Архивы Конгрегации 3
Шрифт:
Когда тяжелая дверь открылась снова, ее сердце на миг оборвалось. Маргарет сама не знала, чего ждала от этой встречи, на что надеялась. Хотела понять, как так случилось, почему; когда все, что было между ними, стало злой игрой.
Она смотрела в такие знакомые глаза — и не находила в них ни тени прежних чувств; слушала голос, так много раз говоривший ей о любви, — и не понимала, откуда в нем столько холода и безразличия. Убийственная, безжалостная прямота его ответов причиняла боль едва ли не большую, чем иглы и плеть.
— Ты обещала назвать имя. Таков ведь был уговор?
Холод, ничего, кроме холода — в словах,
— Не поцелуешь меня на прощание? — спросила она, вскинув голову.
— Гессе, нет! Не прикасайся к ней! — Голос Райзе прозвенел напряженно, а он… не шелохнулся, глядя на нее в упор.
— Боишься меня? — со злым торжеством прошептала Маргарет. — А как же твой долг?..
Он продолжал стоять молча; старший следователь требовал: «Не смей!» И Маргарет засмеялась, хрипло — как раз под стать ведьме:
— Неужели не…
Она не успела опомниться, когда его губы коснулись ее сухих и потрескавшихся. Не успела собраться с силами — хотя ее сейчас все равно не хватило бы на настоящий поцелуй ламии. Но главное, пустым совершенно был его поцелуй, ничем не походя на то, что бывало между ними прежде.
— Имя, — сухо потребовали эти равнодушные губы.
— Мельхиор, — ответила она бесцветно, не имея более никаких сил — ни на что.
И все. Короткий кивок, поворот, удаляющиеся шаги…
— Будь проклят, — выдохнула она в бессильной ярости в эту прямую спину.
— Да заткните же ее наконец! — закричал Райзе, бросаясь к ней.
— Будь проклят! — выкрикнула она в закрывающуюся дверь, чувствуя, как в последнем усилии вскипает внутри сила, вопреки слабости измученного тела и упадку души.
Сильный удар по лицу заставил ее подавиться словами, и в третий раз она выкрикнула мысленно, вложив в этот безмолвный крик все, что смогла собрать в себе: «Чтоб ты тоже сгорел!»
До последней капли
Автор: Мария Аль-Ради (Анориэль)
Краткое содержание: размышления Александера после встречи с Арвидом в замке и выводы из них
Часы в неподвижности и безмолвии — лучшее время для размышлений и поисков себя.
Таким беспомощным Александер не ощущал себя несколько десятилетий; тем сильнее злило подобное положение. И снова и снова звучали в ушах холодные слова.
«Не заметил — это сделало его слабым…»
Да, таким слабым, как сегодня, Александер не чувствовал себя очень давно. Таким униженным — и вовсе никогда. Да, он знал, что идет в безнадежный бой, сознавал, что почти наверняка его проиграет, что Арвид сильнее его, но к подобному повороту дела готов не был.
«Ты себя потерял…»
«Ты запутался в собственной жизни; покинув прежний мир, никуда не пришел. Пожелав перестать быть одним из нас, стал никем…»
Да, он запутался во многом. И когда отступала бессильная ярость, приходилось признать, что во многом Арвид прав. Если не принимать в расчет насмешки над Тем, Кто дал Александеру второе становление, в остальном возразить было нечего. И это бесило еще сильнее.
«Ты не человек, смирись с этим, не человек и человеком уже никогда не станешь…»
Да, он не человек — именно потому он и посмел сунуться в этот замок, даже осознавая,
что его шансы выбраться живым невелики. Да, он был готов к гибели, но не к случившемуся в коридоре наверху, и теперь вспоминал каждый миг той сцены со стыдом и глухой злостью.«Твой мастер дал тебе новые возможности, а ты его опозорил, ибо, когда птенец так бездарен и ничтожен, это позор для мастера…»
«Бездарен и ничтожен…»
«Ты тот, кто ты есть, ты — один из нас, каким бы иным при этом ты ни был…»
Что ж, и здесь отказать Арвиду в правоте было трудно. Вот только вывод из этого можно было сделать свой.
За перепалкой Гессе со стражем Александер почти не следил, но главное уловил. Слуга Арвида… Слуга — но все же человек. В отличие от самого Александера. В конце концов, раз уж Господь оставил его тем, кто он есть, оставил ему обретенные при обращении способности, значит, в определенной степени позволил и пользоваться ими…
Александер никогда не делал подобного, но теорию знал достаточно. Глубоко вздохнув, он пошевелился; натянутые, по-видимому, лично Арвидом цепи этого почти не позволяли, но чтобы кольца звякнули, попытки хватило. Страж тотчас обернулся на звук, вперив в пленника неодобрительный взгляд. Губы человека искривились и разомкнулись, явно предваряя призыв не трепыхаться, но ни единого звука с них не сорвалось.
Стриг даже удивился, насколько это оказалось легко: удержать взгляд напротив, не дать его отвести в ту же секунду, а в следующую проникнуть в человеческий разум. Слабое сопротивление — слуга пытался вытолкнуть из своей головы чужака, но недолго; то ли слишком привык подчиняться хозяину, то ли просто не блистал силой воли. Воля же Александера сейчас была тверда и натянута, как удерживающая его стальная цепь.
И страж послушно исполнял его повеления. «Отопри камеру с человеком. Освободи его. Отопри мою камеру. Отомкни замок на цепи».
С последним вышла заминка: страж развернулся и шагнул к выходу. Чего доброго, отправился за ключом к Арвиду… «Усни», — велел Александер, и человек тотчас осел на пол.
«Что ж, Арвид, не так уж я и бездарен, — подумал он удовлетворенно, — и еще докажу это, убив тебя».
Осознание успеха вселяло нежданную надежду. В конце концов, он полез в гнездо стригов потому, что сам такой же. И коль уж он принял это как достаточный довод, чтобы прийти сюда, отрицать сие теперь попросту глупо.
На безвольное тело на полу он смотрел несколько мгновений, освободившись от оков, уже понимая, какое решение примет. Чтобы пушка могла стрелять, ее необходимо зарядить. Чтобы меч мог рубить врагов, его необходимо заточить. И сейчас оружие требовалось в наилучшей форме. А этого человека всё равно придется убить — слишком опасный свидетель.
Сопротивление человеческой плоти клыки преодолели с привычной легкостью, и горячая кровь толчками потекла в горло. Биение человеческого сердца словно создано для того, чтобы пьющий кровь из артерии не захлебывался: толчок — глоток, толчок — глоток… Большинству людей вкус крови кажется омерзительным; некогда Александер относился к этому большинству, но обращение меняет многое. Теперь человеческая кровь соперничала для него с лучшими винами. У этого был особый букет: человек был из тех слуг, которых хозяин подкармливает своей кровью; это добавляло многое и ко вкусу, и к свойствам уже его собственной крови.