Архивы Конгрегации 2

Сфорца протянул кипу исписанных листов Висконти и откинувшись в кресле (и стараясь не застонать от острого укола боли в левом подреберье) ждал, закрыв глаза, пока тот прочитает. Точнее — ждал его реакции. И был не удивлён.

— Abusus in Baccho?!

Кардинал открыл глаза и протянул, глядя в потолок:

— Если бы они там напились — это было бы прекрасно. Проблема в том, что, похоже, что нет.

— Дядя, это чистой воды пьяные галлюцинации, следствия отравления, наркотиков, чего угодно, но — это какая-то мистификация. Elephantum ех musca facis!

— Credo quia absurdum.

Если бы Сфорца верил в символы, то не мог бы не отметить, что упомянутые безумные события произошли в местечке, носящем весьма символическое название — Zorndorf, Цорндорф, что в буквальном переводе означало — Двор Гнева. Возможно, Сфорце бы тогда стоило задуматься, Двор чьего Гнева постигли страшные кары? Но Сфорца в символы не верил, пустопорожними размышлениями предпочитал голову себе не забивать, да и немецким языком владел не в полной мере. Это спасло его от многочасовых волнений и тревог. Иногда незнание — сила.

Всё началось ясным солнечным летним днем во вторую среду после Дня Святого Духа — аккурат 14 июня за сутки до Праздника Тела и Крови Христовых. И продолжалось весь день.

Все началось буквально… Ab ovo. С яйца.

В добропорядочном крестьянском семействе Прагеров произошло на первый взгляд малозначимое событие — их пестрая курица снесла яичко. Самое простое яйцо, остатки скорлупы которой впоследствии были собраны и отосланы для исследования в Abyssus. Снесла прямо на дворе, присев в первую попавшуюся ямку. Яйцо было замечено и водружено на скамью, стоявшую неподалеку от дома.

Внезапно, мимо пробежала довольно крупная мышь, которая махнула хвостиком — что привело к падению яйца на пол и его закономерному разбитию (Авторы донесения уже ничему не удивлялись и лепили воистину адский канделярит). Патриарх семейства — старый Эрих Прагер расплакался. Увидев деда плачущим и узнав о трагической судьбе яйца, бабка — Хелена Прагер принялась метаться по дому и случайно перевернуло полено из печки. Огонь сразу охватил пол, стены, добрался до стропил... Изба загорелась, бабка погибла в огне. В свою очередь внучка — Эллис Прагер, увидев деда плачущим, узнав, что трагически разбилось яйцо и бабка трагически погибла, не придумала ничего лучшего, чем пойти в амбар и удавиться.

На том беды не кончились... Мимо горящего дома, мимо повесившейся внучки, обугленной бабки, рыдающего деда и разбитого яйца шла просвирня (прим.: женщина, выпекающая просвиры для церкви.) Агнес Мюнтце. Она имела неосторожность спросить у Эриха Прагера, что случилось, и так потрясена была его ответом, что от горя разбросала по земле и растоптала просвиры, которые несла в церковь (следовал запрос на то, что делать с просвирней — или какую епитимью она заслужила).

А прямо следом за несчастной Агнес в местную церковь спешил местный священник, отец Элиас. Он увидел, что просвиры растоптаны, юная Эллис удавилась, старая Хелена — сгорела, Эрих — рыдает… яичко разбилось, и перед лицом этакого несчастья посчитал своим долгом взобраться на церковную колокольню, сбросить оттуда вниз и разбить все колокола. Еще один запрос на епитимью…

Опять-таки внезапно, в Цорндорф въезжает препозит Куно Броейр, желающий встретить праздник в родных местах и пришедший в церковь служить обедню… Он увидел разбитые колокола, растоптанные просвиры, удавившуюся девушку, сгоревшую бабушку, рыдающего деда и разбитое яйцо, пошел и начал рвать в клочки все церковные книги, а в пылу гнева ударился об косяк. Так в этой истории появился третий труп.

Вместо праздника местные получили похороны. Весьма масштабные, но — не слишком удачная замена. Эрих Прагер сошел с ума. Агнес Мюнтце и отец Элиас заключены под домашний арест.

Антонио заметил, что какая-то циничная сволочь приписала на полях донесения: «Вот какое яичко вышло дорогое!». Он присмотрелся к почерку… Да, точно — и циничная, и сволочь.

— Почему Курт Гессе прочитал это раньше меня?!!

