Архон
Шрифт:
— Но почему я? Вы сами говорили…
— Потому что я верю, что ты, если до этого дойдет, не потребуешь моей смерти. А любая другая охотно сделает это. И потому что ты утверждаешь, будто слышишь Бога, а остальные верят тебе. Не знаю, правда это или нет, но твои речения… имеют некоторый вес.
Он приблизился, навис над ней.
— Ты станешь Гласительницей и объявишь, что Архон погиб и что царем стану я. Если ты согласишься на это, никому из Девятерых не будет причинено вреда. Потребуется одна новая девушка, и ее назначу я. Храм и Остров спасутся от огня, и Оракул останется чист. Гермию упрячут
— И вы сможете так поступить с нею? Взять в заложницы?
Голос Аргелина звучал хрипло.
— Она бы тоже со мной так поступила.
— Но вы ее любили.
Он взглянул на нее темными глазами.
— Может, и до сих пор люблю. Любовь — штука непонятная.
Да, такой любви ей точно не понять. Что она делает — предает остальных? Или спасает их? Трудно разобраться. Но оставался еще один голос, самый главный. Голос Бога, и она слушалась его, куда бы он ни позвал.
Она подняла глаза, посмотрела мимо Аргелина, на Криссу.
— Отошлите ее обратно в Храм, — заявила она, гордо вскинув голову. — Отныне Гласительницей стану я.
Сетис повис, ухватившись за веревку. Он снял сапоги, чтобы улучшить сцепление, но ноги всё равно скользили по стеклянистому склону. Сверху, ухмыляясь, свесился Шакал.
— Живей! Мне казалось, ты смолоду умеешь когтями прокладывать себе путь наверх. — А где-то еще выше отозвался хриплым смехом Лис. Веревка, привязанная к выступу на вершине, туго натянулась.
Сетис выругался. Ободранные руки невыносимо жгло. Никогда он уже не сможет взять в руки стиль. Внизу, страшно далеко, кричал Орфет, подбадривая, а в нескольких сантиметрах от лица, в зернистом сердце алмазной скалы, играли чудесными радужными бликами яркие лучи солнца. Он карабкался по камню, обладание которым стало бы величайшим счастьем его жизни.
Он еще раз напряг все силы, подтянулся, перехватился руками. Напряженные мускулы подрагивали, бицепсы словно превратились в кисель. Кровоточили колени, исцарапанные об отвесную стену утеса. Сетису казалось, у него не хватит сил сделать еще хоть одно движение, но все-таки силы находились, и в конце концов навстречу ему сверху протянулась длинная рука Шакала. Она ухватила его за тунику, втянула наверх и бросила наземь, будто никчемный мешок с тряпьем.
— Хорошо. Снимай веревку, — коротко бросил грабитель и глянул вниз с обрыва. — Теперь ты, мальчик!
Не веря своему счастью, Сетис выпутался из веревочной петли.
— Я чуть не упал.
— Ерунда. — Лис проверил узлы, подергал за веревку. — Для бумагомараки ты держался совсем неплохо.
Сетис прижал к груди саднящие ладони. Сначала похвала его почти порадовала, но вдруг накатила ярость. Бумагомарака! Погодите, вот станет он квестором… Но не бывать ему квестором, если Алексос вернется домой.
Мальчик уже взбирался. Он легко, как незадолго до него Лис, шел вверх по алмазной горе. Однако никто из них не умел лазать лучше Шакала; тот ловко, как в сказке, полз с веревкой на плече по почти вертикальному склону, его руки нащупывали мельчайшие, незаметные глазу трещины и выбоины в камне, чуткое
тело прижималось к сверкающей скале, повторяя очертания неуловимых выступов и впадин.— Не спеши. — Шакал подался вперед. — Лис, достань запасную веревку. Эта толстяка не выдержит. — Лис покопался в мешках, вытащил нож, пустую флягу.
На миг Сетис остался возле натянутой веревки один. Та, привязанная к алмазному выступу на вершине, нетерпеливо подергивалась под весом мальчика.
— Ты уже почти взобрался, — подбадривал Шакал Архона, склонившись еще ниже. — Еще чуть-чуть — и я до тебя дотянусь.
Сетис наклонился. У ног лежал нож. Он взял его, холодно сверкнуло острое лезвие. Юноша, как завороженный, поднес его к веревке.
Пора.
Такого случая больше не выпадет. Рукоятка была теплой, шершаво терла ободранные ладони. Лис стоял к нему спиной. Сетис стиснул оружие, подумал об отце, о Телии. Где они? Знать бы, что им ничего не грозит, только бы знать!
— Скажи, — взмолился он. — Скажи! А то я тебя убью. Ответом было лишь молчание.
— Спасись! Скажи! Тишина.
Рука дрожала от нежелания вершить черное дело, он молился, чтобы кто-нибудь его увидел, окликнул. Медленно, очень медленно он поднес нож к веревке. Она была потертая, хлипкая. Распилить ее ничего не стоит.
— Сетис! — Он подскочил от ужаса, услышав тихий голос Шакала. — Ты что это делаешь?
Веревка щелкнула, обрывок хлестнул юношу по груди, и он чуть не упал прямо на Шакала. Грабитель поскользнулся, вскрикнул: «Лис!» — и покатился с обрыва.
Крисса разинула рот.
— Это нечестно! Гласительницей должна стать я!
Мирани еле удержалась, чтобы не отхлестать ее по щекам.
— Да ты что! Решила встать на его сторону?
— Ох, Мирани! — Блондинка отступила на шаг. — А ты сама что делаешь? Разве не то же самое? Конечно, я хотела сделать вид, будто поддерживаю его, но на самом деле я не собиралась! Просто хотела выбраться из этой гадкой комнаты. Если бы я стала Гласительницей, то хранила бы Молчание, как и велела Гермия. И перемерила бы все ее платья.
Вдруг у Мирани закружилась голова, как будто она глядела вниз с края высокого обрыва. Она опустилась на каменную скамью.
— Крисса, принеси воды.
Крисса наморщила нос.
— Думаешь, что уже можешь мне приказывать?
— Да принеси же!
Крисса широко распахнула глаза, потом все-таки пошла.
Мирани поглядела на море.
— Что случилось? — шепнула она.
«Я падаю».
Она и сама это чувствовала. Пустота и внизу, и вверху. Только рука еще цепляется изо всех сил.
«Держи меня, Мирани! Разве боги могут упасть?» Его голос дрожал от ужаса, звучал еле слышно. Она быстро перегнулась через мраморную балюстраду. Вокруг летали чайки. Она схватила его за руку; маленькая ладошка крепко вцепилась в ее пальцы. Тяжести она не ощущала, чувствовала лишь его страх и не выпускала руку, а вокруг белым вихрем летали галдящие птицы, и порыв ветра взметнул листы папируса со стола Аргелина. Послышались крики, захлопал полотняный навес, Крисса с визгом придержала раздутую ветром юбку.