Антитело
Шрифт:
Федор замолчал, переводя дыхание.
— Знаешь что, Аня — если у вас там творится какая-нибудь чертовщина, я совсем не удивлюсь. Место вполне подходящее.
Трубка ответила тишиной.
— Аня? Ты там?
— Да.
— Что у вас происходит? Там снова плохо?
— На месте Кокошино сейчас ферма. Там четыре человека: семья с маленькой девочкой и племянник хозяина. Девочка заболела и ее мать тоже. Ко мне приходил этот парень, его зовут Глеб, он рассказывал про лес. Все как ты сейчас говорил и… Я действительно что-то чувствую. Там очень плохо, Федор! Очень плохо!
— Похоже, история повторяется?
— Да. Видимо
— А рядом еще есть деревни? Что-нибудь?
— Титовка. Примерно в километре от них.
— И как там?
— Не знаю.
— Да-да-да… Что будем делать?
Анна промолчала.
«Делать. Что тут можно делать?»
— Аня, не исчезай!
— Я здесь. Просто не знаю, что тебе сказать.
— Ладно. Давай сделаем так — у меня сейчас отпуск. Пожалуй, я заскочу в ваши края. У тебя найдется комната?
— Да. Конечно!
— Вот и отлично! Придумаем что-нибудь. В конце концов, на дворе двадцать первый век. Позовем ребят в защитных костюмах, лаборатории. Буду у тебя завтра утром.
— Боюсь, не помогут там защитные костюмы… Хорошо. Жду тебя.
— Ты только ничего пока не делай. Просто жди. У меня есть кое-какой опыт. Ты и представить не можешь, сколько чертовщины творится на свете. Обо всем и не напишешь!
— Я бы не хотела этого знать.
— И правильно! Значит, до завтра?
— До завтра.
Голос в трубке переменился. Стал мягче и как будто ближе.
— Не волнуйся, милая, мы все поправим.
— Да. Да, я надеюсь.
— Ну, пока!
— Пока.
Знахарка положила трубку и тяжело села на стул, скрипнувший под ее весом. Ей стало жутко. Разговор нисколько не утешил ее, наоборот — он вызвал ощущение безнадежной тоски. Казалось, черная тень накрывает их край, и в ней нет ничего из тех бездушных явлений природы, с которыми она обычно имела дело. Это было зло. Настоящее, первородное, имеющее цель. Единственную цель — сеять смерть. Впервые в жизни Анна подумала о том, что у ее дара может быть предназначение.
Она встала, прошла в угол, где висела старая бабушкина икона, опустилась на колени и, перекрестившись, зашептала что-то быстро-быстро.
Глеб стоял у стола и резал мясо большим разделочным ножом. Дядя сидел рядом на стуле и внимательно наблюдал за процедурой. Это навязчивое внимание раздражало. Умом Глеб понимал, что находится под подозрением, и тому есть причины. Нож в его руках для домочадцев выглядит оружием, а не кухонной утварью. Он понимал это, но эмоции бурлили в груди, как на медленном огне. И готовили они обиду. Раздражение.
В этот день тетя так и не поднялась с постели. Она то просыпалась, то засыпала вновь, разговаривая в минуты бодрствования страшным шипящим шепотом. У нее держалась высокая температура, и дядя, пользуясь всеми известными ему средствами, как мог, сбивал ее. Иногда ее охватывало затмение: она говорила что-то про свою институтскую подругу, которую не видела уже много лет; пыталась встать, утверждая, что чувствует себя хорошо и должна убраться в доме. Несколько раз хотела пойти к Аленке, но дядя препятствовал этому, уговаривая ее вернуться в постель. Пока что уговоры действовали.
Несколько раз она спрашивала, где Глеб.
По сравнению с родителями, Аленка чувствовала себя гораздо лучше. У нее болело горло, не дышал нос, но температуры не было. Она могла ходить, и дядя много времени проводил с ней, играя или рассказывая сказки.
Сам
он заболевал все серьезнее. С самого утра его бил озноб и, несмотря на теплую погоду, по дому он ходил в свитере.Глеб положил мясо в кастрюлю.
— Ну вот, скоро будем обедать.
Он тщательно вымыл нож и демонстративно медленно вернул его на место.
— Не знал, что ты умеешь готовить.
— А я не умею. Меня Настя инструктировала.
— Ты говорил с ней?
— Да.
— Как там у них дела?
— Нормально.
— Ей нельзя приезжать сюда. Ни в коем случае.
— Она не приедет — не волнуйтесь. Сюда никто не приедет.
Дядя кивнул.
— Как там с крестами?
— Потихоньку. Много работы.
— Ничего нового?
Глеб вспомнил про картошку.
«Сказать или нет?».
— Нет. Ничего.
— Понятно.
— Последите за мясом. Вода не должна выкипеть. Через час поставьте картошку.
— Ладно.
Глеб направился к двери. Дядя придержал его за руку.
— Спасибо.
— Не за что. Я буду на улице. Вы ложитесь. Отдохните пока.
На поле опустились сумерки. Голос в приемнике то и дело пропадал, скрываясь за бессмысленным шумом помех. Глебу приходилось отвлекаться от работы и крутить ручку настройки, пытаясь поймать ускользающую станцию. Деревья отбрасывали на поле длинные мрачные тени. Поднялся ветер.
Музыка, которая раньше бодрила и помогала отвлечься, стала угнетать. Голос ди-джея постоянно изменялся, становясь то выше, то ниже, как будто начинал говорить другой человек. Солнце медленно опускалось в лес.
Глебу было неуютно и тревожно. Он выключил приемник, и в наступившей тишине стало слышно завывание ветра, унылое и пустое.
«Надо было взять плеер».
Возвращаться домой он не хотел. Не хотел снова увидеть бледное больное лицо дяди, его слезящиеся глаза, слушать его ужасный кашель. Не хотелось слышать голос Аленки, внезапно погрубевший и лишенный прежних эмоций. В доме за его спиной жили сумасшедшие, и он был единственным, кто еще сохранял рассудок. Не заболел. И не сломался. Только страх — постоянный, давящий страх, мучил его и заставлял вздрагивать от каждого звука, в любом движении видеть агрессию.
«Если они ухудшатся, я просто не знаю, что делать. Оставаться один на один с тремя психами… Я не смогу».
Его утешало лишь одно обстоятельство — прогрессирующая болезнь не позволит им активно действовать.
В доме снова появились мухи. Глеб заметил их за обедом, сидя в одиночестве и без всякого удовольствия поглощая мясо. Пока их было немного, но они были. А всего пару часов назад, он видел их целый рой, летящий низко над полем на восток к лесу.
«Если дальше так пойдет, придется снова все опрыскивать».
Глеб продолжал свою работу в медленно надвигающейся темноте. По мере того, как свет уходил, все труднее было не пускать в голову мысли о том, что ждет его в этой ночи. Что прячется там, дожидаясь, когда исчезнут последние отголоски дня. Можно было уйти в дом, где есть свет и стены, но именно там, в этих самых стенах и происходило все самое страшное. Несколько минут Глеб совершенно серьезно обдумывал возможность ночевки в сарае. Это может оказаться лучше для всех. И дяде было бы спокойно, пока он держится подальше от них и от Аленки. Но темнота продолжала наступать, и он отказался от этой мысли.