Архон

— Что дальше? — прошептал он.

Пещера услышала его слова, подхватила их, зашептала, повторила много раз и послала их обратно, превратила в низкий гортанный рокот, от которого задрожали и упали с потолка бесчисленные капли. Лис испуганно поглядывал на вход.

Алексос шагнул вперед, положил обе руки на кромку водоема, склонился над клубами жаркого пара.

— Как много лет прошло с тех пор, как я бывал здесь! — прошептал он.

К нему подошел Шакал.

— Где же твои грозные Хранители, Архон?

Мальчик обернулся к нему. Спутники с удивлением заметили у него в глазах слезы; одна из них скатилась по щеке и упала в воду.

— Подойди и посмотри, Сетис. И все остальные тоже.

Сетис бросил взгляд на Орфета, коснулся ладонями выщербленной скалы. Камень был гладкий, весь какой-то маслянистый от красноватых железистых отложений. Юноша заглянул в Колодец.

От воды курился пар. Зеленые глубины раскрылись, как будто слеза Архона прожгла в них дыру, и перед глазами всех четверых, наполняя Колодец, поднялась тьма.

Из этой тьмы на него смотрело лицо. Красивое, опаленное солнцем, с настороженными глазами. Но это было не лицо, а маска, а за ней зияла мгла, ужас, пустота. Он отшатнулся. Лицо было его собственным.

Орфет, глядя в Колодец, застыл.

— Что это такое, Архон? — проговорил он голосом, охрипшим от страха.

— Хранители, Орфет.

— Они всегда сидят здесь?

— Нет. Мы привели их с собой. — Мальчик поглядел на Лиса, передернувшегося от отвращения, на Шакала, взиравшего в глубины без малейшего трепета.

Вода заколыхалась, пошла пузырями и волнами. Сетис отскочил, оттащил Орфета. Алексос ловко вспрыгнул на каменный карниз. Из зеленой глубины вынырнули две руки, тонкие, испачканные чернилами. Руки Сетиса. Они ухватились за край колодца, подтянулись, и из воды вышло существо с маской в виде его собственного лица, облепленное водорослями. С него капала дымящаяся вода.

Вслед за ним вылез двойник Орфета, толстый и злобный; существо в маске Лиса, проворное и жестокое. И под конец из Колодца выбрался высокий, стройный силуэт с продолговатыми глазами, хитрыми и холодными, не знающими пощады.

Шакал отступил на шаг.

Не говоря ни слова, каждый из них смотрел в лицо самому себе.

От Гласительницы к Гласительнице

Они стояли лицом к лицу, две Гласительницы, прежняя и новая. Гермия держала маску, золотые диски и перья ибиса ниспадали ей на руки, безупречное лицо с гравировкой на скулах устремило неподвижный взгляд в средоточие теней, гнездившееся в глубинах пещеры.

Мирани замерла в неподвижности. Внезапно она осознала, что, если Гермия наденет на нее маску, они поменяются местами. Не Гермия, а она сама будет говорить неправду от имени Оракула, станет провозвестницей лжи. «Помоги, — прошептала она. — Без тебя я стану такой же гадкой, как она».

Но из древних глубин к ней вернулись лишь ее слова, отразившиеся искаженным эхом.

В этот миг Гермия должна была поднять маску. Вместо этого она возвысила голос.

— Прежде чем новая Гласительница наденет маску, я хочу кое-что сказать.

Девятеро замерли, Аргелин метал глазами молнии. Гермия подняла ухоженный палец и указала на генерала.

— Я обвиняю этого человека в государственной измене. Он организовал заговор с целью убийства Архона. — Она выкрикнула эти слова, они зазвенели под сводами пещеры и ясно донеслись до людей, стоявших над обрывом. — Он подкупил одного из спутников Архона, чтобы тот убил его. Я сама слышала и видела это. Свидетельствую в этом перед Богом.

Люди зашептались, снаружи послышался крик. Все глаза в пещере устремились на Аргелина. Телохранители переглянулись, приготовились к бою.

Генерал стоял, не шелохнувшись. По лицу скатились мелкие бисеринки пота, но в остальном он держался спокойно.

— Бывшая Гласительница явно переволновалась, — тихо произнес он.

— Это серьезное обвинение. — Вперед вышел Джамиль, и из теней позади него раздался голос Ретии:

— Если оно правдиво, Бог совершит возмездие.

— Возмездие? — холодно улыбнулся Аргелин. — За что? Он всегда сумеет найти себе другое тело. А для чего еще нужны боги? — Он обвел глазами толпу. — Но Гласительница говорит неправду. Она вещает только от своего имени, а не от имени Бога. Разве не из-за этого мы здесь собрались?

Он подошел к ней, его тихий голос звучал насмешливо.

— Даже если бы это было правдой, Гермия, что вы, Девятеро, можете поделать? Власть в моих руках. Мне подчиняется армия. Всё оружие, какое есть в стране, послушно одному лишь мне. Выгляни отсюда. Даже в эту минуту мои враги объяты огнем.

Джамиль насторожился, обернулся, растолкав людей, пробился к выходу и выругался.

В темной гавани плясали яркие языки пламени. Навстречу луне поднимались клубы дыма. Слоны на пляже в панике трубили.

Мирани прижала ладони к губам. Огненные корабли!

— Ты наслал на мой флот корабли-поджигатели! Ты с ума сошел? — Джамиль кинулся на Аргелина, но в тот же миг стражники схватили и принца, и его свиту. Генерал холодно улыбнулся.

— Да, повелитель. Можешь отсюда полюбоваться, как они горят.

* * *

Разве можно драться с самим собой? Каждый жест наталкивается на противодействие, каждый удар отражается. Существо, которое было им самим, схватило Сетиса за обе руки, пригнуло его к земле, зажало ладонями рот, не давая дышать, смеялось над ним.

В нем не было жизни — только воздух и вода, — и оно не чувствовало боли. Но могло его убить. Сетис кричал, вырывался, лягался, кусался. Где-то в глубине пещеры Орфет сражался с толстой пьяной тенью, а Лис осторожно кружил напротив своего увертливого двойника. Только Шакал и его отражение спокойно стояли и разглядывали друг друга. Похоже, они даже завели разговор.

Алексос спрыгнул к водоему и присел на корточки, провел пальцами по воде.

— Я тоже должен быть здесь, — сказал он.

Из глубины, словно через замочную скважину, на него глядел громадный глаз.

* * *

Джамиль побледнел от ярости.

— Когда Император услышит…

— Твой флот еще может спастись бегством. Если у них хватит ума, они так и сделают.

— Они меня не бросят.

— Эти корабли доверху полны горючей смолы. Ветер гонит их в море. Они вынуждены будут бросить тебя, Жемчужный Принц, и ты останешься у меня в заложниках. — Аргелин приблизился к более рослому принцу вплотную. — А если Император захочет вернуть своего драгоценного племянника, пусть соглашается на мои условия. Мои и Бога. — Он обернулся к Гермии. — Теперь надевай маску на новую Гласительницу и помалкивай! Твои слова меня больше не интересуют. Никакие!