Антитело
Шрифт:
«Лучше вернутся. Все-таки дом — есть дом».
Повернувшись спиной к лесу, он не спеша побрел к себе, волоча лопату по пашне. Он не видел, как между черных стволов вдруг возникли чьи-то горящие глаза. Они наблюдали за Глебом, пока тот не вошел в дом, а затем мигнули и исчезли.
День двенадцатый
Дом изменился. Неуловимо, почти незаметно, но Глеб знал это точно: пропорции комнат, стены — они, казалось, наклонились, расширились, потеряли те правильные геометрические очертания, что были раньше. Но не это было главное: появились
Тихое скрип-скрип что-то расхаживало возле его двери.
Скрип.
Вот оно начало медленно спускаться по лестнице. Остановилось. И снова направилось вверх.
Скрип.
«Дядя? Нет, он спит внизу. Он бы вошел. Зачем ему ходить под дверями? А может тетя Ира? Но она больна. У нее очередное затмение. Она ненавидит меня».
Скрип.
Можно было встать с кровати и посмотреть, и разом снять все сомнения, но Глеб не осмеливался. Он словно вернулся в детство и прятался под одеялом от ночных страхов, не решаясь встать, не решаясь тревожить тишину звуком своего дыхания. Он лежал и прислушивался.
«А может Аленка?».
Тихо и протяжно заскрипела дверь, и снова послышались неторопливые шаги по деревянному полу. Глеб напряг слух, и ему показалось, что он слышит чье-то дыхание. Едва различимое, свистящее: вдох-выдох, вдох…
Скрип.
Он представил себе лестницу. Вспомнил, как по ней поднималась Аленка, тихо, словно мышка. Даже дядиного веса не хватало, чтобы ступени зазвучали.
«Там движется что-то тяжелое… Или это просто дом? Осаживается или что-то в этом духе? Говорят, с деревянными домами такое бывает».
Снова тихий звук, теперь где-то наверху. По воспоминаниям Глеба, там находилась большая пустующая комната на весь этаж. При нем никто ни разу туда не поднимался.
«Там ничего нет. Но что-то большое ходит сейчас в темноте. Чего-то ищет».
Скрип!
Неожиданно громко над самой кроватью. Глеб почувствовал, как на коже выступил холодный пот. Он закрыл глаза. Сундук — большой, обитый широкими металлическими полосами, отливающими серебром, возник перед ним из темноты.
«Серебро — это хорошо. Это как раз то, что надо».
Его блестящая крышка потускнела и покрылась трещинами, словно яростное нечто пыталось разбить ее, нанося сильные удары.
Но не смогло.
«Еще бы! Конечно! Конечно, не смогло!».
Глеб замер и прислушался. Несколько секунд было совершенно тихо, так, что можно было услышать собственное дыхание. И вдруг
Скрип-скрип-скрип быстрые шаги прямо над головой.
«Сейчас!».
Глеб мысленно потянулся вверх, сквозь перекрытия, в темноту комнаты третьего этажа, в которой двигалось что-то большое и страшное.
«Не бояться! Не бояться! Сейчас!».
Он ухватил это что-то и потянул к себе, вниз. Крышка сундука распахнулась, приветствуя нового пленника.
«Туда! Скорее, пока он не вырвался!».
С глухим металлическим лязгом крышка опустилась.
Тишина.
В доме тишина.
«Я перехитрил тебя! Я поймал тебя!».
Глеб почти заснул, когда со стороны лестницы вновь раздалось тихий звук.
Скрип.
Оно поднималось.
Скрип-скрип.
Теперь оно рядом с дверью в комнату. Глеб смотрел, как та медленно приоткрывается, словно в кошмарном сне. Снова возник сундук.
И опять стало тихо.
Аленка спала беспокойно: она без конца крутилась
с бока на бок, смятое одеяло валялось на полу возле кровати. Тишина в комнате была настолько глубокой, что казалась вязкой. Ни единого звука не нарушало молчания, ни единого шороха. Тонкие волосы девочки покачивались, словно водоросли под водой, делая ее похожей на маленькую русалку. Казалось, они жили отдельно от нее, своей неведомой жизнью. Как маленькие змеи — переплетались и подрагивали в стоячем воздухе комнаты, слепо искали что-то и не могли найти. Во сне девочка приоткрыла рот, и на подбородке блестела тоненькая струйка слюны.А за окном шелестел лес, покачивая темными верхушками деревьев. В неясном свете месяца по полю проносились смазанные тени, вспыхивали и тут же гасли крошечные огоньки. Туча закрыла лунный серп, и на несколько минут поле погрузилось в непроницаемую тьму.
Что-то стукнуло во входную дверь и сразу же отступило, испугавшись.
Глеб проснулся оттого, что замерз. Часы показывали без четверти семь утра. Он быстро оделся и, обхватив руками бока, подошел к окну. Небо закрывали тяжелые серые тучи. Они медленно ползли на юг непрерывной чередой, словно гигантское стадо фантастических животных.
«Наверное, будет дождь».
Умывшись, Глеб спустился на кухню и поставил чайник. Грея руки о его теплые бока, он лениво размышлял, какие новые беды принесет это утро. Сейчас в неподвижном спокойствии рассвета дом казался уютным, таким обыкновенным, а все их беды — просто дурным сном. И так хотелось поверить в это, но… там, за закрытой дверью, ведущей в комнаты первого этажа, скрывается червоточина. Яд, медленно убивающий их.
Глеб осторожно приоткрыл ее. Возле входа в Аленкину комнату на раскладушке спал дядя. Он лег не раздеваясь — в свитере и красном шарфе, вывернув голову под каким-то немыслимым углом. Глебу даже показалось, что дядя умер: синюшная кожа, грязные спутанные волосы, ни вздоха, ни движения. Он сходил за медицинской маской и, прижав ее к лицу, нагнулся над телом. В этот момент дядя шумно вздохнул и что-то пробормотал. Глеб отпрянул и стукнулся о дверной косяк.
— Ч-ч-черт! — выругался он шепотом.
Реакция на смерть, на их смерть — какая она будет? Не горе — нет. И не удивление. Глеб подумал, что правильно будет сказать — грусть. Он знал, что они умрут, и это просто дело времени. Раньше или позже. Кто-то из них будет первым, но нельзя точно сказать, кто. И какими они станут перед тем, как все закончится.
«Но пока они живы. И это хорошо. Действительно хорошо. На самом деле хорошо. Еще никто не умер».
Глеб налил себе чай и осторожно хлебнул.
Телевизор не работал — на экране мельтешил снег статики и больше ничего. Глеб последовательно перебрал все каналы и отложил пульт — завтракать пришлось в полной тишине и одиночестве. Важных дел не было — обед он приготовил еще вчера, а у домашних должно хватить сил, чтобы позаботиться о себе самостоятельно. Не было смысла оставаться в доме.
На улице оказалось холодно и тихо. Пахло сыростью. Солнце скрылось за плотным занавесом фиолетовых туч. Поле словно плыло в серебряной мгле промозглого утра. Глеб запахнул куртку и не спеша направился через пашню к ящикам с крестами. Он уже закончил большую часть круга — остался последний самый дальний сегмент. Один день работы.