Антология поэзии русского зарубежья (1920-1990). (Первая и вторая волна). В четырех книгах. Книга первая

3

«В гробу, в обыкновенном темном костюме,

в устойчивых, грубых ботинках, подбитых

железом, лежит величайший поэт революции».

(«Однодневная газета», 24 апреля 1930 г.)

В сапогах, подкованных железом, В сапогах, в которых гору брал — Никаким обходом ни объездом Не доставшийся бы перевал — Израсходованных до сиянья За двадцатилетний перегон. Гору пролетарского Синая, На котором праводатель — он. В сапогах — двустопная жилплощадь, Чтоб не вмешивался жилотдел — В сапогах, в которых, понаморщась, Гору нес — и брал — и клял — и пел — В сапогах и до и без отказу По невспаханностям Октября, В сапогах почти что водолаза: Пехотинца, чище ж говоря: В сапогах великого похода, На донбассовских, небось, гвоздях. Гору горя [91] своего народа Стапятидесяти (Госиздат) Миллионного… [92] — В котором роде Своего, когда который год: «Ничего-де своего в заводе!» Всех народов горя гору — вот. Так вот в этих — про его Рольс-Ройсы Говорок еще не приутих — Мертвый пионерам крикнул: Стройся! В сапогах — свидетельствующих.

91

Гору горя... — этот образ встречается в ранней поэзии Маяковского.

92

Стапятидесяти (Госиздат)//Миллионного… — Речь идет о поэме В. Маяковского «150 000 000».

4

Любовная лодка разбилась о быт. [93]

И полушки не поставишь На такого главаря. Лодка-то твоя, товарищ, Из какого словаря? В лодке да еще в любовной Запрокинуться — скандал! Разин — чем тебе не ровня? — Лучше с бытом совпадал. Эко новшество — лекарство, Хлещущее, что твой кран! Парень, не по-пролетарски Действуешь — а что твой пан! Стоило ж в богов и в матку Нас, чтоб — кровь, а не рассвет! — Класса белую подкладку Выворотить напослед. Вроде юнкера, на «Тоске» Выстрелившего — с тоски! Парень! не по-маяковски Действуешь: по-шаховски. Фуражечку б на бровишки И — прощай, моя джаным! Правнуком своим проживши, Кончил — прадедом своим. То-то же как на поверку Выйдет — стыд тебя заест: Совето-российский Вертер. Дворяно-российский жест. Только раньше — в околодок, Нынче ж… — Враг ты мой родной! Никаких любовных лодок Новых — нету под луной.

93

Эпиграф взят из четверостишия, которым заканчивалась предсмертная записка Маяковского.

5

Выстрел — в самую душу, Как только что по врагам. Богоборцем разрушен Сегодня последний храм. Еще раз не осекся И, в точку попав — усоп. Было, стало быть, сердце, Коль выстрелу следом — стоп. (Зарубежье, встречаясь: «Ну, казус! Каков фугас! Значит — тоже сердца есть? И с той же, что и у нас?») Выстрел — в самую точку, Как в ярмарочную цель. (Часто — левую мочку Отбривши — с женой в постель.) Молодец! Не прошибся! А женщины ради — что ж! И Елену паршивкой — Подумавши — назовешь. Лишь одним, зато знатно, Нас лефовец удивил: Только вправо и знавший Палить-то, а тут — слевил. Кабы в правую — свёрк бы Ланцетик — и здрав ваш шеф. Выстрел в левую створку: Ну в самый-те Центропев!

6

Зёрна огненного цвета

Брошу на ладонь,

Чтоб предстал он в бездне света

Красный как огонь.

