Апостолы Революции. Книга первая. Лицедеи
Шрифт:
– Что вы можете сообщить о Пьере Шоване?
Элеонора не смутилась, не отвела глаз, лишь слегка приподняла тонкую, правильно очерченную бровь. Надо признать, удивление ей удалось на славу.
– Боюсь, что ничего, – пожала она плечами. – Это имя я слышу впервые.
Оснований не верить ей у него не было. Скорее всего, Элеонора знала своего любовника под другим именем. Он обязательно узнает, под каким, но не сегодня. Она слишком уверена в своей неприкасаемости, ожидая помощи от Робеспьера. Через пару дней, поняв, что помощь не придет, она станет сговорчивее. Придется проявить терпение. На сегодня все.
Сен-Жюст поднялся и взял со стола портфель.
– В таком случае, нам больше не о чем разговаривать.
– Сожалею, что не смогла помочь вам, – вежливо-безразличным
«Еще немного, и она протянет мне руку для поцелуя», – мысленно усмехнулся Сен-Жюст.
– Уведите гражданку Плесси в одиночную камеру. Никакой переписки, – приказал он стоявшему за дверью жандарму.
– Постойте! – Элеонора схватила его за руку, заставив обернуться. – Вы же обещали отпустить меня!
– И выполню обещание, когда получу то, что мне нужно, – холодно ответил Сен-Жюст. – Спокойной ночи, гражданка.
Ночью четыре резких стука в дверь возвестили Сен-Жюста о приходе агента.
– Камни на столе, – бросил Сен-Жюст вместо приветствия. – Бери любой и уходи.
– Любезный прием, ничего не скажешь! – весело проговорил ночной посетитель. – И это вместо благодарности за то, что дамочка доставлена в срок в лучшем виде.
– Твоя благодарность – на столе, – сухо заметил Сен-Жюст.
– Ну что ж, посмотрим, – все тем же беззаботно-веселым тоном отозвался гость, подходя к столу, на котором искрились в свете канделябра драгоценные камни, контрастируя с темно-красным сукном, покрывавшим столешницу. Он поднес к свету граненый рубин величиной с грецкий орех и одобрительно закивал: – Этот камень сможет экипировать целый полк. Позволим же ему исполнить столь благородную миссию на благо Французской республики, – он обернулся к Сен-Жюсту, ища одобрения своему революционному рвению, но встретил лишь строгий взгляд из-под нахмуренных бровей. – Поищем что-нибудь более простое, – как ни в чем ни бывало, шпион вновь обратился к сокровищу. – Вот этот камешек, например, – чистейший бриллиант размером с ноготь большого пальца заиграл на его ладони всеми цветами радуги. – Австрийская работа. Никак из шкатулки самой императрицы Марии Терезии, – он замер, любуясь огранкой.
Сен-Жюст нетерпеливо кашлянул в кулак.
– Хорошая работа – хорошая оплата, – проговорил агент, заворачивая бриллиант в носовой платок и аккуратно укладывая в карман. – Доброй ночи, гражданин!
Как только за ним захлопнулась дверь, Сен-Жюст подошел к столу и долго глядел на одиннадцать драгоценных камней, рассыпанных по сукну, размышляя, как избавиться от них с пользой для республики. Размышление о драгоценностях привело его к мыслям о Элеоноре Плесси. Смелая женщина, признал он, и уверенная в своей неотразимости, на что, впрочем, имеет полное право. Он так и не понял, насколько откровенна с ним она была. Скорее всего, правды в ее словах было больше, чем вымысла, но была ли это вся правда? Два дня, сказал он себе, два дня – и она расскажет все без утайки. Особенно когда узнает о судьбе своего возлюбленного.
Он сгреб камни обратно в синий мешочек с лилиями и убрал в ящик секретера, после чего вернулся к письменному столу, к стопке чистой бумаги, покоившейся там уже несколько часов в девственной неприкосновенности. К чему марать бумагу, когда нельзя положить на нее ни одну мысль? Время шло, а речь, в которой Сен-Жюст собирался разгромить популярность Эбера, так и не сдвинулась с мертвой точки. В самом деле, что можно противопоставить популистским призывам к свержению продажных министров и вздергиванию аристократов на фонарях, как в сумасшедшем 89-м? Что конкретно правительство может пообещать городским низам, тем самым санкюлотам, певцом которых выступает любитель красивой жизни Эбер, чтобы заставить их покинуть ряды сторонников популярного агитатора? Найти решение следовало как можно быстрее, в распоряжении Сен-Жюста было не больше недели.
