Арабская поэзия средних веков

* * *

Весна вселяет в нас безумий череду, Но это лучшее из всех времен в году. Отраду и любовь весна тебе дает, Как бы в залог своих улыбчивых щедрот! В проснувшемся лесу щебечет птичий хор, На зелени лугов – веселых песен спор, Лужаек островки расхохотались вдруг: То благодатный дождь все оросил вокруг!

* * *

Загорится зорька пламенем-пожаром, Выеду я утром на коне поджаром; Выеду я утром по привольной сини, На коне буланом с вызвездью на лбине. Лихо мы скакали (спали звери в норах). Нам земля раскрылась в лентах и узорах И в цветах – незрячих и еще несмелых: Вся в бутонах алых, желтых или белых! Лепестки бутонов, нежные дремотно, На уста похожи, сомкнутые плотно. А иной – в соцветьях – распустился, зыбкий, И глядит с опаской иль с полуулыбкой, А пруды – прозрачны, луговины – немы, И, дождем омыты,- блещут, как дирхемы! И слезой, что чутко спит в глазу влюбленном, Кажется нам солнце в воздухе зеленом. А потом большими, жадными глотками Мы вино хлебали, жаркое, как пламя. Лишь взглянув на это дьявольское зелье, Захмелеть возможно, начудить с похмелья! Завертела дева смуглою ладошкой - Взмыл в полет за дичью лунный сокол дошлый! Заблистали перья, как кольчуги звенья, А в очах вдруг вспыхнул светоч нетерпенья! Клюв его кинжальный остротою страшен И порою словно пурпуром окрашен. Голова похожа на округлый камень, И пестреет грудка буквами-значками, Будто бы пергамент с тайною крамолой… Ну, а хвост отточен, как палаш тяжелый. Он подвижен злобно, как змея без кожи, А кривые когти с письменами схожи. Крыльев чернь, повыше рукавицы алой, Оторочкой темной кажется, пожалуй…

* * *

Мы попали под дождь, утонули в пучине морской. Нет, не я умолял, чтоб ниспослан был ливень такой! Приближаясь к закату, взирая на нас из-за туч, Солнце шлет нам последний, вечерний, болезненный луч, Но не может прорвать облаков непроглядный свинец, Как бессильный старик, что пошел с молодой под венец.

* * *

Платье желтое надела – и очаровала нас, И пленила, покорила множество сердец и глаз, Словно солнце на закате, волоча по нивам пряным Драгоценные покровы, что окрашены шафраном!

* * *

Меня взволновала молния, блеснувшая в туче алой, Когда закатное солнце посылало нам взгляд усталый. Свет молнии то показывался, то шастал по дальним нивам, Как будто скупец какой-то зажигает костер огнивом.

* * *

Красавице Хинд что-то не по душе густая моя седина: Мою голову, как плотной чалмой, окутывает она. О красавица Хинд, это вовсе не мне скоро так побелеть довелось, Побелели пока лишь пряди одни, лишь пряди моих волос!

* * *

Любовь к тебе, о соседка, бессмысленною была, От нее отвлекали другие помыслы и дела,- И узнал я то, во что прежде молодой душой не проник,- Поседел я, и седина мне подсказала, что я старик. Созидающий замки зодчий, собирайся в далекий путь, Человек, до богатств охочий, распроститься с ним не забудь!

* * *

Жил я в мире поневоле, будто кто меня заставил, Я не прилагал стараний, ни хитрил и не лукавил. Все изведав, знаю – нечем веселить мне сердце боле, Жизнь – сосуд, где угнездились страсти, горести и боли! Жизнь кляня, уйду однажды в царство вечного ночлега, Не оставив ни отростка, ни ствола и ни побега!

* * *

О друг мой, разве не веришь ты, сколь чудесны мирские дела, Зиждителю мира, его творцу – благодарность и похвала! Та жизнь, которую вижу я, заставит влюбиться в смерть: Завидна мне участь того, над кем уже помрачилась твердь! Твердым-тверда глухая скала, и гладки ее края, По которым скользит дождевая капель и ноженьки муравья, Но и эта скала – в миг большой беды – не терпимей меня отнюдь. Эти боли порой заставляют меня к пряной горечи рта прильнуть. Ну так кто ж из объятий рока когда выходил невредим и дел, Дажe если он в жизни отрады знал и годами жизни владел! Жизнь унизит его. Он, что был велик, униженье воспримет вдруг. Поневоле меч власти придется ему уронить из безвольных рук. Беспечный, в пучине невежества ты купаешься, душу губя,- Так бойся судьбы – я вещаю тебе, предостерегаю тебя!

* * *

Одинокие люди в доме тоски, ваши кельи невысоки, И друг с другом не общаетесь вы, хоть друг к другу вы так близки! Будто глиняные печати вас запятнали силой огня, И ничья рука не взломает их, вплоть до самого Судного дня!

* * *

Предоставь врага его судьбе, чье неотвратимо торжество, И тебя от недруга спасут все превратности судьбы его. Ежели ты обещанье дал, выполни его, пока не стар: Ведь посулы лживые всегда умаляют сердца щедрый дар. Щедрый человек живет в веках, мы щедроты судим по делам, Ибо подвиг есть в его судьбе, и она – благодеянье нам!

* * *

Сердце, ты на седину не сетуй, в ней обман, задуманный хитро: Ведь нельзя платить такой монетой, бесполезно это серебро! Я седого не хочу рассвета, страшен мне его угрюмый шаг: Нет ему привета, нет ответа, враг ты мне, хоть светоносный враг! Младость предала меня до срока, пегой сделалась волос река, Вороненка пестрая сорока прогнала с крутого чердака!

* * *

Часто случалось, что щедрые люди нищали И перед ближними уничижались в печали. Так завяжи кошелек и не ссужай разгильдяям: Знай, чем просить у скупца, лучше прослыть скупердяем!

* * *

Обрадованному большой удачей Медь горестей еще послужит сдачей. Надменный с униженьем незнаком, Но он к нему все ближе с каждым днем! Для скупердяя щедрый – вора гаже, Что удивительней, чем скупость даже!

* * *

Я думал, что судьба моя – блаженных развлечений шум, Но убедился в том, что жизнь – чреда из горестей и дум. Теперь я счастьем пренебрег и отодвинул винный чан, Теперь без стрел оставил я любви пленительный колчан! Спросил я душу: «Что? Настал твоих безумств последний миг?» Она в ответ мне: «Да, ведь я вошла в познания тайник!» Перемежая свет и тьму, я с каждым часом все больней, Вселился в плоть мою недуг до самого скончанья дней. На одр болезни брошен я, чего хотел завистник мой,- Иссох я – и моя душа влекома замогильной тьмой! Последний воздуха глоток я сделал – такова судьба. Над телом горестным моим власть жизни призрачно слаба! Я стойкостью внушил врагам, что я еще вполне здоров,- Но знаю, сколько ран укрыл терпенья моего покров!