Советским вельможей, При полном синоде… — Здорово, Сережа! — Здорово, Володя! Умаялся? — Малость. — По общим? — По личным. — Стрелялось? — Привычно. — Горелось? — Отлично. — Так стало быть пожил? — Пасс в нек’тором роде. …Негоже, Сережа! …Негоже, Володя! А помнишь, как матом Во весь свой эстрадный Басище — меня-то Обкладывал? — Ладно Уж… — Вот-те и шлюпка Любовная лодка! Ужель из-за юбки? — Хужей из-за водки. Опухшая рожа. С тех пор и на взводе? Негоже, Сережа. — Негоже, Володя. А впрочем — не бритва — Сработано чисто. Так стало быть бита Картишка? — Сочится. — Приложь подорожник. — Хорош и коллодий. Приложим, Сережа. — Приложим, Володя. А что на Рассее — На матушке? — То есть Где? — В Эсэсэсэре Что нового? — Строят. Родители — р'oдят, Вредители — точут, Издатели — водят, Писатели — строчут. Мост новый заложен, Да сбит половодьем. Все то же, Сережа! — Все то же, Володя. А певчая стая? — Народ, знаешь, тертый! Нам лавры сплетая, У нас, как у мертвых, Прут. Старую Росту Да завтрашним лаком. Да не обойдешься С одним Пастернаком. Хошь, руку приложим На ихнем безводье? Приложим, Сережа? — Приложим, Володя! Еще тебе кланяется… — А что добрый Наш Льсан Алексаныч [94] ? — Вон — ангелом! — Федор Кузьмич [95] ? — На канале: По красные щеки Пошел. — Гумилев Николай? — На Востоке. (В кровавой рогоже, На полной подводе…) — Все то же, Сережа. — Все то же, Володя. А коли все то же, Володя, мил-друг мой, Вновь руки наложим, Володя, хоть рук — и — Нет. — Хоть и нету, Сережа, мил-брат мой, Под царство и это Подложим гранату! И на раствороженном Нами Восходе — Заложим, Сережа! — Заложим, Володя!

94

Льсан Алексаныч — А. А. Блок

95

Федор Кузьмич — Ф. К. Сологуб.

7

Много храмов разрушил, А этот — ценней всего. Упокой, Господи, душу Усопшего врага твоего.

Август 1930

«— Не нужен твой стих…»

— Не нужен твой стих — Как бабушкин сон. — А мы для иных Сновидим времен. — Докучен твой стих — Как дедушкин вздох. — А мы для иных Дозорим эпох. — В пять лет — целый свет — Вот сон наш каков! — Ваш — н'a пять лишь лет, Мой — н'a пять веков. — Иди, куда дни! — Дни мимо идут. — Иди, куда мы. — Слепые ведут. А быть или нет Стихам на Руси — Потоки спроси, Потомков спроси.

17 сентября 1931

Медон

Бузина

Бузина цельный сад залила! Бузина зелена, зелена! Зеленее, чем плесень на чане, Зелена — значит, лето в начале! Синева — до скончания дней! Бузина моих глаз зеленей! А потом — через ночь — костром Ростопчинским [96] ! — в очах красн'o От бузинной пузырчатой трели. Красней кори на собственном теле По всем порам твоим, лазорь, Рассыпающаяся корь Бузины — до зимы, до зимы! Что за краски разведены В мелкой ягоде, слаще яда! Кумача, сургуча и ада — Смесь коралловых мелких бус — Блеск, запекшейся крови — вкус! Бузина казнена, казнена! Бузина — цельный сад залила Кровью юных и кровью чистых, Кровью веточек огнекистых — Веселейшей из всех кровей: Кровью сердца — твоей, моей… А потом — водопад зерна, А потом — бузина черна, С чем-то сливовым, с чем-то липким. Над калиткой, стонавшей скрипкой Возле дома, который пуст, — Одинокий бузинный куст. Бузина, без ума, без ума Я от бус твоих, бузина! Степь — хунхузу, Кавказ — грузину, Мне — мой куст под окном бузинный Дайте. Вместо Дворцов Искусств Только этот бузинный куст… Новосёлы моей страны! Из-за ягоды бузины, Детской жажды моей багровой, Из-за древа и из-за слова: Бузина (по сей день — ночьми…), Яда — всосанного очьми… Бузина багрова, багрова! Бузина — цельный край забрала В лапы: детство мое у власти. Нечто вроде преступной страсти, Бузина, меж тобой и мной. Я бы века болезнь — бузиной Назвала…

96

…костром//Ростопчинским… — имеется в виду Ф. В. Ростопчин (1763–1826) — московский генерал-губернатор в 1812 г. Легенда о том, что он был инициатором поджога Москвы, не соответствует действительности.

