таинственные бильярдные и бары и бочонки судов — Сюрреалистическая улочка, с копом у стойки бара застывает видя как я вхожу, будто я сейчас у него стакан сопру — Переулки — Проблески старой воды между еще более старых крыш — Луна, встающая над центром города, подкрадывается незамеченной огнями Аптеки Гранта сияющими белым возле Тома МакАнса, также сияющего, открытого, возле шатра кино Любовь Многочудесная с хорошенькими девушками стоящими в очереди — Бордюры, темные тупички, где лихачи с визгом разворачиваются — гоняя мотор на шинах, скриик! — его слышно повсюду в Америке, это неутомимый Джо Чемпион улучает момент — Америка так обширна — Я так ее люблю — А ее лучшесть тает и просачивается в кабацкие кварталы, или на Скид-Роу, или в Таймс-Скверик — лица огни глаза -

Я ухожу в переулки ведущие к морю, где никого, и сижу на камнях бордюров опираясь на мусорные баки и пью вино, наблюдая за старичьем в Старом Польском Клубе через дорогу которое играет в пинокль под бурым светом голой лампочки, с зелеными лоснящимися стенами и табельными часами — Зууу! проходит океанский сухогруз в бухте, Порт-Сиэттл, паром роет носом воду на пути из Бремертона и впахиваясь в груды на донном отэе, они оставляют целые пинты водки на белой крашеной палубе, завернутые в журнал Лайф, чтобы я их выпил (двумя месяцами раньше) под дождем, пока мы пробираемся внутрь — Вокруг везде деревья, Пьюже-Саунд — В гавани гудят буксиры — Пью свое вино, теплая ночь, и не спеша тащусь обратно к кабаре -