Анна, Ханна и Юханна

– Вид у тебя очень неважный, – сказала Альма, выходя ему навстречу. – Я понимаю, она совсем выжила из ума.

Они помолчали, как люди, смирившиеся с неизбежностью. Потом Альма наконец нарушила молчание:

– Ей стало хуже, и я решила тебе написать. Мне показалось, что она хочет примирения.

Ответить на это было нечего – Йон понимал, что отношение матери ничуть не изменилось.

Но тут Альма стала спрашивать о Ханне, о мальчике, о мельнице, и Йон смог на какое-то время отогнать от себя мрачные мысли, рассказывая о том, как они приводят в порядок мельницу, о том, какая прилежная умница Ханна и как он привязался к ее сыну.

Он спросил Альму о Грете, тетке по отцу, к которой за ее добрый и веселый нрав льнули в детстве все ее племянники, которым она неизменно рассказывала на ночь увлекательные сказки.

Старуха уже уснула, сказала Альма. Но, увидев, что по лицу брата скользнула тень, поспешила добавить:

– Иди, иди к ней. Она будет очень рада тебя видеть. Но буди ее осторожно, чтобы не напугать. Она спит в комнате, у печки, там теплее всего.

Они вдвоем прокрались в комнату, но предосторожность оказалась излишней. Грета не спала. Сидя в кровати, она сказала, что ей приснилось, будто Йон пришел ее навестить.

– Это не сон, – сказал Бруман и подошел к тетушке. Он взял ее руки в свои, искренне любуясь беззубой улыбкой и тысячами мелких морщинок. Несмотря на это, она осталась прежней, и Бруман чувствовал, как ее внутренняя сила через ладони переходит к нему и разливается по всему телу. Они принялись вспоминать старые времена. Грета не стала расспрашивать о посещении Бругордена, она и так знала, что там происходит. Потом тетушке захотелось кофе, но Альма рассмеялась и сказала, что это безумие – пить кофе на ночь. Они удовлетворились ужином и улеглись спать. Вскоре в доме стало тихо.

К своему удивлению, Йон, которого положили на чердаке, уснул сразу, как только голова его коснулась подушки. Он как убитый проспал всю ночь, а проснувшись поутру, уже не думал о матери. Домой через лес он шел с тяжелой поклажей – новенькой керосиновой лампой и старым зеркалом в золоченой рамке, добросовестно вычищенной Альмой.

– Это свадебный подарок Ханне, – сказала на прощание Альма, и Йон подумал, что этот подарок, пожалуй, обрадует его женушку. Но больше его занимали совсем другие мысли. Он думал о соглашении с мужем Альмы, которого придется напугать ленсманом, чтобы не потерять свою часть наследства. В следующий раз он приедет домой на конной повозке.

Возвращаясь, он присел отдохнуть у дороги, вившейся вдоль озера и поднимавшейся по горе к небу. Тропинка шла вдоль крутых склонов, с возвышенности Йон любовался видами края, ставшего отныне его родным домом. Это была горная долина, на дне которой расположилось длинное озеро. Между горами и озером было мало пахотной земли – лишь узкие полоски берегов. Отсюда была видна едва ли десятая часть сотен озер, в сверкающих зеркалах которых отражались села и густые леса. Эта земля предназначалась не для крестьян, а для диких зверей и отважных охотников. Но упрямые крестьяне крепко держались за свои скудные поля, строили церкви, школы и рожали детей. Слишком много детей.

– Трудно здесь было всегда, но настоящая нужда пришла, когда люди стали размножаться как кролики, – сказал однажды Август.

Все время, пока шел, Йон видел летевшие по небу с юга тучи. Теперь они скопились на горизонте, там, где был его дом и где его ждала жена.

Он поднялся, вскинул на плечи поклажу и двинулся дальше под дождем. Он успел промокнуть до нитки, прежде чем тучи рассеялись и в предвечерние часы снова выглянуло солнце, высушившее лес и дорогу, людей и животных. Йон Бруман нисколько этому не удивился, он уже привык к тому, что погода здесь так же переменчива, как и ландшафт.

До дома Бруман добрался лишь поздно вечером. Однако в кухне горела лучина, а Ханна гладила белье. Она боится оставаться одна, подумалось Йону, и он крикнул, прежде чем постучать в дверь:

– Ханна, вот и я!

Она бросилась к мужу, и в темноте он заметил, как она досадливо вытирает слезы тыльной стороной ладони.

– Господи, как я рада, – сказала она.

– Тебе было страшно?

– Да нет, на чердаке спит мой брат.

Только теперь он вспомнил, что они с Августом договорились, чтобы Рудольф ночевал в сарае, когда Ханна остается одна. В тот же миг он почувствовал, что его оставили все тяжелые мысли. Во всяком случае, на этот раз.

– Так вот ты стоишь тут и гладишь в темноте?

– Но в этот час всегда темно.

Они едва прикоснулись друг к другу, но радость встречи уже осветила кухню. Тут Бруман вспомнил о керосиновой лампе и укоризненно произнес:

– Убери эту щепку и садись за стол, Ханна.

Он не смотрел на жену, когда ставил на стол лампу и заправлял ее керосином. Но, запалив фитиль, он уже не отводил от Ханны взгляда. Они стояли, залитые ярким светом, и Йон с наслаждением упивался удивлением и почти необъяснимой радостью жены. Помолчав, она прошептала:

– У нас сейчас светло как летом.

Было так светло, что проснулся Рагнар. Мальчик сел, протер глаза и удивленно спросил:

– Уже утро?

В этот миг он увидел Йона и бросился на шею отчиму. Мальчик тискал Брумана так, как тот сам хотел бы потискать свою жену, но не осмеливался.

Лишь на следующее утро Йон Бруман вспомнил о зеркале:

– Я принес подарок от Альмы.

Это красивое зеркало он повесил на стене в зале. Ханна стояла рядом, восхищенно качая головой, долго гладила рукой золоченую раму, но так и не отважилась взглянуть на свое отражение.

– Да посмотрись же в зеркало, погляди, какая ты красивая, – не выдержав, проговорил Йон.

Ханна повиновалась, посмотрела на себя в зеркало, вспыхнула до корней волос, закрыла лицо руками и выбежала из комнаты.

Подавая мужу утренний кофе, она спросила:

– Как чувствует себя мама Эран?– Как обычно, – ответил Йон, и это все, что было сказано о визите в Вермлан.

Спустя неделю заработала мельница, шум водопада стал тише. Деревянное колесо служило теперь как бы шлюзом плотины. Бруман был невероятно доволен и очень радовался, что у него остались деньги расплатиться с Августом и его сыновьями за выполненную работу.

Правда, Ханне он сказал, что это были последние деньги в их кошельке. Но Ханна ответила так, как он и ожидал:

– Ничего, мы это переживем.

Она была твердо уверена в своем богатстве. У нее есть крупа, погреб ломится от картошки и брюквы, варенья из брусники и морошки. Куры исправно неслись, а двоюродная сестра подарила ей свинью. В чулане стояло масло, а на чердаке каждую неделю исправно булькал самогонный аппарат. Муки у них всегда будет в избытке – не может же не быть хлеба в доме мельника!