Анна, Ханна и Юханна

Мельник внимательно слушал, стараясь правильно понять собеседника. Но Йон Бруман не на шутку испугался, услышав, что Стортинг на восемь миллионов риксдалеров закупает броненосцы и что новый министр обороны Норвегии, бывший подполковник Станг, развернул строительство укреплений по всей длине шведско-норвежской границы.

– Станг – чертовски храбрый парень, – сказал Хенриксен и поведал Бруману, как намеревается министр использовать новое немецкое оружие. – Укрепления во Фредрикстене оснащены пушками с очень большой дальностью стрельбы. – Хенриксен испытующе посмотрел на Брумана и сказал, заканчивая разговор: – Мы мало об этом говорим, но каждый честный норвежец знает: самое главное – оружие, все остальное потом…

Они продолжили этот разговор вечером, когда выпили за ужином. Хенриксен был необычным человеком. Трезвый он был говорливым и громогласным, но, выпив водки, становился деловым и спокойным.

– Ты и сам можешь понять, это полнейшее безумие, что у норвежских моряков, которые плавают по всему миру, нет соотечественников, способных о них позаботиться.

Это Бруман понимал.

– Стортинг решил учреждать наши собственные консульства в других странах, – продолжал Хенриксен. – Мы уже выделили на это большие деньги. Но король в Стокгольме, как всегда, упрямится.

Йон кивнул:

– Король Оскар – просто болван.Сестры, накрывавшие стол, слышали эти слова. Ханна побледнела так, словно была готова упасть в обморок. Астрид же просто рассмеялась.

Норвежские родственники изрядно обиделись, когда узнали, что Йон один раз в месяц бывает во Фредриксхалле. Почему он не показывается у них? Йон не знал, что ответить, и в конце концов сказал, что он пока смущается.

– Чепуха, – заявил Арне, а Астрид, как обычно, рассмеялась и сказала, что теперь все будет по-другому. В следующий раз Бруман будет ночевать у Хенриксенов, да и вообще станет приезжать к ним отдохнуть. Через несколько месяцев маленького Августа можно отлучать от груди, и тогда Йон будет брать с собой и Ханну.

– Я не могу приезжать из-за матери, – сказала Ханна и покраснела, вспомнив, что Майя-Лиза умерла. – Я хочу сказать, – поправилась она, – что для ребенка лучше, если его кормят грудью до двух лет.

Астрид впервые разозлилась:

– Тебе понадобилось десять лет, чтобы освободиться от матери и ее страшных суеверий. Наступил новый век, Ханна.

Ответ Ханны сильно удивил Йона:

– Я думала об этом, и все равно побаиваюсь. И почему все, во что верили старики, должно быть неправдой?– Это каждый решает для себя сам, – сказала Астрид, как будто это был самый простой в мире вопрос.

Сестры заговорили о родных местах. Астрид не нравились происшедшие перемены, люди из Касы уехали в Америку, в Боне остались одни старики, усадьба Клева заросла лесом, умерли Йонас, Клара и Ларс.

– Ведь они не были стариками!

– Нет, но и мама с папой тоже не были старыми.

– От чего они умерли, Ханна?

– Жизнь слишком сильно их утомила.

– Я думаю, что это следствие голодных лет.

Вспомнили они и своих соучеников: где Рагнар, где Виталия, Стен, Еран, Олена?

Это знала Ханна: в Норвегии, в Гётеборге, в Америке – кто где.

Ханна никогда не задумывалась об этом раньше, и только теперь поняла, как одиноко ей живется в долине. Только теперь она нашла подходящие слова.– Быстро же обезлюдела долина, – заметила Астрид.

Астрид была просто влюблена в Рагнара, темноглазого одиннадцатилетнего мальчишку с обворожительной улыбкой и легким характером.

– Прямо божье дитя, – умилялась Астрид. – Как же непостижима жизнь, Ханна.

– Он очень похож на своего отца, – сказала Ханна, спохватилась и добавила, что это касается его внешности. – Рагнар очень добрый и милый мальчик.

– Да, трудно его не баловать.

Ханна и сама это понимала, видя, что Йон Бруман относится к пасынку с большей нежностью, чем к своим собственным сыновьям.

Правда, Хенриксен говорил Йону, что ему следует остерегаться мальчишку.

– Ты его испортишь, а потом, когда станет взрослым, он будет вить из тебя веревки.

Йон согласно кивал – он и сам уже об этом думал.

Перед тем как норвежцы уехали домой, было решено, что во время своих посещений Фредриксхалла он будет останавливаться у них, а каждое лето станет брать с собой Ханну.

– Мы купим тебе новые красивые платья и пойдем к фотографу, – сказала на прощание Астрид, и Ханна поежилась от страха, но от взгляда Йона не укрылась и ее радость.Ранним утром, на восходе солнца, норвежская коляска со спящим ребенком и его родителями покатилась к границе. Ханна махала, стоя на крыльце дома, а Йон проводил гостей до ворот. Когда коляска исчезла за поворотом, он обернулся и некоторое время стоял, внимательно глядя на жену. В лучах низкого солнца ее фигура отбрасывала на землю длинную, темную и очень отчетливую тень.

Первая поездка Ханны в многолюдный город стала для нее большим событием. Ей понравилось все, что она увидела, – оживленные перекрестки и множество магазинов и лавок. Но больше всего поразило ее отношение иностранцев друг к другу.

– Ты только представь себе, – говорила она Йону, – ты только представь: идешь по дороге, заходишь в лавки, и нигде не надо ни с кем здороваться.

Ее сестре стоило неимоверных усилий загнать Ханну в магазин готового платья. Для Ханны это было настоящим мучением, она до смерти стеснялась, пот тек из подмышек, отчего Ханна смущалась еще больше.

– Мне так неудобно, – отчаянным шепотом говорила она Астрид. Но та не сдавалась, брала для примерки следующее платье и заставляла сестру смотреть на себя в зеркало. Но Ханны хватало лишь на несколько секунд, после чего она зажмуривала глаза и закрывала их ладонями.

Под конец усилия Астрид все же увенчались успехом, так как Ханна согласилась купить платье с воланами и зелеными цветочками на белом подоле. Правда, к фотографу она пошла в своем лучшем бордовом домашнем платье. В течение всего сеанса она сидела неподвижно и серьезно смотрела прямо в объектив.

Дома она повесила фотографию в застекленной рамке на стену и часто останавливалась перед ней, избегая встречаться взглядом со своим собственным портретом.

По дороге домой она сказала Бруману, что не могла себе раньше представить, насколько в Норвегии… спокойно. Она побыла там совсем недолго, но никогда не забудет, какие они счастливые, эти норвежцы.

Бруман охотно согласился с женой. Он часто уезжал из Вермлана еще в детстве, но в других местах не видел больших отличий от родной деревни, однако теперь ощутил разительное отличие. Норвегия источала живую энергию, в ней била ключом жизнеутверждающая сила, и он почувствовал это, как только они пересекли границу. Давно зная Хенриксена, Бруман теперь отчетливо понимал причину этой разницы. Норвежцев объединяют общий язык и великая мечта. Но ему не хотелось тревожить Ханну, и поэтому он не стал рассказывать ей о кризисе унии. Вместо этого они говорили об Астрид. Ханна считала, что в Астрид под одной личиной уживается великое множество разных людей.