Апокалипсис

Мы пронеслись сквозь огни московских улиц и вскоре остановились на Рублевке.

– Ты сиди здесь, - сказал Малыш.
– Жди. А мы с мадам прямо к дому.

– Когда вернетесь?
– глухо спросил Виталий Петрович, пытающийся скрыть волнение за меня.

– Через полчаса.

Дверь хлопнула и я оказалась на улице в обществе вора. Прохождение охраны 'поселка' не отняло много времени. Малыш показал пропуск и мы пошли.

Всю дорогу мне хотелось отменить взлом, приходилось бороться с собой. В моем животе поселился холодный еж - он колол меня иголками, а потом тыкался ледяным носом, ища выход.

– Не дергайся, - добродушно сказал Малыш, почувствовав мое состояние.

– Думай о чем-нибудь приятном. Тебе нравится Пушкин?

Я чуть не споткнулась. Уголовник, идущий на кражу, спрашивал у меня, нравится ли мне Пушкин! Мне показалось, что это как-то чересчур.

– Не нравится, - отрезала я.

– Жаль, - произнес Малыш, хитро щурясь, - а я вот люблю стихи. Обидно только, что их писать не могу. Вот послушай Пушкина. Это у него лучшее.

И прежде чем я смогла его остановить, процитировал:

Она тогда ко мне придет,

Когда весь мир угомонится,

Когда все доброе ложится,

А все недоброе встает.

Я закашлялась.

– Это - лучшее?
– в моем голосе звучало недоверие.

– Ну да..., - рассеянно ответил Малыш, перехватывая черный чемоданчик и вешая его на плечо с помощью широкой лямки.
– Вон он, дом. Цель - третий этаж. Сейчас нам придется быстро перелезать через ограду. Там и там видеокамеры, но я испортил фонарь. Эта часть забора в тени. Сможешь перелезть? Эти штуки наверху острые, не зацепись, смотри. Главное - перелезать быстро.

Перед нами был прочный забор: между кирпичными колоннами на кирпичном же основании располагалась ажурная решетка, состоящая из 'пик', устремленных вверх. Высота - метра два с половиной и то если встать на кирпичный 'помост'. За забором темнел большой трехэтажный дом.

– Иди первым, - сказала я.
– За меня не беспокойся.

Малыша не нужно было просить дважды. Он ловко вскарабкался по прутьям и, осторожно, чтобы не зацепиться, перелез через них. Приземлился и сказал:

– Давай, только быстрей!

Я отошла на пару шагов назад и одним прыжком преодолела препятствие, мгновенно оказавшись рядом с вором. Глаза Малыша напомнили мне чайные блюдца, а его открытый рот - бублик.

– Т-ты ч-чего?
– спросил он, забыв о том, что собирался бежать к дому.
– К-как это?

– Не обращай внимания, - сказала я.
– Когда выходит луна, у меня все получается. Пошли, что ли?

Малыш согнулся и быстро зашагал к дому, ежесекундно оглядываясь на меня. Похоже, он еще и бормотал под нос что-то о том, что никакой луны на небе нет, но я не вслушивалась.

Мы прижались к холодной красной стене. Было тихо, нас никто не заметил.

Малыш сорвал с плеча чемоданчик, раскрыл его, показав мне блеск каких-то инструментов и извлек три больших крюка, спаянных вместе.

– Сейчас заброшу на крышу, - прошептал он.
– Там прочный карниз. И полезем.

Я кивнула. Над нами было два ряда квадратных окон, потом небольшой участок крыши и - снова окна. Те, которые нам нужны.

Малыш размахнулся и уверенным движением подбросил крюки вверх. Они зацепились за карниз с коротким металлическим звуком. Вор улыбнулся, натянул веревку и уже повис на руках, как веревка вдруг стала мягкой и с противным хлопком стукнула его по голове. Малыш едва удержался на ногах.

– Черт! Черт!
– забормотал он, оглядывая оторвавшийся конец веревки.
– Петля развязалась! Надо было подергать... Вот непруха...

Я посмотрела наверх. Похоже, что крюки остались там, на карнизе.

– Ладно... сейчас..., - Малыш присел и начал копаться в своем чемоданчике..
– Попробуем так... но не знаю, получится или нет... вот же...

Он обращался ко мне, но меня рядом не было. Вор услышал какой-то шорох, разогнулся, удивленно оглянулся по сторонам и тихо спросил:

– Эй, Аня... ты где?

– Здесь, - столь же тихо ответила я.
– Бросай сюда свою веревку.

Малыш посмотрел вверх, зажмурился, потер кулаками глаза, а потом снова посмотрел вверх. Я сидела на крыше.

– П..ц!
– хрипло выругался он.
– Ты как туда попала?!

– Залезла. Бросаешь веревку?

Малыш покачал головой, как китайский болванчик, и размахнувшись швырнул мне конец шнура.

Я примотала веревку к какой-то трубе и Малыш, кряхтя, вскарабкался.

– Быстрее, быстрее!
– бормотал он.
– Нужно открыть окно... ты мне все потом расскажешь.

Я пожала плечами. С чего это вор решил, что ему что-то расскажут?

Дальше Малыш действовал весьма стремительно. Сделал аккуратные дыры в обоих стеклах окна, просунул руку, повернул рукоятку и распахнул створки.

– Сигнализации нет, - пробурчал он.
– Обычно на третий этаж не ставят. А если и ставят, то не включают. Безалаберность.

Фраза не требовала ответа и я молча полезла в дом. Комната, в которой мы оказались, была очень просторной. Вдоль стен стояли низкие черные шкафы с плоскими витринами, а на синих бархатных стенах висело оружие. Казалось, что я нахожусь в гигантской шкатулке - только там хранятся не бриллианты, а стальные иголки огромного размера. Впечатление портил лишь высокий сейф, стоящий в дальнем углу.

– Где твой меч?
– спросил Малыш.
– Вон тот на стене - короткий?

Я покачала головой и тихо прошла вдоль витрин. Там было все - какие-то кинжалы, небольшие щиты, украшенные узорами и рисунками, ножи, инкрустированные камнями, лежала даже булава, а моего меча не было.

– В сейфе он, что ли?
– этот вопрос вор задал сам себе.
– Если так, то плохо дело. Сейф основательный.

Мое настроение, и без того плохое, испортилось еще больше. Я залезла в чужой дом и ради чего? Чтобы прогуляться вечерком, сделать два прыжка и вернуться на дачу?

– Ты сможешь открыть сейф?
– спросила я.

– Не знаю, - покачал головой Малыш.
– Может занять много времени. Хотя интересно - че там еще. Это барахло на стенах наверное ценное, но нет резона связываться. Найти бы че-нибудь, что гладко можно сбагрить.

– Мы за мечом пришли, - напомнила я.

– Да какая разница!
– залихвастски махнул рукой вор.
– Ты за мечом, а я еще за чем-то!

Эта логика мне не понравилась, она явно противоречила тому, что мой спутник рассказывал раньше - ничего не нужно брать сверх заказа. Но я смолчала. Малыш тем временем отошел от сейфа, который едва не облизывал, и соизволил обратить свое внимание на витрины.