Анти-Горбачев 5

— Все хорошо, Евгений Максимович, — вежливо отозвался поляк, — никаких проблем в полете не случилось. И если можно, называйте меня Войцех Владиславович… меня так звали, когда я воевал в Войске Польском.

— Конечно-конечно, — ответно улыбнулся Примаков, — как скажете…

Соколов поздоровался с Войцехом без слов, после чего все четверо приступили к обсуждению текущего момента. Можно было заметить, что польский руководитель сильно напряжен и взвинчен, но внешне это проявлялось слабо.

— Итак, Войцех Владиславович, — начал Романов, но тот попросил без отчеств, — хорошо, итак, Войцех, у вас в Польше вторая серия восьмидесятого года начинается, если мы все верно понимаем?

— Да, Григорий, очень похоже, но с некоторыми особенностями, — ответил поляк, — отличия заключаются в том, что политических требований бастующие не выдвигают… ну практически, за редкими исключениями.

— Расскажите про исключения, если нетрудно, — перебил его Примаков.

— Сеньки (хорошо), — перешел почему-то на польский Ярузельский, — про исключения… из двадцати шести бастующих предприятия что-то, напоминающее политику, высказали только два — Гданьская судоверфь и Катовицкий металлургический комбинат. И там, и там потребовали моей отставки и смены правительства. Остальные двадцать четыре объекта выдвигают строго экономические пожелания.

— И в чем заключаются эти пожелания, Войцех? — спросил Романов.

— Повышение минимальной зарплаты, снижение ставок кредитования в банках и налогов на предпринимательскую деятельность, отмена последних штрафов, которые принял Сейм на прошлой неделе.

— Так-так-так, — заинтересовался Романов, — и что же там такого принял ваш Сейм?

— Да ничего особенного, Григорий, — поляк приподнял свои темные очки, чтобы лучше видеть собеседников и огласил весь список, — их там всего-то штук пять было, этих пунктов — четыре за нарушения правил дорожного движения, а пятое оскорбление высших должностных лиц.

— И почем же теперь у вас штрафуют за оскорбление? — вступил в диалог Соколов.

— Сто тысяч злотых… в пересчете на вашу валюту это триста рублей с небольшим…

— Однако, немало, — присвистнул Романов, — у нас это полторы месячные зарплаты…

Глава 26

— А с чьей, извините, подачи Сейм утвердил такие штрафы? — спросил Романов.

— Ну у нас же в некотором смысле демократия, — ответил Ярузельский, — профильный комитет полгода прорабатывал вопрос, вот и проработал, наконец.

— Войцех, — усмехнулся Романов, — ну кого вы лечите, как сейчас выражается молодежь… даже младенцам в яслях понятно, что наши с вами законодательные органы власти ничего сами проработать и выдать на-гора не могут, верно ведь? Было же какое-нибудь ЦУ сверху, да?

— Вы всегда в корень смотрите, Григорий Васильевич (мы же договорились без отчеств, поправил его генсек), да, Григорий… но в данном конкретном случае наш Сейм немного превысил свои полномочия… так сказать, забежал перед паровозом, как говорится в одной русской пословице…

— Вы в Войске Польском научились русским поговоркам? — поинтересовался Примаков.

— А где же еще, — развел руками поляк, — конечно там… нашу бригаду под Казанью собирали, давно дело было, но каждый раз, как вспомню, так и вздрогну.

— Давайте уже ближе к делу, — поморщился Романов, — я, если начну, тоже могу долго выдавать свои воспоминания о войне. Что там с Сеймом у вас случилось, Войцех?

— Немного превысили они свои полномочия, — Ярузельский опять надвинул свои темные очки на глаза, — вот и приняли такое постановление, где оскорбление высших должностных лиц в государстве карается полутора вашими месячными зарплатами.

— Печально… — Романов открыл бутылку Боржоми и налил себе полный стакан, — а как-то проконтролировать это дело никак нельзя было?

— Увы, — ответил поляк, — был занят другими делами, а мои ближайшие подчиненные меня проинформировали с некоторым запозданием.

— С этим понятно, — продолжил Романов, — думаю, что последние постановления Сейма можно немного поправить. А еще какие требования у бастующих?

— Еще они требуют вывести русские войска из Польши, — убитым голосом ответил Ярузельский.

— Тэээк… — вытер пот со лба Соколов, — ну вот мы и до главного добрались… у нас ведь в Польше немало народу размещено. Около 50 тысяч военнослужащих, в основном они в трех пунктах базируются — Легница, Борне-Сулиново и Свентушов. Первые два на северо-западе страны, рядом со Щецином, а последний на юго-западе, возле Вроцлава. 600 танков, 800 БМП, по сотне боевых самолетов и вертолетов… вывести все это единомоментно будет очень непросто.

— Требование о выводе наших военных выдвигают всеми протестующими? — уточнил Романов.

— Примерно в половине случаев, — ответил Войцех, — остальные ограничиваются чистой экономикой.

— Предлагаю такой вариант, — немного подумав, сказал Романов, — надо заболтать вопрос, предложить забастовщикам выдвинуть своих руководителей в какой-нибудь переговорный орган. А там на паритетных началах обсуждать наболевшие вопросы хоть до бесконечности. Время от времени можно делать небольшие уступки, советская сторона готова сократить свое присутствие в Польше, скажем, на четверть в течение 3–4 лет.

— Это будет хорошим вариантом развития событий, — тоже вытер пот со лба Ярузельский, — однако в долгосрочной перспективе я не вижу ничего позитивного в смысле развития социалистического лагеря в Восточной Европе…

— Войцех, — улыбнулся ему в ответ Романов, — до долгосрочной перспективы надо еще дожить. А пока ничего серьезного в этой заварушке в твоей стране я не наблюдаю. Как там говорится в древней китайской поговорке — умная обезьяна следит за схваткой двух тигров, сидя на дереве.

— Хорошая поговорка, — ответил Войцех, а Романов достал из тумбочки под столом, за которым они сидели, большую пузатую бутылку юбилейного армянского коньяка.

— Давайте немного разрядим обстановку, — предложил он, — импортный товар, шесть звездочек, рекомендуется перед едой… — и он разлил янтарную жидкость в бокалы.

— А если говорить в долгосрочном смысле, то у Польши есть претензии к России уже почти 200 лет… в 1793 году, если не ошибаюсь, свершился третий и последний раздел вашей страны между тремя соседними державами. Кстати, Войцех, не просветите нас, почему у поляков больше всего претензий только к одной стране, к русским, а к немцам и австрийцам гораздо меньше? Мы же почти поровну вас разделили, нет?