Архивы Конгрегации

Лишь ближе к полуночи, когда сонно трущий усталые глаза следователь поднялся из-за стола, сдавшись на сегодня и решив осмыслить все еще раз утром, он заметил на полу одинокий листок, по-видимому, выскользнувший из общей пачки.

С тяжелым вздохом Кристиан наклонился, поднял бумагу и поднес поближе к свету. На закапанном воском листке был криво набросан план местности: текущая по долине река вблизи гор. На левом берегу был схематично изображен костер, вокруг него - стрелка противусолонь и на ней на равном расстоянии друг от друга шесть точек.

Не сдержавшись, Хальс выругался. Ну надо же было уронить именно этот листок! Разумеется, он в любом случае прочел бы все записи, но без ощущения бесцельности и бесконечности выполняемой работы инквизитор вполне смог бы прожить.

Что ж, по крайней мере теперь становилось понятно, куда и зачем ушел Цукерброт. Новоиспеченный язычник затеял провести некий ритуал неведомого назначения. По всей видимости, наметил он его на ночь новолуния, то есть завтрашнюю, что по-своему удивительно: почитателю Луны следовало бы дождаться ее явления во всей красе, а не творить нечто, пока она "не видит". Но мысли сумасшедшего неисповедимее путей Господних. Река в Бамберге одна, горы находятся на юге; едва ли Цукерброт собрался преодолеть половину Империи в поисках идеального алтаря, значит, искать его стоит где-то поблизости. Хорошо бы уточнить у старожилов, нет ли где-то к югу от города заброшенного капища... Но это утром. Для начала необходимо поспать хотя бы несколько часов. Если рвануть в погоню верхом, до ночи они успеют прочесать весь берег.

* * *

Этой ночью я так и не сомкнул глаз, глядя в звездное небо. Ее светлого лика видно не было, но это ничего не значило. Скоро, совсем скоро явится миру Ее темный лик, в небесах вспыхнет огонь, и тогда я уйду к Ней - и если Она будет милостива, встречусь и с тобой. Ты не простишь меня, за такое и нельзя простить, но мы снова будем вместе. Порой я гоню от себя ужасную мысль, ужасную, с какой стороны ни посмотри: сложись все иначе, ты бы, конечно, осталась со мной, но я никогда не обрел бы Ее, не обрел бы себя. Я когда-то был молод - так же, как ты. Я ходил путем Солнца - так же, как ты. Но теперь все изменилось, и только Она могла дать мне то, что есть у меня ныне - Путь.

Солнце поднялось в зенит и медленно поползло по небосклону. Близится Час. Я раздуваю угли, пробуждая к жизни задремавшее пламя.

Белый дрок - в костер. Бересклет - в костер. Огонь воспрял, пожирая брошенную в его пасть добычу.

Я вновь устремляю взгляд вверх, чтобы не пропустить Знак.

* * *

Первым делом с утра Кристиан Хальс отправился с докладом к обер-инквизитору. Гюнтер Нойердорф доверял своему подчиненному и за самодеятельность выволочку бы не устроил, но постепенно сдающий старик тщился чувствовать себя нужным и контролировать все лично, и молодой инквизитор не счел возможным обижать начальство. Коротко и четко изложив историю пропавшего еретика и хронику проведенных следственных мероприятий, Кристиан получил заверение в том, что никаких капищ и языческих храмов на левом берегу отродясь не водилось, и разрешение взять с собой нескольких стражников.

Гнать коней было ни к чему, но и задерживаться не следовало. И вскоре отряд, состоящий из одного инквизитора первого ранга и пятерых стражей, взятых не столько для сражения с малефиком, сколько для более эффективного обшаривания кустов, покинул город.

К полудню впереди отчетливо стали видны силуэты гор, и Хальс велел рассредоточиться и глядеть в оба. Пожухшая трава и полуоблетевшие кусты не могли послужить хорошим укрытием даже одинокому беглецу, и инквизитор не сомневался в успехе поисков.

Когда пару часов спустя стало стремительно темнеть, Кристиан решил, что погода портится, и к вечеру они рискуют основательно вымокнуть, а потому стоит поторопиться. Однако, подняв голову, он увидел лишь парящего в девственно-чистом, но стремительно сереющем небе орла и на глазах теряющее яркость солнце.