11 сентября 1931 — 21 мая 1935

Страна

С фонарем обшарьте Весь подлунный свет. Той страны на карте — Нет, в пространстве — нет. Выпита как с блюдца: Донышко блестит! Можно ли вернуться В дом, который — срыт? Заново родися! В новую страну! Ну-ка, воротися На спину коню Сбросившему! (Кости Целы-то — хотя?) Эдакому гостю Булочник — ломтя Ломаного, плотник — Гроба не продаст! Т'oй ее — несчетных Верст, небесных царств, Той, где на монетах — Молодость моя, Той России — нету. Как и той меня.

1931

«Никуда не уехали — ты да я…»

Никуда не уехали — ты да я — Обернулись прорехами — все моря! Совладельцам пятерки рваной — Океаны не по карману! Нищеты вековечная сухомять! Снова лето, как корку, всухую мять! Обернулось нам море — мелью: Наше лето — другие съели! С жиру лопающиеся: жир — их «лоск», Что не только что масло едят, а мозг Наш — в поэмах, в сонатах, в сводах: Людоеды в парижских модах! Нами — лакомящиеся: франк — за вход. О, урод, как водой туалетной — рот Сполоснувший — бессмертной песней! Будьте прокляты вы — за весь мой Стыд: вам руку жать, когда зуд в горсти, — Пятью пальцами — да от всех пяти Чувств — на память о чувствах добрых — Через всё вам лицо — автограф!

1932 — лето 1935

«Тоска по родине! Давно…»

Тоска по родине! Давно Разоблаченная морока! Мне совершенно все равно — Где совершенно одинокой Быть, по каким камням домой Брести с кошелкою базарной В дом, и не знающий, что — мой, Как госпиталь или казарма. Мне всё равно, каких среди Лиц ощетиниваться пленным Львом, из какой людской среды Быть вытесненной — непременно — В себя, в единоличье чувств. Камчатским медведём без льдины Где не ужиться (и не тщусь!), Где унижаться — мне едино. Не обольщусь и языком Родным, его призывом млечным. Мне безразлично, на каком Не понимаемой быть встречным! (Читателем, газетных тонн Глотателем, доильцем сплетен…) Двадцатого столетья — он, А я — до всякого столетья! Остолбеневши, как бревно, Оставшееся от аллеи, Мне вс'e — равны, мне всё — равно И, может быть, всего равнее — Роднее бывшее — всего. Все признаки с меня, все меты, Все даты — как рукой сняло: Душа, родившаяся — где-то. Т'aк край меня не уберег Мой, что и самый зоркий сыщик Вдоль всей души, всей — поперек! Родимого пятна не сыщет! Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст, И всё — равно, и всё — едино. Но если по дороге — куст Встает, особенно — рябина…

1934

«Уединение: уйди…»

Уединение: уйди В себя, как прадеды в феоды. Уединение: в груди Ищи и находи свободу. Чтоб ни души, чтоб ни ноги — На свете нет такого саду Уединению. В груди Ищи и находи прохладу. Кт'o победил на площади — Про то не думай и не ведай. В уединении груди — Справляй и погребай победу. Уединение в груди. Уединение: уйди, Жизнь!

Сентябрь 1934

«Уж если кораллы на шее…»

Уж если кораллы на шее — Нагрузка, так что же — страна? Тишаю, дичаю, волчею, Как мне все — равны, всем — равна. И если в сердечной пустыне, Пустынной до краю очей, Чего-нибудь жалко — так сына, — Волчонка — еще поволчей!

9 января 1935