Антология поэзии русского зарубежья (1920-1990). (Первая и вторая волна). В четырех книгах. Книга первая

1958

«Как бушевали соловьи…»

Как бушевали соловьи Над нашей гоголевской хатой, Луною выбеленной и Подсолнухами полосатой! Их было не перекричать! Но, неуверенно вначале, Еще пугаясь всё сказать, Мы их с тобой… перешептали. Как было хорошо прильнуть Губами к маленькому уху! С собой мы взяли в дальний путь Ту немудреную науку. И с той поры она для нас Защитой стала неизменной: Таким же шепотом сейчас Мы заглушаем шум вселенной.

1958

«Я думал до сих пор, что наша…»

Я думал до сих пор, что наша Давно развязанная связь, Хотя была других не краше, Но все же в сердце сбереглась. И вот недавно, в день погожий Бродя по улице пустой, Как заблудившийся прохожий, Я вышел к истине простой: Что все давным-давно забыто И окончательно мертво, Что сердце на могильных плитах Не написало ничего. Нет, не подумай, я не плачу, Я просто на ущербе дней Одною истиной богаче, Одною радостью бедней.

1958

«Нет, и всматриваться не стоит!..»

Нет, и всматриваться не стоит! Ведь с собою не унести Эти звезды, луга, прибои — Все и сложное и простое, С чем мне больше не по пути! Знаю, знаю: пора пришла мне Подружиться с коротким днем, Мелкой речкой, замшелым камнем, Выкорчеванным скользким пнем; С равнодушной подругой-палкой, С шумом медленного дождя — Всеми теми, кого не жалко Будет мне потерять, уйдя. Ну а если и к ним я тоже Так привыкну, что станут мне И они всех небес дороже — Кто мне землю забыть поможет В беспощадной Твоей стране?

1959

«На италийском мраморе плиты…»

На италийском мраморе плиты — Простое имя и скупая дата. Но почему остановилась ты И вздрогнул я, смущением объятый? Не потому ль, что вновь коснулся нас В своем захолодевшем начертаньи На плитах всех повторенный рассказ О жалком человеческом незнаньи. Смотри: сквозь надпись проступает ложь! Лгут имена! Нас всех зовут иначе! Нам роздали их просто как пришлось! Где то, каким в веках я обозначен? И даты лгут! Нам миллиарды лет! Не эти шестьдесят, не эти тридцать! Обратно нам уже дороги нет, Но впереди нам не остановиться. Уйдем отсюда! Что нам говорят Случайно здесь разбросанные плиты? Пройдут века — и мы придем назад. Еще мгновенье — и они разбиты.

1960

«Мы все уходим парусами…»

Мы все уходим парусами В одну далекую страну. Ветра враждуют с облаками, Волна клевещет на волну. Где наша пристань? Где-то! Где-то! Нам рано говорить о ней. Мы знаем лишь ее приметы, Но с каждым днем они бледней. И лишь когда мы всё осилим И всякий одолеем срок — Освобождающе под килем Прибрежный зашуршит песок. И берег назовется ясным И чистым именем своим. Сейчас гадать о нем напрасно И сердца не утешить им. Сейчас кругом чужие земли, Буруны, вихри, облака, Да на руле, когда мы дремлем, Немого ангела рука.

1961

«Как пароход подходит к пристани…»

Как пароход подходит к пристани, Неспешно замедляя ход, И всматриваешься все пристальней В тот край, что пред тобой встает, — Так я гляжу в недоумении На берег странный и чужой, Что в неизбежном приближении Сейчас встает передо мной. Какие-то струятся тени там, Какие-то скользят лучи, Но в смутном их нагромождении Мне ничего не различить. И лишь одна (прозреньем, бредом ли?) Надежда промелькнет подчас, Что кто-то, мне пока неведомый, На сходнях руку мне подаст.

1964

«Когда-нибудь (быть может, скоро)…»

Когда-нибудь (быть может, скоро) На том, нездешнем, берегу, На том единственном, который Себе в наследство берегу, — Я обернусь и вдруг замечу, Что, труден и неумолим, Но этот путь мой человечий Был все-таки необходим. Что в тесноте земных свершений, В борьбе мужей, в объятьях жен, В огне молитв, в бреду сомнений Я слеплен был и обожжен. И уходя теперь отсюда, Я вижу: мы бы не смогли Небесного коснуться чуда Без страшной помощи земли.

1964

«Слишком просто, и не для поэта…»

Слишком просто, и не для поэта, А для всякой совести земной, Взять да и поверить, будто это Навсегда закончится с тобой. Слишком просто! Все кругом так сложно. Тайною овеян и храним Каждый жалкий камень придорожный, Каждый лист, упавший рядом с ним. Почему же ты проходишь мимо Этой тайны камня и листа, Мимо тайны, явной и незримой, Что вокруг повсюду разлита? Попытайся к этой тайне малой, К ней хотя бы, ближе подойти! Этого довольно для начала, Для начал твоего пути.

1964

«Расплачиваться надо за вино…»

Расплачиваться надо за вино [113] , За горсть зерна, за поцелуй беспечный, За все, за все, что здесь тебе дано! А за любовь? За ту втройне, конечно! Но вдумайся: не стоит ли она Такой опустошающей расплаты? Она была ведь горячей вина, Необходимее, чем горсть зерна, И всеми поцелуями богата. Так не скупись на папиросный дым, На слезы, на отчаянье, на муку Слепых шагов по улицам ночным! Плати! Твой ростовщик неумолим: Вот он опять протягивает руку!

113

Первая строфа перекликается с начальными строками стихотворения Н. Гумилева «Шестое чувство».

1965

«След письма на пропускной бумаге…»

След письма на пропускной бумаге Можно снова в зеркале прочесть, Только знай: в его застывшей влаге Точность есть и беспощадность есть. Так любовь порой в воспоминаньи Заново нам лучше не читать, Все слова, все знаки препинанья Сызнова ничем не проверять. Лучше нам не приближать напрасно Разума зеркального к тому, Что осталось смутным и неясным — И быть может, лучшим потому.

1966

«Сложи свои распахнутые крылья…»

Сложи свои распахнутые крылья И мудрости последней научи, Как без тоски, без страха, без усилья Нащупать дверь и подобрать, ключи. Чтоб наконец, спокойною рукою На ручку двери медленно нажав, Уйти туда, где буду я с тобою Среди ничем не запыленных трав.

1966