Аптечка номер 4
Шрифт:
— Разве не воспитывало?
— Иногда тайком мне удавалось посмотреть один тур или даже целую передачу. Как видишь, алчной негодяйкой не выросла. И кроссворды не полюбила. Пронесло.
— Бог миловал.
— В третьем классе у меня часто болел живот. Это потом я узнала, что школа сменила поставщика для столовой. А тогда о причинах мало задумывалась. Болит — и все тут. Медсестра школьная кормила меня активированным углем. Однажды я пожаловалась папе. А он решил, что я хитрю. И повел меня на ФГДС.
По длинной паузе и по пристальному взгляду я понял, что от меня требуется реакция.
—
— Как «что»? Ты много родителей знаешь, которые ведут третьеклассников к эндоскописту?
— Как минимум это информативная диагностика. Что она, кстати, показала?
Зарема махнула рукой.
— Она показала, что глупо рассчитывать на папину помощь. Потому что вредно таскать детей на пыточные процедуры. Это как если бы я на просьбу рассказать что-нибудь скинула бы ссылку на сборник народных сказок. Или на учебник по психологии.
Похоже, я ляпнул лишку. Не впервой.
Зарема вздохнула и подняла черный пакет. От одной мысли о его содержимом меня начинало трясти.
— Придумаю, как избавиться от этого. Диктофон не забыл?
Я молча протянул старый гаджет.
Моя спутница спустилась с платформы в перелесок и исчезла за деревьями.
Изрядно замерзший, я опять принялся вышагивать по перрону.
Всего за день осторожный тип превратился в злостного преступника. И не то чтобы я рисковал. Не то чтобы нарывался. По шкале авантюризма от одного до десяти, где один — покупка просроченного майонеза, а десять — вступление в ЧВК с целью накопить на беззаботную старость, автостоп с незнакомой девушкой едва дотягивал до четверочки. Скромное развлечение с легким романтическим привкусом.
И чем оно обернулась? Вчера — обычный студент. Сегодня — беглец, вор и убийца. Садист, ко всему прочему.
Идеальный кандидат для показательной расправы. Связался с активисткой-рецидивисткой, бросил родной университет ради страны НАТО, убил уважаемого человека.
Вместе с чувством вины меня терзали сомнения, действительно ли мы добили Валентина. Выбитые зубы, раскуроченное небо, сотряс — есть множество примеров, когда выживали и с более тяжелыми травмами. Легко представить, как Валентин приходит в сознание и вопит о помощи.
Бутылка, уродливо торчащая из пасти, развеивала опасения — и не развеивала.
Напрашивался вариант сгонять обратно в дом и убедиться в том, что я параноик. Самый разумный и самый немыслимый вариант. Проще в полицию пойти с повинной или на рельсы броситься, лишь бы не открывать крышку и не заглядывать в подвал.
Спасибо судьбе, генам и Вселенной: я, похоже, не из тех, кого тянет на место преступления.
Что точно ожидало впереди, так это кошмары. Однотипные, с повторами, как противная реклама. Недобитая жертва преследует, оживает после ударов, смеется в лицо, харкает кровью.
И хорошо, если только в кошмарах.
В горле запершило. Я поймал себя на мысли, что боюсь сглатывать слюну, дабы не раздражать горло.
Наверное, все-таки орал во всю глотку, когда бил по бутылке.
Зарема вернулась без пакета и полезла в рюкзак за влажными салфетками, чтобы вытереть руки.
— Слава стихийным свалкам, — сказала она. — Наткнулась на такую. Постаралась перемешать старый мусор и наш.
—
Футболку мою тоже выбросила? С кровью?— Запихала как можно дальше, под рваный матрас и какие-то гнилые корки. Сырость там что надо. Это лучше, чем везти улику с собой в электричке.
Звучало так же разумно, как и тревожно.
— А диктофон?
— Разбила камнем и закопала остатки.
И не такие выживали.
— Теперь, если ты не возражаешь, послушаю музыку.
Я не возражал.
В половину шестого Зарема вынула наушники и перетащила рюкзаки к краю платформы.
— Прикинь, электрички не будет? — спросила она.
Я слишком устал, чтобы тревожиться и насчет этого. Если не приедет, накидаюсь водки и усну на траве.
На перроне появился первый после нас человек. Плешивый мужик в оранжевой ветровке, мешковатых брюках и сандалиях. Он встал чуть поодаль и осторожно посматривал на нас, как посматривают на незнакомцев.
Меня пошатывало. Я убрал руки в карманы, прикрыл глаза и вообразил себя маятником. Со стороны могло показаться, что едва держусь на ногах от слабости и вот-вот рухну.
— Ты как? До электрички продержишься?
Я разомкнул веки.
— У меня для тебя подарок.
— Что ты несешь?
— Сегодня ты угостила меня яичком с солью…
— Вчера.
— Неважно. Моя очередь.
Я вытащил из кармана кошелек Валентина. Зарема моментально поняла и ахнула.
— Выброси немедленно. Хочешь, чтобы нас с уликами взяли?
Повернувшись спиной к гражданину в оранжевой ветровке, я извлек содержимое. Фотография три на четыре, канцелярская скрепка, скидочные карты и четыре с половиной тысячи наличными.
Купюры спрятал в карман, а остальное убрал в кошелек.
— Улики где выбросить?
— Прямо здесь и выкинь, на самом видном месте, — зашипела Зарема. — Дай сюда.
Вырвав кошелек, она спустилась с перрона в перелесок и скрылась из виду.
Пассажиры прибывали. Никто не перешептывался, не тыкал пальцем в мою сторону. Будь я посвежее, извелся бы от подозрений.
Зарема вернулась и зыркнула на меня. Следовало напомнить ей, что вообще-то деньги не помешают, что она вчера успела покемарить в машине, что оскорбительно давить на человека, переживающего психическую травму похлеще зонда в желудке.
И вообще-то это не я врезал столешницей в живот Валентину, когда еще оставался шанс на мирный разговор.
Послышался свист. Проскочив одну металлическую арку за другой, поезд остановился на станции.
— С кондуктором говорю я, — предупредила Зарема.
— Да на здоровье. А я пока посплю.
Я знал, что не засну.
8
В окне снова показывали равнинный пейзаж средней полосы, за сутки надоевший до судорог. Стандартный сет из бесхозных полей, кудрявых деревьев и хворых домиков. Как будто и Лемешки не покидал.
В любом справочнике написано, что столица — это Москва. Вранье. Столица в Лемешках. В таких безликих и таких узнаваемых, в таких вездесущих. Здесь ты сочтен и любим. Здесь для тебя стынет картошка и разлито на рельсах подсолнечное масло. Если вздумаешь свалить, на ближайшей заправке тебя подберет хранитель мрачных истин и отвезет обратно.