Архивы Конгрегации 3
Шрифт:
— Дурак… Сопляк…
Это было настолько неожиданно, что инквизитор чуть не сел рядом с корчащимся от боли телом. Но не сел. Тело выпростало руку — безоружную, демонстративно медленно — и ткнуло пальцем.
— Сигнум. Знак. Хрена ли ты молчал, придурок? Вы там в Конгрегации вашей совсем мышей не ловите?
Мартин молчал ровно секунду. Потом вздохнул, заправил выпавший во время боя медальон обратно под куртку, еще раз потрогал затылок и протянул свою руку навстречу чужой.
***
— Меня прозвали Il Punitore (Каратель (итал.)). Глупо, пафосно, как будто я палач какой. Но палач получает законную
Это долгая история, я уже рассказывал кому-то из Инквизиции. Тебе не раскрыли? М-да. Любите вы, псы Господни, тайны и секреты. Даже от своих.
Когда-то я был счастлив. Родился и жил в Пьемонте (Регион на северо-западе Италии), жена, дети… Растить виноград или клепать обода для бочек никогда не привлекало. Вот начистить кому-нибудь рыло или отходить дрыном — это да. В одной такой драке я почти достал кондотьера Филиппо Сколари. Мужик ехал на родину из венгерской Буды (Западная часть Будапешта на правом берегу Дуная, бывшая изначально отдельным городом), ну и решил развлечься, погонять деревенских увальней. А встретил меня; так и познакомились.
В кондотте Сколари меня многому научили. Там я стал настоящим soldado, наемником. Жена, конечно, была против, но я всегда возвращался живой и всегда привозил деньги. Много денег. Когда Филиппо осел на службе у короля Сигизмунда, я было подумал: а не перевезти ли и мне своих в Венгрию? Не зажить ли спокойной, сытой и в целом праведной жизнью?
Но дьявол, как водится, подсуетился. Один из де Лузиньянов снова решил отвоевать «свою» Сидонию (Сидон, один из древнейших городов Финикии) у мамелюков. Кто-то из венецианцев вложил в его поход большие деньги, авансы раздавались щедрой рукой, а я, кажется, тогда подумал: вернусь и куплю титул. И детям что-то после меня останется, и Мария не станет ворчать… Так, забудь это имя. Хотя… Ладно, пустое.
В общем, повоевали мы тогда хорошо. Война вообще дело затратное, но прибыльное. Правда, Сидонию отбили чисто формально: от города остались одни руины, а земли вокруг… Я даже не очень понимал на тот момент, как это мы умудрились принести столько разрушений. Вопросы, как водится, возникли позже, но об этом потом.
Тогда мы возвращались с богатой добычей. Я въехал в наш городишко на собственном коне, с пристяжным мулом, навьюченным сумками. Сын успел подрасти, а дочка плакала, и Мария смотрела на меня… Эх, не видел ты, как она смотрела. Как в первый раз женщина смотрит, и ты не знаешь, то ли провалиться сквозь землю, то ли сорвать с нее платье и поволочь в постель.
Так что первый месяц был сплошным праздником. Я строил планы, договаривался вернуться к Сколари, подал Сигизмунду прошение о титуле — для убедительности снабдив его увесистым мешочком дукатов… А потом встретил одного из наших. Из тех, кто плавал в Сидонию.
На парня было страшно смотреть. Он отощал, оброс, завшивел. Постоянно озирался и вздрагивал от каждого шороха. Мария не выгнала его из дома, только потому что я ее уговорил. Мы своих никогда не бросаем, так ей и сказал. Ворчала, конечно…
Но знай я, как оно все обернется — наверное, сам подстрелил бы сукина сына еще на пути в Пьемонт. Сел бы на дороге и прямо между глаз… Вру, конечно. Но к семье бы не подпустил
ни на милю.Он, когда оклемался, начал говорить страшные вещи. Что де Лузиньян поссорился с кем-то из спонсоров, и это видели несколько наемников. Что потом этих ребят нашли мертвыми — каждого вроде бы по отдельности, за пределами лагеря, где пошаливали местные… Но тела выглядели странно, словно перед смертью парни не сопротивлялись. И что он сам тоже слышал часть разговора, из которого запомнил три обрывка: «Thanit», «pene Baal» и «кровь детей» (Финикийская богиня Танит, именуемая «лицом Баала». Есть мнение, что ей приносили в жертву детей). Парень был простой, ни малышню, ни баб никогда не трогал — у нас вообще было не принято. Собрал свои манатки и дал деру.
А по пути его самого чуть три раза не прирезали. И тогда он решил искать помощи. У меня. Гений, мать его…
И я тоже гений. Посмеялся над страхами, объяснил, что, мол, да, на дорогах в Италии озоруют, что разборки нанимателей не наше дело. Написал еще одно письмо Сколари, поехал в соседний городок, чтобы успеть поймать купца, направлявшегося в Буду…
Когда вернулся — все были мертвы. Для человека неопытного это выглядело, как если кто-то ночью решил ограбить дом, наткнулся на хозяев и избавился от них. Но я неопытным не был. И сразу понял: шли убивать. И меня бы убили. Но, видимо, перепутали с этим моим сослуживцем: сменив гнев на милость, Мария его постригла, отмыла, уложила в кровать... Какой же я оказался идиот.
Орал на всю улицу. Прооравшись, разнеся утварь в клочья, чуть не бросившись на собственный меч, решил: дознаюсь, найду, порешу. Правда, после этого решения пил неделю. Знаешь, как оно бывает? Сначала, когда клинок входит в тело, боль острая, потом организм притупляет ее, чтобы ты смог отбежать и зализать рану… Но вот когда начинает заживать — вот тут веселее всего.
Я накидывался, словно гиберниец, валялся в собственной моче и блевотине, богохульствовал и проклинал все те деньги, что заработал на крови. Именно тогда осознал: Смерть нельзя купить. Он не торгуется, он просто приходит.
Я и пришел. Как в той сказке: дернул за веревочку… И дверца отворилась, и стены обвалились, и крыша рухнула, и несколько трупов осталось под обломками. Зато я к тому моменту узнал, что де Лузиньян оказался замешан в каких-то темных делишках. Ему нужна была не Сидония сама по себе, а то, что в ней закопали финикийцы какие-то бешеные тысячи лет тому назад. И даже не ему, а его «благотворителю» из Венеции. И даже не венецианцу, а…
Но меня перехватили ваши. Как раз допрашивал одного типа, который до этого навел дивный морок: чуть не убедил, что жизнь тлен и вообще я уже умер. Только гнев, знаешь, гнев — великая сила. Я разозлился, нашел говнюка на ощупь и сломал ему ногу. Тут он резко расхотел колдовать, стал весь из себя сговорчивый — и как по команде: «Зондергруппа Конгрегации, прекратить немедленно!»
А я что, я добрый католик и все понимаю. В доме, оставленном нам Господом, надо порой прибираться. Кому, как не Церкви? Случился, конечно, и непростой разговор с кем-то из дознавателей, куда без него. Потребовали не лезть. Потом предлагали службу. Я отказался: все, не смогу больше ни с кем работать. Лучше один. Тогда ваш главный, который ректор, попросил не горячиться. И обещал помощь, на пользу всем: все-таки по колдунам у вас больше сведений, а я не засвечен и могу работать вроде как сам по себе. Из мести. Так что если вдруг что — птичка пропоет.