Апрельская сирень
Шрифт:
– Ладно, Матвеева, не кипятись. Да, именно так и должен выглядеть, – со смехом в голосе сказал Царев.
«Он прав, что издевается надо мной, – думала Оля. – За все время у меня так и не хватило смелости набрать ее номер и попросить прощения. Какой там номер? Я должна была поехать к ней домой, даже если бы она вместо прощения отлупила бы меня!»
И Оля приняла решение – дождавшись завершения репетиции, она, отделавшись от Влада, вышла на улицу.
Сирена с Димой появились позже. Они то весело смеялись, то пререкались, с жаром споря о чем-то. Оля сделала шаг, и сердце ухнуло в груди, когда снег под сапогом громко
– Не сейчас, – тихо сказал ей Влад.
– Потом я не смогу, – возразила Оля.
– Значит, никогда. Сейчас твои раскаяния будут не к месту. А они хорошо смотрятся вместе, – Влад задумчиво посмотрел вслед смеющейся парочке. – Не переживай, – повернулся он к Оле. – Будет у тебя еще возможность поговорить с ней. Это правда, что у вас на журфаке настоящий скандал из-за той статьи?
Оля, испуганно посмотрела ему в глаза, но, поняв, что скрывать нет смысла, так как Каролина, конечно же, все рассказывает брату, кивнула головой.
– Ищут виновного. Меня, то есть. Я, правда, хочу признаться, но боюсь. Не хочу, чтобы отчислили.
– Отчислят, – согласно кивнул Влад. – Молчи. Само все устаканится.
– Мне так стыдно.
– Раньше надо было думать.
– Я знаю, – Оля стыдливо опустила глаза, и не сразу поняла, как мягкие ладони Влада в теплых перчатках, обхватили ее лицо. Она удивленно взглянула на него. Он долго смотрел ей в глаза, будто решался на что-то, а затем неожиданно наклонился и его холодные от мороза губы прильнули к ее горячим от волнения губам. Поцелуй был мягким, но не робким, а даже властным, и Оля невольно отдалась этой власти, ответив на поцелуй.
– Э-э, извини, я… – Влад опустил глаза. Оля не могла поверить своим глазам – Царев, самоуверенный Царев смущен! Но его растерянность длилась недолго, и вот он уже внимательно изучает лицо девушки. – Что у тебя за духи? – неожиданно спросил он.
– Что? – растерянно переспросила Оля.
– Весь вечер не могу понять, почему я уже слышал этот запах, но не могу вспомнить, когда и где.
– Я никогда не душилась ими. Вернее, только однажды… – Оля запнулась, и даже закусила губу. Еще чуть-чуть и она бы призналась Цареву, что присутствовала на маскараде в ночь Хэллоуина. Но он и сам все понял. Бесцеремонно взяв пальцами прядь волос, он поднес ее к носу, и втянул их запах.
– Эй, что ты делаешь? – Оля отшатнулась, и даже слегка стукнула парня, но он и не думал удерживать ее и тем более приставать. Его руки опустились, а сам он отвернулся и сделал пару шагов, а затем запрокинул голову и расхохотался безумным смехом.
– Идиот! – смеялся он. – Какой же я идиот!
– Да что с тобой? – Оля всеми силами старалась успокоить себя, внушая, что Царев просто поймал бзик, но она знала, в чем дело. Ледяной страх сжал ее горло цепкими пальцами.
– Я ошибался. Когда говорил, что ты изобретательна, Матвеева, я ошибался. Я не дооценил твоих способностей. Ты не просто изобретательна – ты гениальна!
– Я не понимаю, о чем ты, – пролепетала Оля, все еще надеясь спасти ситуацию. Она судорожно соображала, как лучше всего поступить – признаться во всем сейчас или до последнего
отрицать и притворяться, что не понимает, о чем идет речь? Конечно, последний вариант не так уж и плох, можно даже выставить Царева дураком, но тогда ее действительно замучает совесть.– Это ведь ты…Ты была в костюме невесты Дракулы…Ты танцевала со мной на вечеринке в ночь Хэллоуина. И ты… Ты создала фальшивую страницу, и играла со мной, смеялась над моими чувствами. Ай, да Матвеева, ай да умница. Браво! – он театрально громко захлопал в ладони. – Это гениально! Так искусно меня еще никто не одурачивал.
– Прости, пожалуйста, – тихо попросила Оля, отлично зная, что тот не простит.
– Простить? Нет, Матвеева, такое я не прощаю. Но я сделаю для тебя снисхождение – я не убью тебя, но только в том случае, если ты никогда не попадешься мне на глаза.
Развернувшись, Влад стремительно двинулся в темноту.
Как же он был зол!
И в первую очередь на себя – надо же быть таким дураком! Повелся, как наивный младенец. Влюбился, да еще в кого – в редкостную дрянь. Лживую, притворную, циничную, хитрую дрянь.
Ничего, в конце концов, он сам во всем виноват.
Ничего.
Подъехав к дому, располагавшемуся в элитном районе, Влад вышел из машины и вошел в подъезд.
Неприятности его еще только ожидали.
То, что здесь были коллекторы, он почти не сомневался, когда обнаружил почти полностью сгоревшую дверь квартиры. Ледяной ужас охватил его разум, когда он подумал о матери. Чтобы было, если бы она не осталась погостить у тети Марты? Или коллекторы знали, что никого нет дома?
Он не услышал шагов, а потому удар сзади пришелся неожиданно. Кто-то невероятно сильный ударил его лицом о дверь, а когда он скатился на пол, пнули ногой в висок.
«Неужели убьют? – подумал он, почти теряя сознание».
Грубый, низкий голос произнес над самой его головой:
– Передай папаше, что, если не заплатит долг, твоя мамочка не сможет даже поцеловать твой холодный лоб, прежде чем тебя закопают – мы сожжем тебя живьем.
Влад ожидал очередного удара, но его не последовало.
Сквозь пелену боли он услышал удаляющиеся шаги, а после чего сознание покинуло его.
ГЛАВА 34.
Наши амуры чьи-то марионетки –
Стрелы затуплены, руки их коротки.
Бацают наугад (г@внюки, удивительно метко!).
Наши амуры, блин, те еще шутники.
Твой, вот, жестокий – сразу на пораженье.
Без сожаленья.
Жалкий подлец, паразит.
И если уж быть мне с тобой до конца откровенной –
Я в тайне мечтала, чтобы он был убит.
Чтобы больше не встретиться нам ни на этой планете,
Ни где-то в далекой Вселенной,
На Млечном Пути.
А наши амуры наивны, как глупые дети:
Когда мой прицелится, я прошепчу: «попади!».
Сирена снова подошла к зеркалу, чтобы очередной раз убедиться, что прическа в порядке, тушь не размазана, а платье, купленное тремя днями ранее, сидит на ее фигуре так, будто его шили на заказ.
И все равно она была не довольна. Что-то в ее образе было не совсем так. Чего-то однозначно не хватало, а может быть, наоборот.
– Кто бы мог подумать, – хмыкнув, сказала она своему отражению, – что я буду так выпечуживаться, стараясь, произвести на него впечатление.