Анонимные грешники
Шрифт:
— Повтори это ещё раз.
Лед в его тоне образует комок у меня в горле.
— Что?
Его кулаки сжимаются на коленях.
— Подвергнутся избиению. Что это значит? — его взгляд обжигающий, такой горячий, что я снова прижимаюсь к двери, чтобы убраться от него подальше. — Что Альберто делает с тобой, Рори? — он говорит медленно, как будто не доверяет себе в произнесении этих слов. — Расскажи мне, что он с тобой делает.
Мое лицо заливается краской. Проходит несколько напряженных секунд, прежде чем я облизываю большой палец и провожу им по нежному месту под глазом. Толстые слои консилера кажутся жирными
Его пристальный взгляд скользит по моим чертам, задерживаясь на синяке под глазом, а затем останавливается на разбитой губе. Его молчание оглушает. Внезапно он бросается к двери и выпрыгивает, и через лобовое стекло я, затаив дыхание, наблюдаю, как он мчится по дороге и останавливается. Он сцепляет пальцы на затылке и поднимает лицо к серому небу. По тому, как его плечи поднимаются и опускаются, я могу сказать, что он тяжело дышит.
Прежде чем я успеваю обдумать это, я выхожу из машины и направляюсь к нему. Когда я приближаюсь, его голос прорывается сквозь ветер, тяжёлый и серьезный.
— Возвращайся в машину, Рори.
— Анджело…
— Возвращайся в гребаную машину.
Когда я кладу ладонь ему на плечо, он разворачивается и хватает меня за запястье. Его глаза горят яростью, и от интенсивности его гнева мне хочется развернуться и убежать. Если бы я не была так напугана, я бы разозлилась.
Анджело Висконти не имеет права так злиться.
Его взгляд снова опускается на мой рот, и внезапно он смягчается. Другой рукой он нежно проводит большим пальцем по моей нижней губе, и я чувствую это в пучке нервных окончаний между бедер.
— Он избил тебя, — бормочет он, больше себе, чем мне. — Почему ты мне не сказала, Рори?
— А это что-нибудь изменило бы? — шепчу я. — Это заставило бы тебя остаться?
Он стискивает челюсти и поднимает взгляд вверх. Но когда его взгляд возвращается ко мне, в его глазах появляется решимость.
— Ты поедешь со мной домой.
Мое сердце замирает.
— Домой?
— В Лондон. Ты и твой отец.
Я качаю головой, чувствуя, что у меня перехватывает дыхание.
— Я не могу.
— Тогда отправляйся туда, куда захочешь. Куда угодно, только не оставайся на этом гребаное Побережье. Может Нью-Йорк? Ты, похоже, из тех девушек, которым нравится Нью-Йорк.
— Мы не можем уехать с Побережья, Анджело.
Ядовитое шипение срывается с его губ, когда он скользит рукой по моему затылку и обхватывает меня.
— Хорошо, значит, ты любишь природу. Господи, Рори. Она есть везде. Я куплю тебе землю. Я куплю тебе целый гребаный остров, если хочешь.
— Ты не понимаешь, я не могу покинуть Заповедник…
— Что такого особенного в заповеднике Дьявола? — он рычит, злее, чем я когда-либо его видела. — И не смей говорить мне, что это из-за гребаных орлов.
Я закрываю глаза, отгораживаясь от требовательного взгляда Анджело. Я делаю глубокий вдох и снова открываю их.
— Поехали, я тебе покажу.
Глава двадцать восьмая
Мы
входим в устье заповедника Дьявола в тишине, но в моей голове царит хаос. Ярость лижет каждый дюйм моей кожи, и мне требуется вся моя сила воли, чтобы не сесть в машину, не помчаться обратно в Дьявольскую Яму и не всадить пулю в голову Альберто, точно так же, как я сделал это со своим отцом.Но я должен сдерживать себя, потому что мои безжалостные действия будут иметь последствия. Сейчас больше, чем когда-либо, мне нужно меньше думать, как Порочный Висконти и больше как мои братья. Их ярость сгорает медленно, как свеча, в то время как моя подобна фейерверку. Мой фитиль подожжен, но я не могу взорваться, пока нет.
Не без плана.
Единственная причина, по которой я согласился пойти в лес с Рори — то, что я надеюсь, что это немного остудит меня, ровно настолько, чтобы сформировать связные мысли. Но я не могу перестать пялиться на нее, украдкой бросая взгляды на фиолетовую ссадину под глазом и окровавленный порез на губе.
Это вызывает у меня желание сжечь дотла все гребаное Побережье.
— Остановись! — изящный кулачок Рори сжимает мое пальто.
Я хмуро смотрю на нее.
— Что?
Она смотрит на меня как на сумасшедшего.
— Серьезно? Ты вот-вот угодишь прямиком в зыбучие пески.
Я отвлекаюсь, и мне требуется несколько секунд, чтобы осознать, что она говорит, и проследить за ее взглядом. Передо мной темная лужа грязи. Это выглядит достаточно плохо, чтобы испортить мои туфли, но не более того.
— Что-что?
— Господи, разве ты не изучал геологию в школе? Зыбучий песок. Грязь пропитана водой, так что, если ты наступишь в нее, она утащит тебя под воду. Посреди леса есть озеро, и когда ты подходишь к нему ближе, то обнаруживаешь довольно много участков зыбучих песков. Будь осторожен.
То, как она смотрит на меня с таким беспокойством, чертовски очаровательно. Она отпускает мое пальто и проводит пальцами по моему сжатому кулаку. Ее рука теплая и нежная, и я немедленно разжимаю свою ладонь и просовываю в её руку. К черту правило «не прикасаться». Это вылетело в окно в тот момент, когда я увидел ее разбитую губу.
— Ладно, Дэвид Аттенборо15, — ворчу я, сдерживая ухмылку. — Тогда показывай дорогу.
Она так и делает, пробираясь по грязной тропе, не заботясь о том, что ее ярко-белые кроссовки теперь грязно-коричневые или что ее джинсы грязные. Мне тоже все равно, все, на чем я могу сосредоточиться — то, как хорошо держать ее руку в своей. Наконец-то, черт возьми, прикоснуться к ней, даже если это будет самым невинным способом из всех возможных.
Господи. Эта девушка превратила меня в двенадцатилетнего девственника.
Вскоре деревья редеют, и мы добираемся до озера. Я окидываю взглядом воду.
— Какую бы редкую птицу, рыбу или гребаное насекомое ты ни захотела мне показать, этого будет недостаточно, чтобы убедить меня позволить тебе остаться здесь.
— Мы здесь не для этого, — тихо говорит она. Она отдергивает руку, и я неохотно отпускаю ее. Она достает свой мобильный из сумочки и отправляет сообщение.
Я изучаю ее.
— Ты нервничаешь.
Ее глаза встречаются с моими из-под густых ресниц.