Антология советского детектива-44. Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
– Я, пожалуй, пойду, тут и без меня тесно, - сказал Мандзюк.
– Если понадоблюсь, буду в отделе кадров.
Ляшенко не стал его задерживать - в кабинете, действительно, было многолюдно. Пастушенко продолжал разглядывать снимки, удовлетворенно кивал, несколько раз повторил так, чтобы слышали все:
– Это трудно было предвидеть: смещение по трещине. К тому же ушиб мозга.
– ...Вечером была его сестра, допоздна сидела, - рассказывала следователю полная блондинка.
– Он был в сознании, разговаривал с ней. Когда она ушла, уснул. А в половине четвертого наступило резкое ухудшение: он захрипел, стал дергаться.
Медсестра сокрушенно развела руками.
– Вчера вечером вы разговаривали с Зимовцем?
– спросил следователь.
– Разговаривала. Он спрашивал, можно ли ему читать: сестра принесла книгу. Я сказала, что нельзя, и велела его сестре забрать книгу.
– Что еще он говорил?
– Спрашивал, работает ли у нас доктор Новицкий.
– Кто такой Новицкий?
– Ассистент, хирург.
– Зимовец был знаком с ним?
– Очевидно...
Наконец Пастушенко передал историю болезни следователю, и Ляшенко сумел заглянуть в нее. В разделе "анамнез", где фиксируются обстоятельства, связанные с началом заболевания, была такая запись:
"...По словам больного, ему был нанесен сильный удар кулаком в подбородок, в результате чего он упал, ударился спиной и затылком о бетонированное покрытие площадки, на некоторое время (приблизительно до минуты) потерял сознание..."
– Удар был нанесен с расчетом сбить с ног, - вырвалось у Ляшенко.
– Боксерский удар, - подхватил Кандыба, - так бьют, стараясь послать в нокаут. Но опытному противнику не так-то просто нанести такой удар, да и об пол ринга не расшибешься. А тут был вышедший из себя парнишка, едва знакомый с боксом, а под ногами - бетонированная площадка. Учитывал ли это мужчина в темно-серой рубашке?
– Должен был учитывать!
– резко сказал Валентин.
Однако Сторожук усомнился в первопричине травмы.
– Не исключено, что он был травмирован еще до драки, когда неудачно соскочил с мотоцикла, - отложив следственное дело и бегло просмотрев историю болезни, сказал он.
– Но он потерял сознание только, когда упал на стоянке, - возразил Кандыба.
– Дискутировать на эту тему рано. Вскрытие прояснит картину. Хотя при таких обстоятельствах...
– Сторожук сделал неопределенный жест.
– Учитывая ваше нетерпение тянуть не буду: после обеда постараюсь дать предварительное заключение.
Он положил историю болезни в портфель.
Пастушенко сказал, что хочет присутствовать при вскрытии.
– Пожалуйста, Александр Григорьевич, - пряча в глазах усмешку, сказал Сторожук.
Пастушенко не торопился: поерзав в кресле, он положил руку на телефон, весьма недвусмысленно посмотрев на Ляшенко и следователя.
Пришлось выйти в коридор. Сторожук вышел вместе с ними.
– И это он должен согласовать с начальством. Удивляюсь, как он оперирует без телефона, - не очень почтительно отозвался он о Пастушенко.
– Видимо, эта смерть задевает престиж кафедры, - предположил Кандыба.
– Не столько кафедры, сколько личный престиж, - возразил Сторожук. Профессор Яворский в таких случаях шел на риск.
– Вы знали профессора Яворского?
– спросил Ляшенко.
– Великолепно знал. Мы жили по соседству. Талантливейший был хирург! И человек
прекрасный: простой, отзывчивый. В него верили, как в бога и больные, и врачи...Он не договорил: в коридор вышел Пастушенко, и они направились к выходу. С ними пошел Кандыба.
Ляшенко отыскал отдел кадров больницы. Мандзюк был еще там. Валентин застал его непринужденно беседующим с двумя кадровичками: дородной женщиной неопределенного возраста и востроносенькой смешливой девушкой. Когда бы не записная книжка в руках Алексея, можно было бы подумать, что он треплется от нечего делать.
Они вышли в коридор, и Мандзюк перелистал книжку, удовлетворенно хмыкнул:
– Знаешь, мне иногда приходят в голову неплохие мысли, - сказал он, пряча книжку в карман.
– Пока ты беседовал с титулованными докторами, я вот о чем подумал: а не является ли Дон ассистентом кафедры Пастушенко? Кафедрой-то раньше заведовал Яворский.
– И что из этого?
– А то, что ассистенты обычно очень внимательны к дочерям заведующих кафедрами.
– Яворский умер полгода назад.
– Значит, это был отголосок прежних отношений.
– Ты уверен?
– На девяносто пять процентов. Пока ты беседовал с Пастушенко и Сторожуком, я немного посплетничал с кадровичками. Младшая говорит, что ассистент Боков одно время претендовал на роль жениха Ларисы Яворской, хотя старшая утверждает, что по возрасту и замашкам он больше подходит Ларисиной мачехе. Но последнее суждение, на мой взгляд, чересчур субъективно - уж очень хмурилась старшая кадровичка, когда младшая пела дифирамбы Бокову.
– Сколько Бокову лет?
– Тридцать два и, судя по рассказам кадровичек, он весьма недурен собой.
– Поэтому ты заподозрил его?
– Есть еще некоторые нюансы. На следующий день после событий у ресторана "Сосновый бор", то есть позавчера, ушли в отпуск сразу три ассистента: Боков, Гаркуша, Новицкий.
– Ничего удивительного - начались летние каникулы.
– Эти ассистенты работают не только на кафедре, но и числятся ординаторами больницы.
– Ординаторам тоже полагается отпуск.
– Верно. Но по графику Боков и Новицкий должны идти в отпуск в середине июля, а позавчера было только 29 июня. Причем и тот, и другой передали заявления об отпуске через своих коллег и в больнице 29-го уже не появлялись.
– Новицкий, говоришь?
– Я на Бокове остановился.
– Фамилия не понравилась?
– Почти угадал. Только не фамилия - имя. Необычное у него имя Донат.
– А уменьшительное, очевидно, Дон. Другого не придумаешь!
– Просто, как все гениальное!
– недоверчиво усмехнулся Ляшенко. Адрес узнал?
– Узнал. Но младшая кадровичка высказала предположение, что сейчас Донат живет на даче.
– Она посвящена в такие детали?
– Неженатые ассистенты на дороге не валяются! Координаты дачи кадровичка не знает или запамятовала, уточнять было неловко. Но надеюсь, что товарищ Бокова, доктор Самсонов, который, кстати, передал в кадры заявление Доната, информирован лучше. Сейчас Самсонов должен быть в ординаторской. Заглянем по пути?
...Дверь в ординаторскую была полуоткрыта, оттуда доносились голоса. Разговаривали двое: женщина и мужчина. Мандзюк сделал предостерегающий жест. Ляшенко невольно прислушался. Говорила в основном женщина, а мужчина только подавал неуверенные реплики.