Антитело
Шрифт:
Глеб понимал, что никуда не уедет. Чисто технически было возможно пройти пешком сквозь бурелом, избежав падающих деревьев — для этого требовались лишь решительность и осторожность. Но техника здесь ни при чем — люди, вот что его останавливало. Аленка больна, а оба ее родителя находятся в таком состоянии, что не смогут позаботиться о дочери. Вряд ли они способны позаботиться даже о самих себе. И скоро станет еще хуже. Если Глеб уйдет, он обречет девочку на страдания, а ему этого не хотелось. Значит, он должен остаться и пытаться помочь им. Позаботиться о них.
Дядя тоже не напоминал об отъезде. Слишком многое изменилось со вчерашнего
Глеб стоял в гараже и смотрел на гору предназначенной для посадки картошки. Ее вполне можно использовать для еды — запас был почти неисчерпаемым. На полках нашлось огромное количество консервов, а в холодильнике — сыр, колбаса и мясо.
«Хлеба мало, но без него можно обойтись. Зато полно крупы и макарон. Проблема только в том, что я не умею все это готовить».
Он взял упаковку вермишели и стал внимательно читать инструкцию.
«Вроде бы все просто. Вскипятить, бросить, варить до готовности…».
Громко зазвонил сотовый. От неожиданности, Глеб вздрогнул и выронил вермишель. Дрожащими пальцами он нащупал кнопку и нажал.
— Алло?
— Привет, это я.
— Настя? Привет!
— Ты не звонишь. Я уже начала волноваться. У вас все в порядке?
— Я бы не сказал.
— Что случилось?
— Дядя заболел. Здесь теперь просто чумная палата какая-то.
— Простудился?
— Не знаю. Наверное.
— А ты?
— Пока ничего. Нормально. Думаю, как приготовить обед. У нас есть замороженное мясо, а я не знаю, что с ним делать.
— Что за мясо?
— Не знаю. Такое — темное.
— Не волнуйся, там все просто. Хочешь — я приеду и наготовлю впрок?
— Нет!
Короткое слово прозвучало, как треск сломанной надежды. Тон, которым оно было произнесено, сказал больше, чем любые объяснения. Глеб сжигал мосты.
— Глеб?
— Тебе нельзя сюда приезжать! Ни в коем случае! Даже не пытайся.
— Ты меня пугаешь! Что происходит?
— Мы отрезаны. Со вчерашнего дня. Мы пытались выбраться, но это невозможно. Теперь уже точно.
— Расскажи мне все!
И он рассказал. Про то, как исчез туман, про их надежды, просеку, про упавшее дерево. Проглатывая горький комок в горле, рассказал о том, как возвращался с дядей домой. Хотел умолчать, но не удержался — не удержал в себе ночное происшествие, приступ Аленки и собственное затмение.
«Я могу рассказать, ведь она далеко. Она в безопасности».
Глеб попытался вспомнить ее лицо и не смог. Только голос в телефонной трубке.
Он замолчал.
— Господи, я и не думала, что все настолько плохо! Вам нельзя там оставаться, надо что-то делать!
— Что?
— Нужно кого-нибудь позвать! Они могут расчистить дорогу. У вас больные, которым нужен врач. Они не смогут это игнорировать!
Настя воодушевилась. Она действительно верила в то, что говорила. И это звучало правильно, это звучало логично. Для нее, сидящей в Горенино.
Глеб не перебивал.
«Возможно, они найдут трактор. Найдут людей с пилами и попробуют пробиться к ферме. А потом будет еще одно упавшее дерево, и трактор, придавленный стволом и закупоривший дорогу. Скорее всего, кто-то погибнет. Здесь нужен бронетранспортер — не меньше. Все это утопия — чистая
фантастика».Он дал ей договорить. Когда Настя остановилась, он спокойно сказал:
— Нет.
— Нет?
— Нет.
— Но почему?
— Настя, я в это не верю. Мало того — я уверен, что те, кто сюда приедут, домой уже не вернутся. Дела слишком плохи.
— Ты хочешь поставить на себе крест? И на остальных?
— На нас уже крест.
— Не говори глупостей! Все можно исправить.
— Я люблю тебя, Настя. Я очень скучаю по тебе. И поэтому, ты не будешь приближаться к ферме. Ты ничего не сделаешь. Я не хочу, чтобы оно увидело тебя. Я серьезно. Ты должна обещать мне.
— Обещать что?
— Не приезжать.
— Глеб, это… Это глупо! Я никогда…
Упрямство Насти разозлило его.
— Даже не думай об этом, поняла?! Забудь! Если жить хочешь — забудь!
— Глеб это не ты говоришь!
— Если бы это говорил не я, если бы это был тот другой во мне, я бы позвал тебя. Твоя знахарка говорила правду — я опасен. Я теперь в этом не сомневаюсь. И я не хочу причинять тебе вред.
— Да вот черт! И что же мне теперь делать?
— Ждать.
— Я не могу ждать! Глеб, я тебя люблю!
— И я тоже! Очень-очень!
— Я хочу быть с тобой!
— И я тоже, Настенька. Очень хочу!
Он почувствовал ее борьбу и ее ответную злость. Перед ней появилось препятствие, которое она, при всем желании не могла преодолеть. Стена, за которой оставался Глеб, и ее первая настоящая любовь. Он исчезал, растворялся во тьме, и эта тьма тянула свои змеящиеся щупальца к ней, хотела ее. Противоречивые чувства и желания проносились в голове, сменяясь и перемешиваясь, словно в безумном калейдоскопе. Слишком неожиданно, слишком страшно; Настя не могла, не успевала разобраться в чудовищной мешанине фактов и обстоятельств. Она уже готова была наплевать на все, готова была сказать Глебу, что не сможет оставаться в стороне; что приедет, что он не прав…
— Я буду звонить. Это можно?
— Конечно.
— Проклятый лес! И проклятая ферма!
— Я люблю тебя, котенок.
Глеб услышал, как она всхлипнула.
— Не плачь.
— Я не плачу! — зло ответила Настя. — У тебя есть бумага и ручка?
— Зачем?
— Расскажу тебе про мясо.
Глеб нашел в сарае садовые перчатки и надел их. На этот раз, он собирался подойти к работе спокойно и обстоятельно. Никаких больше отчаянных поступков, он должен следить за собой и оставаться спокойным. Сам не зная почему, он решил, что лишь так можно контролировать себя и не давать тому — другому, захватить власть. Спокойствие и неторопливость — деятельность разума, а не чувств. Полный контроль.
У выхода Глеб заметил маленький радиоприемник и захватил его с собой. Покрутив настройку, он поймал музыкальную станцию и уверенно направился к тому месту, где оставил коробку с крестами. Но не успел он сделать и десяти шагов, как вдруг остановился, позабыв про все свои благие намерения.
На темной распаханной земле четко выделялась светлая полоса, словно дорога, уходящая от сарая к дальнему концу леса.
«Здрасьте-нафиг — дорога из желтого кирпича!»
Музыка из приемника словно отдалилась и значила теперь не больше, чем пение птиц где-то далеко в деревьях. Мир сжался до узкого коридора — в одном конце Глеб, в другом лес, а между ними — желтоватая ровная полоса. Она была, и она приглашала.