Анонимные грешники

— Как он чувствуется?

Я не знаю, говорит ли он о пистолете или о своем члене, который сейчас напрягается, чтобы проскользнуть между моими ягодицами.

Я сглатываю.

— Большим.

Он издает смешок, уткнувшись мне в затылок, отчего у меня по коже бегут мурашки. Опуская руки на несколько дюймов, пока они не касаются моих бедер, он притягивает меня ближе к своему телу, медленно поглаживая меня. Трение искрится, как провод под напряжением.

— Что теперь? — бормочет он, понижая голос на октаву.

Я отвечаю, выгибая спину и прижимаясь к нему. Его стон гортанный, и от того, как он вибрирует на моей шее, у меня кружится голова. Я кладу пистолет себе на колени и закрываю глаза, упиваясь каждой каплей этого восхитительного момента.

Я чувствую себя в безопасности, в тепле. Возбужденно.

Пока осознание не обрушивается на меня со скоростью товарного поезда: Это должен был быть ты.

Это должна была быть дверь Анджело, к которой я побежала, когда услышала, что Заповедник Дьявола собираются снести. Я должна была упасть на колени у его порога, должна была вписать свое имя кровью внизу его контракта. Но судьба распорядилась так, что он оказался за океаном, и мне пришлось заключать сделку с человеком, от которого у меня кровь стынет в жилах.

Это должен был быть он. Конечно, это было бы извращенное начало нашей истории, но я знаю, просто по тому, как он заставляет мое тело пылать, у нее был бы счастливый конец.

Я открываю глаза и делаю глубокий, прерывистый вдох. Тошнота скручивает мой желудок. Позади меня Анджело замирает.

— Ещё не поздно, Сорока, — мрачно бормочет он. — Я могу прямо сейчас отвезти тебя обратно в Дьявольскую Яму, — его зубы царапают раковину моего уха. — Ты бы хорошо смотрелась в моей постели.

Мой стон слетает с моих губ, как растопленное масло. В другой жизни. Но я живу в этом мире, и в этом мире мне нужно спасти себя и своего отца. Стиснув зубы, как будто это поможет мне трезво мыслить, я беру пистолет и взвешиваю его в руках.

— Зачем ты дал мне это?

— Если он хотя бы дотронется до волоска на твоей голове, ты пристрелишь его, сбежишь. А потом ты позвонишь мне. Поняла?

Я киваю.

— Я запишу свой номер в твой телефон.

Когда я не отвечаю, он проводит большим пальцем по моему животу и тихо говорит: — Рори.

Что-то в том, как он произносит мое имя, заставляет меня посмотреть на него. Я оборачиваюсь, встречаясь с его темным взглядом. В нем мерцает что-то, чего я не узнаю.

— Я вытащу тебя. Мне просто нужно разработать план. Ты мне доверяешь?

Я прикусываю пораненную губу. С каждой секундой тишины в его глазах закипает гнев. Он пристально изучает меня, и мне кажется, что малейшая искра может заставить все напряжение между нами взорваться.

Но я не думаю о том, доверяю я ему или нет. Мне интересно, почему я так уверена, что доверяю.

Я доверяю ему. На его совести все мои грехи, и ни один из них не сорвался с его губ. Но доверять ему в том, что он вытащит меня из этой обреченной сделки с Альберто, сродни тому, что я прыгаю с края обрыва и верю, что он будет внизу, чтобы поймать меня.

Хотя на самом деле я знаю, что было бы безопаснее вообще не прыгать.

Я слегка киваю.

— Нет. Используй слова. Мне нужно услышать, как ты это скажешь.

Мой взгляд падает на его рот. Надежда наполняет мою грудь, и я молюсь Богу, чтобы она не была ложной.

— Я доверяю тебе, — шепчу я.

Его глаза закрываются, но если бы я моргнула, то пропустила бы это.

— Рори? — подушечкой большого пальца он проводит по линии моего подбородка. Он застывает в уголке моего рта, но я поворачиваю голову, чтобы поймать его губами. Он издает тихий стон, наблюдая за мной полуприкрытыми от вожделения глазами, пока я медленно облизываю его.

— Да?

Опасность вспыхивает в его глазах, он засовывает большой палец глубже мне в рот, и когда влага скапливается между моих бедер, я открываю рот шире, чтобы взять его целиком.

— Из всех моих грехов ты мой самый любимый.

Глава тридцатая

Утреннее солнце пробивается в окно спальни и обжигает мою сетчатку сквозь веки. Это будит меня. Я натягиваю одеяло на голову и потягиваюсь.

Удивительно, как крепко я спала с заряженным пистолетом под подушкой. Или, возможно, я хорошо выспалась ночью, потому что впервые за несколько месяцев меня не прижимало к себе толстое, потное тело Альберто.

Когда я вернулась в особняк прошлой ночью, пистолет Анджело был спрятан под обертками от конфет в моей сумочке, Альберто ждал меня в коридоре. Каждый мускул на моей спине напрягся, но, к моему удивлению, он не рассердился. Он был застенчив. Великий Дон мафии, покраснев от смущения, заламывал руки.

— Ты искусительница, Аврора, — сказал он. — Было бы лучше, если бы ты спала в гостевом крыле до дня свадьбы, чтобы помочь мне избежать искушения, особенно учитывая все то дерьмо, с которым я сейчас имею дело.

Под «дерьмом» он имел в виду его бедный Rolls Royce с выбитыми стеклами. Я прикусила разбитую губу, чтобы скрыть свое облегчение. Слава богу, потому что я не знала, смогу ли провести ещё одну ночь, пялясь в его позолоченный потолок, не пустив пулю ему в голову.

Бой старинных часов доносится из-под двери, и когда я насчитываю одиннадцать ударов, я подпрыгиваю от удивления. Я проспала до одиннадцати утра? Господи, я не могу вспомнить, когда в последний раз спала так долго, и это определенно было не в этом доме.

Я вскакиваю и направляюсь прямиком в душ, нервная энергия бурлит у меня в животе. У меня осталось меньше часа до воскресного обеда, меньше часа до встречи с Анджело. Я не могу дождаться, чтобы услышать, какой план он придумал, чтобы вытащить меня отсюда. Такое чувство, что конец так близок, я чувствую его вкус.

Вчера поздно вечером я забрала кучу одежды из своей гардеробной, чтобы мне не пришлось сегодня переодеваться там с Гретой. Я не видела ее с тех пор, как она застала Альберто, прижимающего меня к земле, и ничего не сделала, кроме как нашла мне оттенок помады, соответствующий нанесенному им ущербу.