«Архангелы»

Вот и на этот раз Унгурян еще со станции послал телеграмму своему приятелю в столицу: «Дорогой Василаке! Закажи от моего имени ужин с шампанским на сорок человек. Собери ребят. Обязательно пригласи Пырву». Подпись «архангел Гавриил».

Гица пытался предостеречь его от этой глупости. Но все было тщетно.

— Не мешай! — отмахивался Унгурян. — Пусть достанутся крошки и церковным мышам. Натерпелись они за каникулы.

«Церковными мышами» были студенты, у которых не было денег на дорогу домой, и они вынуждены были проводить праздники в столице. Прункул чрезвычайно обрадовался. У него в кармане было всего семьдесят злотых, и потратить больше он не мог.

— Да здравствует архангел Гавриил! — воскликнул Прункул, облобызав коллегу, и сделал знак корчмарю, чтобы тот принес пару пива.

На вокзале в столице Унгуряна встречали двенадцать студентов. Вся компания в пролетках триумфально прокатилась до ресторана «Сплендид», где Василаке заказал ужин в специально нанятом зале. Унгуряна еще в дверях встретили восторженные крики:

— Да здравствует архангел Гавриил!

Торопливо пожав руки и перебросившись несколькими словами с Прункулом и Гицей Родяном, студенты мгновенно встали в кружок вокруг Унгуряна и начали петь на мотив марша сочинение Василаке:

Спустись к нам с гор, воитель, Архангел Гавриил, И от нечистых сил Нас упаси, спаситель! Из золота твой щит, Кольчуга вся из злата, И сам одет богато, Невиданно на вид. Сюда, братва, скорей! Преклоним же колена — Принес он несомненно Нам десять тысяч лей! За щедрость дивидентов, Чтоб нашу знал любовь, Его мы стиснем вновь В объятиях студентов!

Все пели, слегка раскачиваясь, а Унгурян стоял в кругу с сияющим лицом, отбивал такт и дирижировал.

Пропев последний куплет, молодые люди еще теснее сгрудились вокруг Унгуряна и грянули:

Сойдемся в тесный круг И воздадим по праву Ему такую славу, Что всех проймет испуг.

Тут они подхватили и подняли Унгуряна на руки, а тот, сияя от счастья, пытался удержать равновесие. Молодые люди, не прерывая пения, демонстративно возвели к нему взоры, сгрудившись еще плотнее:

Как солнце воссияй Над грешными людьми! Сойди же и возьми Нас всех с собою в рай! Архангел Гавриил, Чудесный небожитель, Явись скорей, спаситель, К нам, кто без денег был!

Пропев последние слова, студенты осторожно опустили Унгуряна на пол, и в зале раздалось раскатистое «ура». Выждав некоторое время, Унгурян поднял руку, призывая к молчанию.

— Братцы, — заговорил он, сияя улыбкой, — благодарю вас за честь, какую вы мне оказали и из-за которой, смею вас уверить, завидует мне и враг мой на небесах. Прошу всех садиться. Посмотрим, что за блага может преподнести нам эта недостойная земля!

Снова загремело «ура», и студенты с шумом уселись за стол. По правую руку от Унгуряна сел Василаке, по левую — Прункул. Пока пели гимн, Гица Родян улизнул на улицу. Но его отсутствия никто не заметил. Молодые люди весело принялись за ужин. Зал был высокий, просторный, залитый электрическим светом. Смех, выкрики, разговоры сливались в бурлящий шум. Хотя ужин был с шампанским, Василаке для начала заказал еще вина. Поначалу все были заняты только едой и питьем. Наконец Василаке поднялся и в зале наступила тишина, слышалось только: «Тссс!» Василаке, «вечный студент», крепкий и широкоплечий, начал свою речь:

— Дамы и господа! Бывают мгновения непонятной трансцендентальной радости, когда нам кажется, что жизнь — это широкая дорога, несущая нас по плещущим волнам. Зенит над нами подобен огромному изумрудному оку, которое воодушевляет сердца божественной гармонией. Мы уже не «humana gens», a «angelica», иначе говоря, не человеческий, а ангельский род. Небо и земля, кажется, сливаются воедино от эфемерной вибрации наших душ.

Дамы и господа! Мы имеем счастье приветствовать в нашем кругу святого архангела Гавриила, великого покровителя мира малых сих, кто тонет в непроглядной тьме и жаждет увидеть лиловый луг. Он пришел, сияя светом полярных ночей, соблаговолил снизойти и остаться среди пигмеев, в то время как его звали к себе вершины Гималаев. Спектроскопический энтузиазм, который мы ощущаем, невозможно описать и возможно только показать, применив для этого лучи Рентгена. Но мы передадим нашим потомкам из грядущих поколений свет разума и силу воображения. Солнечные эманации будут плыть над грядущими веками и донесут наши поздравления: «Виват Унгурян! Виват архангел Гавриил!»

И Унгурян, и другие молодые люди часто прерывали речь Василаке смехом и криками: «Браво! Молодец!»

Теперь же приветственным возгласам в честь Унгуряна и Василаке, казалось, не будет конца. Когда наконец крики немного поутихли, Унгурян шепнул сидевшему справа Василаке:

— Ты вроде бы похудел?

— Нет. Наоборот. Пусть несут шампанское.

Юмор этого квадратного юноши заключался в умении произносить бессмысленные речи, соединяя друг с другом такие слова, которые никогда, ни при каких условиях соединиться не могут. Унгурян весьма ценил этот его талант. Но еще больше ценил он Василаке за то, что тот мог пировать три ночи подряд.

Теперь же Василаке выпил совсем немного и язык у него только начал развязываться, потому ему и не удался тост, которым он хотел удивить Унгуряна. Чтобы говорить гладко и совсем бессмысленно, Василаке нужно было выпить по меньшей мере литра два выдержанного вина. Возможно, благодаря тесному общению или же от восхищения перед талантом Василаке Унгурян тоже начал произносить длинные тосты. Но, понимая, что совершенства маэстро ему не достичь, рад был внимать словесным шедеврам своего приятеля.

Василаке был из тех студентов, которые не торопятся учиться, понимая, что самая счастливая пора — студенческая. Никто лучше него и Унгуряна не понимал толк в пирушках. Принесли шампанское, выпили по бокалу, и Василаке заказал песню, потом вторую. Принесли коробки с сигарами, которых всем присутствующим хватило бы на целый месяц. Дым, шум — голоса все громче, все оживленнее.

Прункул следил, чтобы стаканы наполнялись и опоражнивались как можно чаще. Унгурян побуждал Василаке произносить тосты. Зал гремел от хохота, песен, выкриков. То и дело между молодыми людьми вспыхивали горячие споры, которые Василаке тушил очередным тостом.

Было уже за полночь, когда Унгурян произнес свою традиционную речь.

— Я с любовью думал о вас, братцы, и мне так хотелось вновь увидеться с вами! И теперь, когда мы с вами встретились, я не могу с вами расстаться. Хочу вам сообщить, что до восьми утра никто не выйдет отсюда. А теперь послушаем Пырву.

Пырву учился на третьем курсе медицинского факультета. Высокий белобрысый парень, он усердно занимался, но не сторонился и пирушек. Голос у него был такой, какого Унгуряну слышать еще не доводилось — а он, уже шестой год пребывая в университете, слышал многих молодых певцов, кочующих по столицам.