Корзина с рыжиками на локте,А за плечом — мешок еловых шишек.Опушки леса ласковый излишек —Не царский ли подарок нищете!Затопим печку, ужин смастеримИ ляжем спать на стружковой перине.Есть в жизни грань, где ты неуязвим,Неуязвим, как ветры и пустыни.
1951
«Пирог с грибами стынет на столе…»
Пирог с грибами стынет на столе.Меня зовут. Бегу огромным садом.Вот этот полдень, в Царском ли СелеИль в Павловске, он здесь, со мною рядом.Он был хорош не только тишиной,Не только беззаботностью и ленью —Он был взыскательный учитель мойИ научил высокому уменью:Уменью
жить цезурою стиха,Как эти вот дворцы, аллеи, шлюзы,Как тот кувшин в бессмертных черепках,Откуда пили ласточки и музы.
1951
«Мы с тобою ее запомнили…»
Мы с тобою ее запомнили,Эту медленную весну:Гиацинты на подоконнике,Восковую их белизну.А за ними, весь в колких лужицах,Тихий дворик, московский, тот,Что — прикажет весна — закружится,Защебечет и зацветет.С Новодевичьего, с соседнего,Мерно пели колокола.И любовь наша тоже медленной,Вот как эта весна, была.Всё прилаживалась, примеривалась,Подмерзала то там, то здесь,Чтобы, словно сперва не веря в нас,После вдвое щедрей расцвесть.…Вспоминаешь, и в сердце — лужицы,Гиацинты, колоколаИ та девушка, в косах, в кружевце,Что тобою тогда была.
1951
Не забытое, не прощенное
Когда весной — чужой весной! — Опять цветет сирень,Тогда встает передо мной Мой царскосельский день.Он тронут ранней сединой, Ему за пятьдесят,Но молодой голубизной Его глаза горят.Он пахнет морем и руном Гомеровской строки,И гимназическим сукном, И мелом у доски;Филипповским (вкуснее нет!) Горячим пирожком,Девическим, в пятнадцать лет Подаренным, платком…Стучит капель, оторопев На мартовском ветру,Звенит серебряный припев Кавалерийских труб,И голуби, набив зобы, Воркуют на снегу.…Я всех забыл, я всё забыл, А это — не могу!
* * *
За годы зла, за годы бед, Со мной друживших там,Привык терять я даже след К покинутым крестам.Я схоронил отца и мать, Я схоронил друзей,Но их мне легче вспоминать, Чем запах детских дней.Всё, чем согрела жизнь меня, Я растерял — и пусть!Вот даже Блока больше я Не помню наизусть.И стало тесно от могил На дальнем берегу.…Я всех, я всё похоронил. А это — не могу!
* * *
Когда я думаю, что вот Там всё теперь не так,И тот, кто песни там поет, Не близок мне никак;Со мною августовским днем Не вспомнит злую весть,Не скажет: «Вот сейчас, вдвоем, «Костер» [109] бы перечесть!»Когда я вспомню, что поэт, Что всех дороже мне,Убит, забыт — пропал и след! — В своей родной стране;Что тот, кто нам стихи сложил О чувстве о шестом, —И холмика не заслужил С некрашеным крестом;Что даже в эти, в наши дни На невском берегуЕго и мертвого они Как волка стерегут —Тогда я из последних сил Кричу его врагу:Я всем простил, я все простил, Но это — не могу!
109
«Костер» — сборник стихов Н. Гумилева (1918). Кленовский был знаком с Гумилевым, который положительно отозвался о его сборнике «Палитра» (1917) в одном из «Писем о русской поэзии».
