Аннелиз
Шрифт:
— А у матери ты спросила? — интересуется Пим.
— Нет. Я у тебя спрашиваю. Неужели вам пришлось снести его в грабительский банк?
Но Пим остается спокойным и рассудительным.
— Твоя мать очень дорожит этим сервизом, — поясняет он. — Поэтому мы решили, что будет безопаснее передать его на хранение друзьям.
— Друзьям, которые не евреи, — говорит Анна.
— Верно, — без смущения соглашается отец.
— То есть — серебро прячется, а мы нет?
— Сегодня нет нужды ни о чем беспокоиться, моя девочка, — говорит отец. Возвращается к изголовью кровати и целует Анну в лоб. — А теперь спи.
—
— Очень хорошо, — с тихим удовлетворением произносит отец.
На миг она сосредоточивается на туманном лике в своем воображении, но тут же заморгала, и образ исчезает.
— Пим, как ты думаешь, Бог сможет защитить нас?
Кажется, Пим удивлен.
— Бог? Ну конечно сможет.
— Правда? Даже когда враг повсюду?
— Особенно тогда. У Бога есть свой план, Аннеке, — уверяет Пим. — Нет нужды беспокоиться. А лучше выспаться как следует.
Анна устраивается в постели. Он снова целует ее, и в этот момент возвращается из ванной Марго.
— Спокойной ночи, моя девочка, — говорит он Марго.
— Спокойной ночи, Пим, — отвечает Марго. Отец целует ее и выходит из комнаты. Полосатый кот Анны вальяжно шествует за сестрой, украдкой трется о лодыжки Марго, но, когда он запрыгивает на постель Анны, она хватает его и пристально смотрит на сестру. Марго не утруждает себя накручиванием волос на бигуди. И не говорит о косметике, как Анна, и не упрашивает маму разрешить ей красить губы: по всеобщему убеждению, она Красива От Природы. Это у Анны острые локти и нескладные руки и ноги, а также чересчур острый подбородок, в общем, без косметики не обойтись. Пока сестра молится в одиночестве, обращаясь напрямую к Богу (она уже слишком взрослая, чтобы Пим за нею следил), Анна пялится на нее.
— Что такое? — глухо спрашивает Марго, закончив молитву.
Анна прижимает к себе Дымка, точно мягкую сумочку.
— Я ничего не говорила.
— Может, и нет, — Марго взбивает подушку. — Но я все равно тебя слышу.
— Я спросила Пима, будем ли мы прятаться.
— Да? — Марго смотрит на нее, мгновенно насторожившись.
Подхватив кота под передние лапы, Анна поднимает его, так что он болтается в воздухе.
— Он сказал, что они отдали серебро бабушки Роз на хранение друзьям. Вот и все.
Марго выдыхает.
— Хорошо.
— Хорошо?
— Я не хочу прятаться, — говорит она, забираясь под одеяло. — А ты? — Словно бы сестра могла таить какие-нибудь глупые желания по этому поводу.
— Нет конечно. — И снова возвращается к Дымку, который слабо мяучит, когда она опускает руки, и его мордочка утыкается ей в нос. — Думаешь, я хочу торчать в вонючем сарае, вдали от подруг?
— С тобой никогда не знаешь наперед, — сказала Марго, кладя голову на тщательно взбитую подушку. — В любом случае ты сказала, что Пим ничего такого не планирует.
—
Ничего такого, — подчеркивает Анна, опуская Дымка на край одеяла. — Вообще-то, он этого не говорил. Он вообще был немногословен. Сказал, что мне пора спать.— Какая замечательная мысль! — с сестринским сарказмом откликается Марго.
Анна фыркает, но умолкает, устраиваясь под одеялом на своей кушетке, а Дымок — в изножье. Прятаться. Ужасная — но вместе с тем притягательная — участь! Неужто это так постыдно: втихомолку гордиться, что оставила нацистов с носом? Залечь на дно. Onder het duiken. Пока-пока, боши! Auf Wiedersehen! И чтобы больше не видеть вас.
По школе ходят слухи, что семейство Левенштейн платит какому-то фермеру из Дренте за то, что он пустил их на сеновал. А сможет ли она жить на сеновале? Определенно нет. Она подгибает колени и отворачивается к стене. Если такой день настанет, они совершенно точно найдут себе что-то получше, чем сеновал. Если. Если такой день настанет. До тех пор она будет уповать на Пима и Бога — а уж они не подведут.
Анна едва научилась ходить, когда Пим купил амстердамскую франшизу компании «Опекта», чтобы было чем прикрыть отъезд из Германии. Они с господином Кюглером открыли представительство и продавали ингредиенты для джемов быстрого приготовления. Скоро на работу в компании поступил и господин Клейман, бухгалтер, а потом Мип — ее быстро повысили до ответственного секретаря, хотя, по рассказам ее самой, первый месяц она провела на кухне, где Пим велел ей готовить партию за партией джема-десятиминутки, чтобы выявить возможные погрешности каждого рецепта. «Слишком много фруктов, — заключает она. — В этом главная проблема. Люди просто не соблюдают рецептуру. Кладут слишком много фруктов и мало сахара».
Милая Мип! Ребенком ее отправили в голландский приют, потому что ее родители в Вене были слишком бедны, чтобы прокормить дочь. Анне такое и представить трудно, хотя сама Мип относится к этому вполне спокойно. Какая она надежная, как все понимает, думает Анна. Говорит Мип с капелькой венского акцента, однако во всем остальном она совершенная голландка.
Муж голландец. Голландская сила духа. Голландские же честность и упорство. У Мип все это есть.
Оконные стекла трясутся. Очередная эскадрилья «юнкерсов» Люфтваффе проносится в небе — вылетели с авиабазы к северу от Арнхема. Взгляды провожают ее до тех пор, пока не умолкает гул, но никто не произносит ни слова. Немецкая оккупация стала чем-то само собой разумеющимся — с ней научились жить, как с почечной недостаточностью.
На самом деле в конторе есть и немец. Герр Такой-то — из франкфуртского офиса компании «Помозин-Верке», управляющей франшизой «Опекты». Он сидит в кабинете Отто Франка с господином Клейманом, а сам господин Франк, директор-распорядитель, моет грязные чашки и блюдца на кухне.
Анна забросила офисную работу, которую делала после школы — перебирать накладные и тому подобное — от скуки и нервозного любопытства.
— А ты-то что тут делаешь? — спрашивает она, возникая на пороге кухни.