Неприятная догадка молнией сверкнула в мозгу. Вот о чем писал безумный еретик, упоминая о "Черной Луне". Не темный лик его покровительницы, а просто солнечное затмение! Вот он, тот Час, которого ждал Цукерброт. А это значит, что они глупо, отчаянно, безнадежно опаздывают. Нет у них времени до темноты. Все произойдет прямо сейчас, в ближайшие минуты, и хорошо, если у ритуала не будет каких-нибудь глобальных последствий, и если этот сумасшедший не напоил своими травами пяток человек и не собрался теперь принести их в жертву своему безумию.

– Галопом!
– срывая голос, закричал Кристиан. Таиться было больше ни к чему. Безумец где-то здесь, у края обрыва над рекой. Он сам выбрал это место и едва ли покинет его до срока.
– Ищите костер!

Ледяной ветер хлестнул по лицу, высекая из глаз слезы, когда конь инквизитора первым сорвался в галоп.

Они неслись по крутому берегу реки под стремительно темнеющим небом и угасающим солнцем, мчались наперегонки с наступающей посреди дня ночью. С высоты за ними безразлично наблюдал неподвижно зависший, будто вмерзший в умирающее небо орел. Они не успевали. Хальс знал это, но все равно гнал коня. Его долг - сделать все, что он сможет, а удастся ему или нет - все в Его воле. По крайней мере, совесть следователя будет чиста.

* * *

Солнце еще не утратило блеск, но я ощутил, что Час подступил. Осталось еще несколько десятков ударов сердца - как раз довольно, чтобы завершить приготовления.

Шесть сторон кроплю, обхожу костер, подношу к губам горьких трав настой. Блаженная горечь льется в горло, пьянящим огнем растекаясь по венам.

Я вскидываю глаза ввысь, замирая в предвкушении и считая мгновения. В чистом небе недвижно завис орел, и чудится, будто ледяной октябрьский ветер с протяжным криком умирает под его крылом. Я не вижу, но знаю: птица смотрит вниз, на холодный цветок моего костра.

И в следующий миг небо блекнет, выцветает, словно становясь ненастоящим, солнце бледнеет, бессильно уступая место Ей. Я взываю к Ней, мой ликующий голос взвивается к небесам, разбивая тишину - и тишина откликается, вторит моим словам эхом-шепотом. Этот шепот звучит из ниоткуда, сплетаясь с моим, придавая сил. Я чувствую леденящую дрожь, волной проходящую по телу, и ощущаю Ее касание - Она готова принять меня, взять меня вниз, к Себе, где я смогу собакой стеречь Ее кров или исполнить любую иную Ее волю.

Свет дня померк, и тут в небе вспыхнуло кольцо ослепительного света - вот он, Знак, которого я ждал все это время! И я раскрыл себе грудь алмазным серпом, подставляя обнаженное бьющееся сердце леденящим, невидимым черным лучам. Боли я не чувствую - до того ли сейчас?! Я вырываюсь из оков этого мира, в котором мне нечего больше терять, кроме мертвого груза вины, и растворяюсь в затопившем вселенную пламени Черной Луны.

* * *

Отсветы костра впереди Кристиан увидел уже через несколько минут и прошипел под нос нечто такое, за что наставники академии непременно прописали бы пяток горячих. Если бы они ехали с самого начала чуть быстрее, он успел бы вовремя.

Когда огонь стал уже четко различим, следователь резко натянул поводья - так, что конь захрапел и едва не вскинулся на дыбы, - спрыгнул на землю и бегом бросился вперед.

Увидев картину, представшую его глазам через несколько мгновений, Кристиан невольно замер. Вокруг ярко полыхающего костра под постепенно светлеющим небом двигался в каком-то фантасмагорическом танце человек, по внешнему описанию, несомненно, бывший Людвигом Цукербротом. Хальс не сразу смог понять, что именно было не так с беглым торговцем тканями, пока тот не повернулся к нему лицом, а затем и левым боком, и огонь перестал загораживать его, искажая картину. На груди безумного лунопоклонника зияла рана, очевидно, нанесенная неким ритуальным оружием, из которой толчками выплескивалась ярко-алая кровь, уже насквозь пропитавшая одежду Цукерброта. Знания Кристиана в области анатомии и медицины были весьма поверхностны, но здравый смысл подсказывал, что жить торговцу остается меньше минуты. Даже если сейчас он, Кристиан Хальс, сумеет остановить этот кошмарный танец и перевяжет рану, довезти задержанного до города живым поможет разве что чудо Господне.