Антология советского детектива-41. Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
— А до Печерской кто жил в кабинете?
— Приятельница Май. Тоже умерла. Там все умирают, начиная с великого ученого, — он усмехнулся. — Спросите Май о подробностях смерти мужа. И ждите своей очереди.
— Однако Викентий Павлович…
— Дождется, — лицо его смягчилось, словно озарилось внутренним светом. Она была танцовщица, балерина, но что-то с коленом, с мениском, да. Словом, сценическая карьера не удалась. Руководила студией в каком-то там дворце. Брак расстроился (он тоже балерон), ушла от мужа, жила тут пять месяцев. Вдруг исчезла.
— При каких обстоятельствах?
— Слушайте,
— Вам же хочется рассказать.
— Хочется, правда. Я… не понимаю.
— Что не понимаете?
— Ничего не понимаю. Как-то утром встали — тогдашним утром, в прошлом году — ее нет, никаких следов. Заметьте, вперед за месяц заплачено. Май раскудахталась… прошу прощения…
— И вещи Печерской пропали?
— Говорю же: ни-че-го.
— Кто-нибудь ею интересовался: бывший муж, с работы?
— Никто.
— Вы заявили в милицию?
— С милицией у меня отношения… как бы это выразиться… изощренные. Не в уголовном смысле, а… прописки нет и т. д. Балерона разыскал в театре: ничего не знает, не встречался, уже женат.
— Какое он на вас произвел впечатление?
— Черт его знает. Скользкий какой-то тип… ускользающий. Впрочем, я, должно быть, необъективен.
— Ну, а в августе?
— Я укладывался в сарае, был выпимши…
— Кто-нибудь в это время находился в доме?
— Май. Да, еще Вика. Я его называю Компаньон (младший компаньон бизнесмена здешнего). На отлете, в отпуск уезжал, а остальные все разъехались. Хотел дверь закрыть, глянул: по саду идет женщина в черном плаще — это в такую-то жару — лицо восковое, синее.
— Может быть, от лунного света?
— Может быть. Неземная отрешенность, понимаете? Вдруг растворилась во тьме. Все.
— Вы не осмотрели сад?
— Осмотрел. Но не сразу. Ведь я ждал ее, все время ждал — в высшем смысле. Но испугался. Подумал, белая горячка начинается.
— А сейчас вы так не думаете?
— Никакой горячки, — сказал Анатоль раздраженно. — Неприкаянная душа, жаждет успокоения, погребения. Понимаете?
Саня вгляделся в голубые с красными прожилками глаза: сумасшедшинка в них сквозила, несомненно. Связался же я! Однако продолжал, свернув с маниакальной, видать, темы:
— Анатоль, вы удивились, что Майя Васильевна вернулась с кладбища раньше времени?
— Удивился. Обычно — в семь, восемь вечера. Весь день, говорит, провожу на могиле.
— Даже в темноте? В октябре рано темнеет.
— Она так говорит.
— А на каком кладбище похоронен Андрей Леонтьевич?
— Кто ж его знает. На местном, должно быть, районном.
— Значит, вы у него там не бывали?
— Шутите! Его особа священна, к ней никто не допускается, — он помолчал, добавил таинственно: — Я вообще не уверен, что он где-либо похоронен.
Опять мания! Страх, связанный с посмертием?
— Анатоль. вчера вы были тут по соседству. Не видели что-нибудь… кто входил в дом, кто выходил?
— У меня было занятие поинтересней. Да от Горячкиных и не видно ничего, кусты сирени заслоняют окна.
— А вы выходили на крыльцо покурить?
— Поначалу.
Потом уж дым коромыслом стоял. Да, Люба-шу видел, как она отправилась на банкет.— Вы знали про банкет?
— Кто-то сказал… Май сказала. Была озабочена, что дом останется без присмотра.
— Возможно, поэтому она вернулась раньше?
— Все возможно. Ваша тетушка — человек непростой. А теперь, когда вы у меня все выудили, услуга за услугу. Вы действительно видели Нину в комнате Май?
— Да, в окне.
— Что она делала?
— Сидела в кресле с высокой спинкой. Спустя пять минут ее там уже не было.
— Вы наблюдали исчезновение?
— Я отлучился… сдуру. Словом, пять минут потерял.
— А почему вы, человек посторонний, ее ищете? Что, собственно, вас волнует?
— Я бы определил так: заговор зла. Мне показалось, что она была мертвая.
Анатоль покивал, давешний диковатый блеск зажегся в голубых глазах.
«Остави мертвых погребсти своя мертвецы» — процитировал из Евангелия, как в бреду, и принялся остервенело точить лопату.
Пусть мертвые хоронят своих мертвецов. Все верно. Но пока мертвые не погребены, нет покоя — нам, а может быть, и мертвым. Саня легонько постучался в дверь, и девичий голосок отозвался:
— Да! кто там?
— Можно?
Негромкое (и то слава Богу) журчание магнитофона — современный постылый фон жизни, чтобы не думать, не думать, загнать тоску, тревогу бытия в подвал подсознания. В чулан. Что-то с этим чуланом… ладно, потом… Стол у окна, два стула, платяной шкаф в углу, две кровати у противоположных стен, на одной лежит Юля в махровом халатике, очень хорошенькая, с растрепанной стрижкой. Табаком вроде бы не пахнет. Тем не менее он достал из кармана джинсов зажигалку.
— Не ваша? Вот, нашел, никак не установлю владельца.
— Я не курю, — она села, прислонясь спиной к желтой циновке с красными цаплями, висящей над кроватью; Саня присел к столу.
— Может быть, Настина?
— Она тоже не курит. Где вы нашли?
— В чулане на сундуке. Знаете, за ширмой?
— Ничего не знаю. Мне там делать нечего, — отвечала она с непонятным вызовом.
— Юля, — заговорил он, подбирая слова, — наверное, в ваших глазах я буду выглядеть несколько странно, но… Терпеть не могу совать нос в чужие дела, честное слово. Однако второй день только этим и занимаюсь. Видите ли, случилось одно загадочное происшествие, в котором ну просто необходимо разобраться. Можно вас кое о чем спросить?
— Какое происшествие? — Юля улыбнулась насмешливо и еще больше похорошела. — Майю Васильевну ограбили?
— С чего вы взяли?
— А что случилось?
— Как разберусь, вам расскажу непременно. Так вот, Юлечка, вы были вчера дома около четырех часов дня?
— А, старуха прислала шпионить? Убирайся-ка отсюда!
— Значит, были. — Саня встал. — Я так и думал.
— Пойди доложи!
— Я ничего не скажу, тем более хозяйке. Ваша личная жизнь меня совершенно не касается. Ну, поверьте ради Бога. Случилось преступление-и именно вы можете прояснить для меня некоторые моменты.