Однако этой ночью он так ничего и не написал.
4 вантоза II года республики (22 февраля 1794 г.)
Мысль о ненаписанной речи не оставляла Сен-Жюста и наутро, пока он собирался в Комитет, пока шел по заледеневшим за ночь мостовым Парижа до дворца Тюильри, пока поднимался по мраморной лестнице в Зеленую комнату. Поиск оружия против экстремистов представлялся ему наиглавнейшей задачей, от решения которой зависела не только судьба республики, но и его собственная судьба. И чем дольше будут длиться поиски, которые на данный момент не сдвинулись с мертвой точки, тем громче зазвучат призывы экстремистов во главе с Эбером.
В Малую галерею, где в бывших апартаментах короля и королевы разместился Комитет общественного спасения, он вошел в прескверном расположении духа. В этот утренний час жизнь Зеленой комнаты бурлила: последние обсуждения повестки дня предстоящего заседания Конвента, прием делегаций из департаментов Франции и чиновников республики, обсуждение свежих новостей, мельтешение секретарей с папками и посыльных с депешами, споры, шепот, стук сапог и туфель о дорогой паркет, шелест бумаг и приветственные выкрики, мелькание знакомых и незнакомых лиц. Двери Зеленой комнаты были широко распахнуты, толпа в приемной и толпа в зале заседаний слились в единое море темных сюртуков и рединготов.
Стараясь побыстрее отделаться от приветствий депутатов и служащих и избегая появляться в Зеленой комнате, Сен-Жюст из приемной проскользнул в боковую дверь и оказался в секретарской, относительно спокойной в это время дня. Бегающие по поручениям членов Комитетов секретари редко появлялись здесь утром. Их бюро оживало после полудня, когда затихала жизнь в Зеленой комнате и члены Комитета уходили кто в Конвент, кто в различные бюро и комиссии, кто по своим личным делам.
Сен-Жюст с неудовольствием заметил, что оазис тишины и покоя был уже захвачен двумя опередившими его коллегами. Военный стратег Комитета сорокалетний Лазарь Карно, опираясь на стул одним коленом, склонился над картой. За соседним столом разместился Жан Мари Колло д’Эрбуа, бывший актер и автор пьесок сомнительной популярности, который к сорока четырем годам превратился в одного из любимцев парижской улицы, что и доставило ему место в Комитете пять месяцев назад. Перед ним лежало несколько стопок писем, чтением и сортировкой которых он занимался. По энтузиазму, с которым он встретил появление Сен-Жюста, тот понял, что Колло рассчитывает на его помощь.
– Нет, ради всего святого, – устало проговорил молодой человек, – не сейчас. Скоро начнется заседание Конвента. Мне нужно просмотреть кое-какие бумаги.
Колло вздохнул и, запустив ладонь в копну вечно взлохмаченных волос, вернулся к своему занятию. Сен-Жюст тем временем придвинул кресло к окну и устроился в нем со стопкой пустых листков на коленях.
По прошествии получаса он в раздражении скомкал разрисованный ромбиками лист, метко швырнул его в корзину для бумаг и рассеянно уставился в окно, подперев щеку кулаком. Мокрый снег, редкими хлопьями опускаясь на землю и голые липы парка, высаженные еще при Людовике XV, немедленно таял. Сена окрасилась в один цвет с серо-тусклым небом, не видевшем солнца уже третью неделю. Вслед за Сеной посерели дома, выстроившиеся ровным рядом вдоль берега.
– Смотрите, какой умник! – резкий голос Колло, ежедневно раздававшийся под сводами Якобинского и Кордельерского клубов, перекрывая крики сотни человек, вывел Сен-Жюста из задумчивости. Карно поднял голову от карты. – Предлагает конфисковать имущество арестованных подозрительных и раздать его обездоленным! До чего только не додумаются в провинции! Я, конечно, сторонник радикальных мер, но это уж слишком!
– Дай сюда! – Сен-Жюст одним прыжком оказался рядом с Колло и вырвал письмо у него из рук. – Вот оно! – вскричал он, пожирая глазами строки с неимоверным количеством ошибок, под которыми стояла подпись некоего гражданина Буке, члена революционного комитета Руана. – Как все просто! Невероятно просто!