Argumentum ad hominem

Вот ведь прыткий… А ещё решительный. То ли понял, что натворил, и до смерти ужаснулся, то ли перспектива продолжения общения со мной не порадовала, но теперь мы все трое — на полу. Правда, я пока ещё сижу, хотя чертовски хочется прилечь. Потому что круговерть разноцветных униформ…

— Молодой человек, все в порядке, вам больше не нужно… Отпустите руку.

А я её держу? Не чувствую. Совсем ничего.

— Да оторвите его уже, кто-нибудь!

Глава 15. В семье не без… неожиданностей

— Вашей руке стало лучше?

Вряд ли следователь федерального агентства, аббревиатуру которого трудно было запомнить с первого раза, интересовался состоянием моего здоровья по доброте душевной. Скорее, жаждал получить автографы на протоколах. А то и рукописное изложение событий. Но старался выглядеть исключительно участливо. Правда, внешность стареющего налогового инспектора этому не особо способствовала.

— Немного, сэр. Вашими молитвами.

— Вот что значит, любовь к ближнему своему… Как часто она приносит нам одни только неприятности.

Что конкретно имелось в виду: его тщетные усилия наладить контакт или моё спонтанное самаритянство, угадать было невозможно. Вероятнее всего, и то, и другое. Но пожалуй, готов был согласиться с произнесенными словами.

Рука занемела конкретно. Благо, медики списали это на спазмы и все такое, попутно выдав мне этим временную индульгенцию. Даже что-то вкололи, как водится. С другой стороны, хорошо, что меня осматривал травматолог общего профиля, а не чистый хирург, и все обошлось щадящими методами. Правда, медикаменты ситуацию изменили не особенно. Разве что дополнительно расслабили мои и без того не сильно собранные мышцы.

Наверняка все можно было поправить песнями, но практиковать свое корявое исполнение в присутственном месте я не рискнул. Потому что не было случая проверить, слышно ли при этом что-то снаружи. Поскольку внятных инструкций мне никто до сих пор не выдал, разве что, только намекнул, в каком направлении рыть, с самодеятельностью явно стоило притормозить.

В чем я мог быть точно уверен, так это в том, что когда скорая забирала дядю Портера, тот был в ясном сознании и стабильном состоянии. Парамедик даже слегка усомнился, что прошло больше четверти часа от выстрела. Но заострять внимание не стал, тем более, по приезду полиции начался обычный бедлам, официально именуемый строгим словом «процедура».

На вызов в центр города, да ещё в такое загадочное место, как Песенная коллегия, слетелись все патрули периметра, и какое-то время кабинет мистера Рейнолдса был похож на галдящий улей. Пока криминалисты не разогнали лишних зевак. А как только отсняли и наскоблили все, что положено, завернули и уволокли меня с собой. Подарив долгую и тихую паузу. Между собой они, конечно, переговаривались в процессе, но меня просто вертели из стороны в сторону, как куклу. Единственным печальным обстоятельством стало то, что всю одежду изъяли, как вещдоки, и заполучить её обратно выглядело совершенно невыполнимым квестом. А взамен выдали тренировочный костюм. Из залежалых запасов, судя по наклейкам. Сидящий на мне примерно так же, как благотворительное шмотье Консуэлы, и очень похоже пахнущий дезинфектантами.

Что любопытно, наша местная полиция обстоятельствами огнестрела интересовалась несильно: отсмотрела, опросила и почти разрешила мне гулять. Зато невовремя возникший агент, с банальной и явно не настоящей фамилией Смит, вцепился в меня, как клещ. Видимо, потому что с верхних этажей инцидент виделся иначе, чем с земли.

— Бригада скорой, приехавшей на вызов, описала ваше состояние, как в целом нормальное. Если не считать проблемы с рукой.

— Да, сэр.

— Не наблюдалось ни малейшего нервного напряжения. И это учитывая, что четверть часа вы, фактически, находились под дулом пистолета.

Нужно было изобразить потрясение? Возьму на заметку. Хотя, биться в истерике и заламывать руки как-то странновато. Учитывая моё досье.

— Сэр, я не в первый раз оказываюсь рядом с вооруженным преступником.

— Разумеется, мистер Тауб, разумеется. Но ваши навыки и опыт, наверное, должны были привести к иному развитию событий?

Это он к тому, что надо было сначала вырубить старика, а потом уже спасать ближних? Да, промашка налицо. Но врать… Фу. У меня же есть правда. Прямиком для агента Смита.

— Когда я вошел в кабинет, тот человек не выглядел опасным, сэр. Он явно был в замешательстве. Даже в ступоре. Наверное, потому что осознал, что сделал. А мистер Портер нуждался в немедленной помощи.

— Настолько немедленной, чтобы отказаться от мысли хотя бы разоружить преступника?

— Виноват, сэр.

— Видимо, ваше состояние и впрямь… — агент задумчиво провел кончиками пальцев по краю залысины на правом виске. Так медленно, словно считал поредевшие волоски.

— Так точно, сэр.

— Он что-нибудь говорил? Вряд ли все это время прошло в полном молчании. Должно же было что-то подвести мистера Рейнолдса к такому печальному финалу. Может быть, вы сказали ему нечто… э… наводящее?

— Никак нет, сэр.

И это почти правда.

— Значит, молчали оба?

Я сделал вид, что замешкался и задумался: надо же было хоть чем-то ободрить федерального служащего в его изысканиях.

— Этот мистер…

— Рейнолдс.

— Да, сэр. Он бормотал.

— Вы что-нибудь расслышали?

— Немного, сэр.

— Поделитесь?

Настолько щедро, насколько смогу.

— Он что-то говорил о своей службе. О том, как старался. А его начальство вроде как было им недовольно. И отличало других вместо него.

— А его это расстраивало?

— Наверное, сэр.

— И в мистера Портера он выстрелил именно поэтому? Профессиональная ревность?

— Не могу знать, сэр.

— Но вы же пришли с ним, верно?

— Да, сэр.

О чем отчасти сожалею.

— Я, признаться, подумал, что все вы трое работали вместе, по какому-то вопросу. Это не так?

— Я не вел дел с тем человеком из Коллегии, сэр.

— А с Леонардом Портером дела у вас были?

К счастью, да. Даже официально оформленные.

— Мы взаимодействовали в рамках заключенного соглашения.

— О, любопытно. Расскажете подробнее?

— Никак нет, сэр.

— Уклонение от дачи показаний, мистер Тауб, карается законом.

— Это конфиденциальное соглашение, сэр. Я не имею права разглашать его условия без согласия второй стороны.

— А если вторая сторона не может дать такого согласия?