Антология советского детектива-11. Компиляция. Книги 1-11

— Действительно так. Я одолжил Игнатову четыре тысячи рублей. Что касается репетиторства, то я не утверждал, а предполагал.

Шталь продолжал упорствовать. Когда Хмелев наводил о нем справки, всесведущие соседи сказали, что после смерти отца Шталь получил большое наследство и переоборудовал квартиру. Это было преувеличением. Он переоборудовал только прихожую, заказав встроенную и мягкую мебель. Тогда он и снял со сберегательной книжки четыре тысячи рублей. У нас была копия счета с фабрики нестандартной мебели на три тысячи шестьсот три рубля. Но Миронова не торопилась предъявлять ее Шталю.

— Геннадий Сергеевич, почему вы не сказали о поездках в Архангельскую область? — спросила она.

Ожидаемого эффекта не последовало. Шталь пожал плечами.

— Вы не спрашивали.

Господи, его ничем не проймешь, подумал я.

— Вас же просили рассказать все, — не выдержал я.

— Ни вы, ни Ксения Владимировна не задавали вопроса об Архангельске. Разве не так? Я помню, что просил вас построить нашу беседу на вопросах и ответах.

— А я помню, что и Ксения Владимировна, и я спрашивали вас о том, каким образом Игнатов зарабатывал деньги. Вы сделали вид, что ничего не ведаете, и сослались на мифическое репетиторство. Где же ваша честность, Геннадий Сергеевич?

Шталь молчал.

— Могу вас заверить, что мы независимо от ваших показаний узнаем все. — Миронова протянула Шталю копию счета с фабрики.

Ничего не изменилось в его лице.

— Вы проверяете меня, — с печалью и упреком сказал он, возвращая счет. — Напрасно. Это не доказательство того, что я денег не одалживал Игнатову.

Мы ожидали иной реакции. Но Миронова быстро нашлась.

— Это и не, столь важно. Важно другое — почему вы говорите неправду? Начиная с инвалидности Игнатова…

Шталь перебил ее:

— Даю вам честное слово, я был уверен в диагнозе.

— Хорошо. Вы не усомнились в нем, увидев Игнатова на лесозаготовках?

— Он же не сам заготавливал лес. Он руководил.

— Значит, он не переутомлялся. Он что, для видимости вызывал вас, врача, к себе?

— Вы считаете, что меня можно приставить к кому-то личным врачом?

— Но Игнатов держал вас при себе на лесозаготовках три года подряд.

Самолюбие Шталя было задето. Как он ни старался, а скрыть это не удалось.

— Держал при себе! Сильно сказано. — Он покачал головой. — Вы, очевидно, свою работу основываете не только на фактах, но и домыслах.

— Каковы же факты?

— Что бы вы там ни думали, Игнатов был человеком скромным. Ему в голову не могло прийти держать врача для себя. Он вызывал меня для лесозаготовителей. Позвольте задать вам вопрос. Что вы собираетесь делать с заключением о состоянии здоровья Игнатова?

— В каком смысле?

— Хотелось бы знать, перешлете ли главному врачу поликлиники, во ВТЭК…

— Мы еще вернемся к этому. — Миронова взглянула на меня. Мы оговорили, что вопрос о Фалине задам я, неожиданно для Шталя.

— Геннадий Сергеевич, в каких вы отношениях с Фалиным?

— С кем?

— С Фалиным Леонардом Романовичем.

— Ни в каких.

— Вы знакомы с ним?

— Шапочное знакомство.

— При шапочном знакомстве пиво не пьют вместе. Где вы были второго числа в десять вечера?

— Я говорил вам, дома.

— Поставим вопрос иначе — с десяти до половины одиннадцатого вечера?

— Дома. У себя дома.

— Нет, Геннадий Сергеевич. У себя дома вы могли быть в лучшем случае в одиннадцать, а примерно в половине одиннадцатого вы, Маркелов и Фалин, повторяю, Фалин, находились в доме Игнатова.

— Можете доказать?

Сомнений не было в том, что до прихода в прокуратуру Шталь детально обсуждал вопросы, которые могут возникнуть на допросе, с Маркеловым, Стокроцким, Фалиным, а может быть, еще с кем-то хорошо разбирающимся в юриспруденции. Я не сомневался и в том, что мы также не услышим правды от Маркелова и Стокроцкого. Они будут держать круговую оборону. Признания от них не дождаться. Почему? Потому, что они виновны, если не прямо, то косвенно в смерти Игнатова? Но каким образом? «Можете доказать?» — спросил Шталь не случайно. Мы должны все, вплоть до мелочей, все доказывать. Он же может отрицать очевидную истину, менять показания, но сам ничего не должен доказывать. Это он хорошо усвоил.

— Можем, — сказала Миронова. — Проведем опознание.

Шталь пожал плечами, выражая безразличие. Но вряд ли ему что-то было безразлично. Он просто держался стойко.

Интересно, насколько его хватит, подумал я и сказал:

— У Фалина есть машина?

— Есть, — ответил Шталь.

— Какая?

Он точно спохватился.

— Не знаю.

— Геннадий Сергеевич, можно ли не знать, в какой машине вы приехали к Игнатову?!

Зазвонил телефон.

— Вас, — сказала Миронова, протягивая мне трубку.

Я услышал голос Самарина:

— Без тебя там управятся. Немедля возвращайся в управление.

Выходя из прокуратуры, я увидел Стокроцкого. Он тоже увидел меня и, приветливо улыбаясь, подошел ко мне.

— Как дела, Сергей Михайлович? — спросил он.

— Идут, — ответил я. — А у вас?

— Дела у вас. Что у нас может быть? Вот Ксения Владимировна вызвала. Вы уезжаете? Не будете присутствовать?

— К сожалению. Пройдите в здание. Что на улице мерзнуть.

— Дышу свежим воздухом. До назначенного времени десять минут.

Вряд ли он стоял на улице, чтобы дышать свежим воздухом. Какой воздух в центре города — на Новокузнецкой улице?! Он ждал Шталя. Но я ничего ему не сказал. Разумнее всего было бы остаться с ним. К сожалению, Самарин знал, сколько минут занимает проезд с Новокузнецкой до Петровки.

Я терялся в догадках. Что могло произойти? Зачем я понадобился Самарину?

Генерал был мрачен.

— Пока ты участвуешь в допросах, твоих свидетелей избивают до полусмерти, — сказал он. — Нелли Коробова в больнице.

Даже в самых смелых предположениях я не допускал такого.

— Работаете из рук вон плохо, без вдумчивости, кустарно, — продолжал Самарин. — Ты обязан был предусмотреть возможность нападения на девушку. Обязан был оградить ее от этого.

Я и без упреков Самарина чувствовал себя виноватым. А он все подливал и подливал масла в огонь. Я молча слушал генерала, но внутри у меня кипела злость против Фалина. Я не рассуждал. Фалин возник в моем сознании спонтанно, как только Самарин сообщил об избиении Нелли. Я слишком много о нем думал в последние дни.