— И меня тоже. Он в Бранденбурге сейчас, прочитал документы по праву первого. Abducet praedam, cui occurit prior. Написал, что может заняться этим, поскольку вскоре освободится… И необычно вежливо прибавил — если, дескать, мы не будем против. Я ответил, что не будем.

— Возможно, стоило посоветоваться, дон Сфорца! — Будущий преемник вспыхнул от гнева — ему вечно казалось, что старший товарищ оберегает его от многих проблем. — Мы — Совет!

— А смысл собираться? — Старый кардинал на вспышку молодого не обратил внимания. — Больше бы спорили… Время потеряли бы. Кроме того, Гессе… все равно сделал бы по-своему.

— …Я почему Гессе выбрал, — пояснил он, когда Антонио малость успокоился: — Потому что он — человек прямой. Как я. То есть видит х&й — так и говорит: «Х&й»! А не виляет языком по чужим задницам…

— Так точно. — поспешил согласиться Висконти, вообще-то матерными выражениями брезговавший. Секунду помолчал, а потом не без внутренней борьбы брякнул: — Figlio di puttana (прим.: Проституткин сын (итал.))…

Сфорца строго посмотрел на него и укоризненно покачал головой:

— Антонио...

— Да, дон Сфорца?

— Не подлизывайся!

Местного агента звали Вольфганг Шрадер, inspector’а Конгрегации — Рихард Бреннер. Оба были, что говорится, в возрасте — первый под тридцать лет, второй — уже седой старик — за сорок. Не молокососы, как показалось Курту при чтении их depeche … Немаловажно — оба были опытными и многое повидали, так что слава Великого Курта Гессе, Hexenhammer’а им глаза не застилала.

— Это не наша магия, майстер инквизитор, — Шрадер, высоченный светловолосый мужчина с голубыми глазами, мог бы вполне походить на какого-нибудь древнегерманского воинственного бога-аса — доведись его увидеть Каспару, тот немедленно занес бы его как эталонного немца в какой-нибудь свой таинственный список и призывал бы всех своих сторонников равняться на него.

— Что значит — «не наша»? — Курт слушал их очень внимательно, не менее внимательно осматривая потрясенную трагедией деревню. Местные крестьяне напоминали живых мертвецов: серые лица, скупые движения, потухшие глаза, ни улыбки, ни детских игр — будто порчей поразило всех в округе… Даже отошедшие от ужасов просвирня и священник прятали глаза (правда, в случае женщины это могла быть защитная реакция — как заметил Курт, ее глаза немного косили). Священника била дрожь, он постоянно крестился — причем обеими руками, чередуя левую и правую руки, и молился дрожащим голосом...

— Не германская, он имеет в виду. — Рихард Бреннер, инспектор, был столь же высок ростом, как и его товарищ, но телосложением отличался более худым, костистым. Несмотря на возраст, движения его были быстры, пусть макушку его седой головы уже тронула лысина. Бывший oper? Скорее всего, получил ранения и перевод на более спокойную работу, подальше от оперативной службы. — Вот.

На столе оказались несколько листов, плотно исписанных и исчерканных. Курт не без интереса вчитался… Интересно! Крайне интересно! Вот что значит, опытные подготовленные сотрудники: не стали пороть горячку и устраивать децимацию и аутодафе каждому десятому, как поступили бы в «Старой Инквизиции», безжалостной Inquisitio haereticae pravitatis, Sanctum Officium. Но — аккуратно расспросили всех и каждого о возможных встречных странностях, кто вел себя необычно, какие новые люди появлялись в деревне и около, не было ли чего выдающегося в куриных яйцах в последнее время, что покупали у приезжих купцов на последней ярмарке… И так далее и тому подобное. Вплоть до расспроса деревенских старух-знатоков старинных сказок, легенд и небылиц на предмет роли яйца в этих историях. И вывод — практически бесспорный: поскольку у местных странности отсутствовали, а вот несколько чужаков в окрестностях шаталось, а также в народных преданиях куриные яйца и яйцеобразные артефакты отсутствовали вообще (но рисковали появиться в сказаниях новых) — магия, вызвавшая цепочку страшных событий в Цорндорфе не является местной, аборигенной. И вызвана она пришельцами, скорее всего из Восточных Славянских стран: Польши или Руси (Russiae). Данный вывод обосновывался тем, что как раз в славянских сказках яйца и присутствовали и играли важную роль.