Архивы Конгрегации 3

Краткое содержание: Курту опять приходится принимать трудное решение

Это уже было: почти неподвижное тело на ранней весенней траве, мертвенная бледность на лице, неестественная даже для стрига, мелкое, частое дыхание и где-то на дне ореховых глаз — боль и отчаяние, которые невозможно спрятать до конца.

Deja vu…

Пару мгновений Курт стоял, борясь с наваждением, затем шагнул вперед и опустился на колени рядом с раненым.

— Мартин.

Взгляд светлых глаз сфокусировался на его лице, и побелевшие губы дрогнули в намеке на улыбку.

— Ты все же решил проверить лично… Немного припозднился, правда. Пропустил все веселье… к счастью.

Голос Мартина был еле слышен, говорил он с явным трудом. Вся одежда инквизитора была в крови, и понять, чьей тут больше — своей или чужой — было решительно невозможно.

— Что здесь случилось? — спросил Курт через силу, настойчиво напоминая себе, что Мартин — стриг и любая рана заживает на нем в считанные минуты.

— Нас ждали, — прошептал следователь. — Наш малефик позвал на помощь друзей… с полдюжины… Половина группы выбыла из строя в первую же секунду. Это их, правда, не особенно спасло, — по бескровным губам скользнула тень невеселой усмешки, — ушел только один или двое… но из наших на ногах не осталось никого, и не знаю, сумеет ли кто-нибудь выжить.

— Что происходит? — требовательно спросил Курт и потянул за запястье руку Мартина, которую тот прижимал к животу слишком уж знакомым образом. — На тебе все должно было зажить за это время!

Стриг на удивление не сопротивлялся и позволил убрать свою руку в сторону. Увиденное под ней впечатляло: разворочен был весь бок — цели достиг явно не один удар, — и в глубине раны отчетливо просматривались пульсирующие внутренности. Познания Курта в анатомии были не столь глубоки, как у того же Мартина, не говоря уже об Альте, но, похоже, это была печень, и она была задета оружием. Человек с подобной раной был бы уже мертв. Да люди, судя по всему, и были мертвы по большей части…

— Кровь не течет, но рана не затягивается. В чем дело? — спросил Курт настойчиво, переведя взгляд на лицо стрига.

— А сам как думаешь? — прохрипел тот, болезненно покривившись; Курт нахмурился:

— Когда ты последний раз… питался?

— Давно, — отозвался Мартин еле слышно. — Месяца полтора назад.

— Id est, ты полез на операцию по задержанию особо опасного малефика, насытившись одним духом святым, dimitte, Domine (Прости, Господи (лат.))? Мозги от голода слиплись?

— Сейчас пост, смею тебе напомнить. Великий. Я второй год выдерживаю его целиком… Я же не один лез, а с группой, и такого вот мы не ждали… Да, дурак, — с внезапно прорвавшимся ожесточением вытолкнул Мартин, взглянув майстеру Великому Инквизитору прямо в глаза. — Не хотел срываться на Страстной неделе, а ждать еще пять дней было нельзя. И так затянули, как оказалось…

Курт не ответил, снова окинув взглядом следователя и задержавшись на ране. Та ничуть не изменилась за прошедшие минуты: по-прежнему зияла в боку, позволяя рассмотреть печень и что-то еще столь же не предназначенное для наблюдения на живом человеке. А вот лицо Мартина, казалось, побелело еще больше, хотя вроде бы дальше было уже некуда…

Что делать в такой ситуации, было вполне очевидно, но всё внутри майстера инквизитора восставало при одной мысли об этом: к горлу подкатывала тошнота, а зубы непроизвольно стискивались. Но сейчас поблизости не было другого живого и здорового человека — если из спутников майстера Бекера кто и выжил, вернее всего, в нынешнем состоянии даже небольшая кровопотеря его попросту добьет.

Перед мысленным взором снова встал лес неподалеку от Грайерца, Мартин на траве — такой же бледный, умирающий… «Помешаешь мне?» — «Ты достаточно взросл и разумен, чтобы решить за себя самого».

Не возразив тогда, он позволил сыну стать таким, каким он стал. Позволил сознательно, пусть и неохотно. Отступить сейчас, когда от его действий зависит жизнь Мартина — снова, и уже только от него, — значит перечеркнуть все решенное и сделанное тогда.

Курт помедлил еще пару мгновений, борясь с самим собой, затем резко задрал рукав фельдрока и рубашки и сунул руку к посеревшим губам раненого.

— Пей, — вытолкнул он через силу.

[1] То есть (лат.)

[2] Прости, Господи (лат.)

Огонь. Пепел. Свет

Автор: Мария Аль-Ради (Анориэль)

Краткое содержание: последние дни деревни Пильценбах: до и после

Берта старательно расправила складки на юбке и повертелась так и сяк.

— Ну как? — требовательно вопросила она.

— Очень неплохо, — признала Марта, придирчиво разглядывая творение рук младшей сестры. — Для первого раза так и вовсе отлично.

— В воскресенье к мессе надену! — сообщила Берта, с победоносной улыбкой крутанувшись на месте, и добавила мечтательно: — Паулю понравится.

— А я уж думала, ты ради отца Бернхарда так расстаралась, — поддела сестра.

Берта помедлила, разглядывая вышивку красной нитью, напоминающую на темном фоне языки пламени.

— Не ради, — возразила она, — а благодаря ему. Огонь — это ведь так красиво… и страшно… и притягательно…

— Ох, Берта, — вздохнула Марта. — Чем только голову себе забиваешь! «Притягательно», ишь ты…

Девушка только отмахнулась от сестры, бережно сворачивая новенькую юбку и убирая в сундук до поры.

***

Новую проповедь отца Бернхарда Берта слушала, затаив дыхание, впитывая каждое его слово, падающее, как искра на подготовленную груду хвороста. Сегодня он опять говорил о значимости огненного очищения, открывающего путь к Спасению.

— Ибо сказано в Писании: «Бог наш есть огонь поедающий», — разносился под сводами церкви глубокий голос священника. — «Огнем обновляется природа вещей».

Берта внимала каждому слову. Ее воображение рисовало картину, как однажды она шагнет в ревущее пламя, в котором сгинет все наносное, порочное, оставив лишь очищенную душу. Краем глаза она то и дело выхватывала огненную вышивку, над которой так долго и любовно трудилась, и от этого видение лишь усиливалось; даже бросало в жар, будто она и впрямь уже подступила к пламени.

На пути к выходу из церкви она приостановилась, чтобы поставить свечку в память почившей год назад бабушки, и залюбовалась трепещущими огненными бабочками. Свечей было много — как и всегда последнее время. Берта смотрела на крохотные язычки пламени как завороженная, слушая тихое потрескивание фитилей, — пока кто-то весьма ощутимо не толкнул ее в бок локтем.

— Очнись, — в самое ухо шикнула Марта и потянула ее за рукав. — На что засмотрелась? Свечей никогда не видела?

Берта не ответила, только тряхнула косой и пошла к выходу. Старшая сестрица ходила на те же мессы и слушала те же проповеди отца Бернхарда, но всей красоты, силы и значимости огня до сих пор не прочувствовала. А если уж ее отец Бернхард не пронимает, то куда уж ей, Берте!