1955
«О, только бы припомнить голос твой…»
О, только бы припомнить голос твой —Тогда я вспомнил бы и этот город,И реку (не она ль звалась Невой?),И колоннаду грузного собора,И тонкий шпиль в морозной вышине,И сад в снегу, такой нелетний, голый…О, если б голос твой припомнить мне,Твой тихий голос, твой далекий голос!Что
это всё мне без него? А он…Он потонул, как все тогда тонули:Без крика, без письма, без похорон,В тифозной качке, в орудийном гуле,С последней шлюпкой, на крутой волнеОтчалившей от ялтинского мола…О, если б голос твой приснился мне,Твой дорогой, твой потонувший голос!
1955
«Как много есть прекрасного на свете…»
Как много есть прекрасного на свете:Крыло орла, девическая грудь,Кленовый лист, Риальто [110] на рассвете,Раздолье Волги, ландыш, Млечный путь…И вот еще: прыжок бегущей лани,Глаза ребенка, парус на волне…Ты видишь сам: не сосчитать названий,Не перечислить ни тебе, ни мне.И все-таки не легче ль жить на свете,Когда ты знаешь, что везде кругомЕсть волны, клены, девушки и детиИ даже просто чей-то сад и дом?Ты говоришь: все это преходяще!И ты не прав! Ведь будущей веснойОпять прыжок в зазеленевшей чаще,Опять подснежник свежий под ногой!Наш мир в бреду. Он шепчет заклинанья,Он душит все, чем жизнь еще права,Но в мире нет разрушенного зданья,В котором бы не проросла трава.
110
Риальто — мост в Венеции.
1956
Царскосельская гимназия
Есть зданья неказистые на вид,Украшенные теми, кто в них жили.Так было с этим. Вот оно стоитНа перекрестке скудости и пыли.Какой-то тесный и неловкий входДа лестница, взбегающая круто,И коридоров скучный разворот —Казенщина без всякого уюта.Но если приотворишь двери в класс —Ты юношу увидишь на уроке [111] ,Что на полях Краевича, таясь,О конквистадорах рифмует строки.А если ты заглянешь в кабинет,Где бродит смерть внимательным дозором, —Услышишь, как седеющий поэт [112]С античным разговаривает хором.Обоих нет уже давно. ЛежитОдин в гробу, другой, без гроба, — в яме,И вместе с ними, смятые, в грязи,Страницы с их казненными стихами.А здание? Стоит еще оноИль, может быть, уже с землей сровнялось?Чтоб от всего, чем в юности, давно,Так сердце было до краев полно,И этой капли даже не осталось.
111
Ты юношу увидишь на уроке… — Этот юноша — Н. Гумилев, учившийся в Царскосельской гимназии в 1903–1906 гг.
112
Седеющий поэт — И. Ф. Анненский, директор этой гимназии до 1906 г.
1957
«Чем дольше я живу, тем ненасытней я…»
Чем дольше я живу, тем ненасытней я,Тем с большей жадностью тянусь к усладе здешней.Пусть ждет меня нектар иного бытия — Я от разлуки с ней всё безутешней.И радость мне моя последняя горька…Так в блекнущем саду, где астры холодеют,Озябшая пчела с последнего цветка Пьет скудный мед, сама уже скудея.К остывшим венчикам она ревнивей льнет,Неяркий солнца луч ее уже не тешит,А то, что в улье ждет богатство полных сот — Стяжательницы милой не утешит.
1957
«В талом небе такие мокрые…»
В талом небе такие мокрые,Акварельные облака.…Мог ли я сомневаться, мог ли яНе поверить, что ты близка,Если так хорошо и веселоТы умела ко мне прильнуть,Медный крестик с моей перевесилаНа свою золотую грудь?…В мутном небе такие влажные,Акварельные облака.…Важно ли, что была ты, важно ли,Что слабела в моих руках,Если вот вспоминаю редко яИ так нехотя о тебе,Если ты раскаленной меткоюНе осталась в моей судьбе?…В бледном небе совсем туманные,Акварельные облака.Почему меж других — не странно ли? —Эта путается строка?Или ею напоминается,Что все лучшее навсегдаРазлетается, расплывается,Растворяется без следа.